Ну же, давайте отчалим от черной земли поскорее,
Тотчас! И рук на него возлагать не дерзайте, чтоб в гневе
Он не воздвигнул свирепых ветров и великого вихря!»
Черный вкруг мачты карабкался плющ, покрываясь цветами,
Вкусные всюду плоды красовались, приятные глазу,
А на уключинах всех появились венки. Увидавши,
Кормчему тотчас они приказали корабль поскорее
К суше направить. Внезапно во льва превратился их пленник.
Страшный безмерно, он громко рычал; средь судна же являя
Знаменья, создал медведицу он с волосистым затылком.
Яростно встала она на дыбы. И стоял на высокой
Палубе лев дикоглазый. К корме моряки побежали:
Мудрого кормчего все они в ужасе там обступили.
Лев, к предводителю прыгнув, его растерзал. Остальные,
Как увидали, жестокой судьбы избегая, поспешно
Всею гурьбой с корабля поскакали в священное море
И превратились в дельфинов. А к кормчему жалость явил он,
И удержал, и счастливейшим сделал его, и промолвил:
«Сердцу ты мил моему, о божественный кормчий, не бойся!
Я Дионис многошумный. На свет родила меня матерь,
Кадмова дочерь Семела, в любви сочетавшись с Кронидом».
Славься, дитя светлоокой Семелы! Тому, кто захочет
Сладкую песню наладить, забыть о тебе невозможно.
Отметим, что на пиршественных чашах не раз изображались дельфины – дружелюбные, играющие с людьми морские животные. Изгибая спины, они мчатся по замкнутому кругу внешней поверхности чаши. Порой на их спинах сидят отроки, держащие в руках копья или чаши с вином.
Особым образом выделялись мифы, в которых Дионис выступал щедрым дарителем искусства виноградарства и винокурения. Согласно Аполлодору («Мифологическая библиотека»), чудесными свойствами в первую очередь были наделены дочери Ания, сына Аполлона и Рео (это имя буквально означает «Гранат»). Их звали Элаида, Спермо и Ойно (т. е. «Олива», «Семя» и «Вино»), и они были способны производить из земли масло, злаки и вино. Сестры проживали на острове Делос, соответственно миф о дочерях Ания пользовался наибольшей популярностью у греков-«островитян».
Эротически двусмыслен миф об Ойнее (т. е. «Вине»), царе города Калидон в Этолии. Посетивший Калидон Дионис задержался у царя Ойнея потому, что влюбился в его жену Алфею. Понимая, что лучше не противиться сыну Зевса, Ойней счел за благо удалиться из дворца, сославшись на необходимость совершить некие религиозные отправления. Пока он отсутствовал, Дионис без труда добился взаимности царицы и удовлетворил свое желание. Он так высоко оценил гостеприимство Ойнея, что подарил ему виноградную лозу, подсказав, как ее сажать, возделывать, что делать с виноградным соком, и приказал отныне именовать вино в честь калидонского царя.
Мрачных красок в эту историю добавляет судьба отпрыска Диониса и Алфеи, красавицы Деяниры. Дар отца не сделал ее счастливой, и мы видим обратную сторону аналогии божественной крови и виноградного сока. Дочь «бога лозы» стала последней женой Геракла. Именно ее пытался украсть кентавр Несс, которого Геракл догнал и поразил стрелами из своего лука, смазанными ядом (опять же кровью!) Лернейской гидры. На смертном одре Несс посоветовал сберечь его кровь как якобы средство сохранения вечной любви.
Замысел мстительного Несса удался. Приревновав Геракла к очередной красавице, Деянира послала ему плащ, пропитанный кровью умершего кентавра. Прикоснувшись к коже героя, кровь Несса пропитала ее ядом и вызвала такие муки, что Геракл был вынужден окончить свою жизнь на костре. Узнав о смерти мужа, Деянира покончила с жизнью – то ли повесившись, то ли заколов себя мечом.
По-настоящему драматический, даже «трагедийный» миф рассказывали о жителе древней Аттики по имени Икарий, которому довелось принять в своем доме странствующего Диониса (об этом повествует Гигин – «Мифы»). Бог рассказал Икарию, как готовить вино, и подарил бурдюк с пьянящим напитком. Погрузив бурдюк на телегу, Икарий отправился вместе с дочерью Эригоной и собакой Мерой к знакомым пастухам. Те угостились поднесенным сполна: как мы уже знаем, сладкие античные вина немедля ударяли в ноги и «выводили из строя» вестибулярный аппарат. Впервые испытав это ощущение, они решили, что Икарий собрался их отравить. Схватив дубинки и мотыги, пастухи избили его до смерти. Эригона искала потерявшегося отца до той поры, пока собака не подвела ее к трупу Икария. Придя в ужас, Эригона повесилась на дереве, под которым ее отец был убит. Тоскующая по хозяевам собака бросилась в глубокий колодец.
