В Долгеньком по нам били танки, стрелковое, АГС, артиллерия, миномёты, РСЗО, пресловутые «польские миномёты»[35] и даже авиация. С нашей стороны авиацией и не пахло. Для борьбы с самолётами противника перебросили расчёты каких-то лютых ПЗРКшников из-под Херсона, успевших насбивать уже десятка два вражеских летунов.
Страшную картину на самом деле являл тот посёлок. Из развалин и руин проглядывался довольно ухоженный и обеспеченный п.г.т., но постоянная битва, которая там шла каждую минуту, стёрла его в пыль. На наших глазах танки ВСУ складывали дома прямо перед нами, ПТУРы сжигали бронемашины, полные личного состава и БК, а в полях образовывались огромные воронки. В итоге ВСУ вычислили все наши позиции в посёлке и нанесли удары точно в цель.
С контузией меня отправили эвакуировать тяжелораненых. Выезжая из посёлка, мы увидели колону БТР, на которой сидело около сотни мужиков в таких же железных касках, которые когда-то были у нас.
Спасибо молодому пареньку, российскому военному медику, который вовремя и на ходу, в трясущейся на бездорожье мотолыге, оказал всю необходимую помощь нашим тяжелораненым и тем самым спас их жизни.
Из Изюма нас в итоге отправили в ЛНР, а там развезли по больницам.
Потом были бесконечные уколы и капельницы, ВВК[36] и наконец-то указ президента о демобилизации студентов. Для меня Изюмская эпопея закончилась.
В больнице, получив доступ к интернету, я узнал, что происходило у моих друзей в 202-м полку под Балаклеей. Обстановка у них мало отличалась от нашей. Проблемы были всё те же — абсолютный пофигизм командиров, отсутствие работы с личным составом, разложение, стресс от больших потерь, почти полное отсутствие прикрытия. Когда началось украинское наступление на Балаклею, парни на передовых позициях остались одни. Двое моих друзей попали в плен. Один уже вернулся и рассказал о тех ужасах, которые происходили с ним в застенках ГУР. Мало кто говорил об этом тогда и говорит сейчас, но 202-й стрелковый полк фактически перестал существовать и погиб под Балаклеей, многие до последнего сражались, кто-то из-за отсутствия командования и связи попал в плен, но как боевой единицы полка уже не существовало. Для российских СМИ и военкоров его под Балаклеей вообще будто бы не было. Наш 204-й полк вышел из Изюма почти сразу при падении Балаклеи. Наше командование не стало ждать, когда их оставят, и решило выходить вместе с основными силами российской армии. Приказов, куда ехать, где за нимать позиции, никаких не было, наш полк поехал в сторону Белгородской области, но там им сказали, что их не ждут, и в итоге колонна пошла по направлению к Лисичанску. Возможно в том числе из-за этого отсутствия приказов не удалось тогда выставить фронт по реке Оскол.
Когда