Возмущенный бессмысленной смертью Икария и его близких, Дионис наложил на Аттику проклятье: одна за другой юные девушки стали вешаться на деревьях – подобно неутешной Эригоне. Не зная, как остановить эту напасть, афиняне обратились к покровителю оракулов Аполлону с вопросом о том, чем они прогневали богов. Узнав, что все дело в смерти Икария и Эригоны, жители Аттики нашли и казнили провинившихся пастухов, а в честь Эригоны и Диониса учредили праздник «качелей».
Дионис почтил память Икария тем, что превратил его в Арктур – самую яркую звезду в созвездии Волопаса. Именно о ней говорит Гесиод, советуя начинать сбор урожая, «когда Заря встречает Арктура», то есть шестого сентября. Эригона превратилась в созвездие Девы – под его сенью происходит сбор винограда и «вылеживание» виноградных гроздей. Наконец, собака Мера стала Сириусом, самой яркой звездой летнего небосвода, и связана со временем, когда виноград набирает сок и спелость.
Нонн Панополитанский приводит совершенно иную историю о происхождении винограда и вина. В его «Деяниях Диониса» это событие связано со смертью юного возлюбленного Диониса по имени Ампел (Ампелос – буквально «виноградная лоза», «виноградник»), убитого быком. Скорбь Диониса была настолько велика, что олимпийцы решают утешить его, воскресив Ампела в виде виноградной лозы. Прежде всего к опечаленному Дионису обращается мойра (богиня судьбы) Атропос («Неотвратимая»):
Видя скорбь Диониса, сочувствуя горести бога,
Атропос из состраданья слово божие молвит:
«Жив, Дионис, твой отрок! Он ведь горестной влаги
Не перешел Ахеронта[20], жалобный плач твой подвигнул
Неумолимую Мойры нить по-новому свиться:
Ампелос, если и умер – не мертв! Ибо в сладостный нектар,
В сок приятный, бодрящий юношу я обратила!
Должно чтить его мерой пляски веселой и пальцев
Ловкой игрой на авлосе двуствольном на праздничном пире,
Либо в ладе фригийском, либо в дорийском напеве.
Пусть его чтит и в театре муж благозвучным напевом
На аонийской цевнице, будь родом он хоть исмениец,
Хоть марафонец. Восславлен в Муз песнопениях будет
Ампелос сладостный вместе с владыкою грозди, Лиэем![21]
Ты змеевидную станешь носить повязку вкруг прядей,
Лоз и грозды, и листья венцом сплетутся вкруг кудрей
Богу Фебу на зависть, ибо во дланях тот держит
Жалобу лишь, гиакинф, в цветок обращенный печалью,
Ты же даришь напиток, для смертных одно утешенье,
Это земное подобье небесного нектара, отрок
Твой любимый насколько цветка из Амикл превосходней!
Если того сильнее город битвенной медью,
То твоего любимца отчизна, славная током
Вод, блестящих от злата, бурлящих меж берегами,
Златом она гордится, не медью, в битвах добытой!
Так что, если хвалиться шумливобурным потоком,
Сколько сильнее Эврота бурная влага Пактола!
Ампелос, скорбь дотоле бесскорбного Диониса,
Должен ты, как только грозди медовые в лозах созреют,
Завоевать все четыре стороны света весельем,
Шествием и возлияньем радостному Дионису!
Плакал Вакх, чтобы боле на свете не плакали люди![22]
Пророчество Неотвратимой тут же начинает сбываться:
Тут скорбящему Вакху явилось великое чудо,
Ибо восстал из праха словно бы вьющимся змеем
Ампелос сам собою, ветвясь кустом древовидным
Вверх. Из мертвого чрева, на ветви делясь, извиваясь,
Рвется побег прекрасный, из кончиков пальцев пустились
Усики в рост, корнями ступни врываются в землю,
Кудри гроздьями стали, даже и мех и его небриды
Вдруг распустился прекрасным гибкой листвы узорочьем,
А удлиненная шея стала плетью с гроздовьем,
Стебли пошли от сгибов локтей и побеги от пястей,
Полны сладостных ягод, из гнутых рогов меж висками
Кисти вдруг зазмеились лозы, прижимаясь друг к другу…
Все заполнилось ими, они же росли, завивались,
Снова росли, и уж зелень лозы распустилась повсюду,
Ветви дерев соседних гроздьями плотно усыпав.
Вот и еще одно чудо: юноша ловкий коснулся
Высоколистого древа вершины проворною дланью
И превратился в растенье Киссос[23], добравшись до верха;
Стали стебли витые по имени отрока зваться,
Только родившейся ветви лозы обхватили побегом,
Листьями, милыми сердцу… Виски божество осеняет,
Вьет венок и на кудри густые его возлагает
Радуясь, Дионис, и рвутся к богу побеги,
На глазах вызревая в сладостноспелые грозды:
Самознающий боже без виноградной давильни,
Гроздие в длани приявши, ягоды жать начинает
Плотно и крепко перстами, на свет обильное бремя
Гроздьев винных выводит, лозы смарагдовоалой
Сладостнокрепкий напиток! И белоснежные пальцы
Льющего хмель Диониса от крови багрянца алеют.
Рог быка он хватает и сладостнокрепкий отжаток
Вакх в уста проливает, вино испробовав первым,
После отведав и ягод… Тем и другим насладившись,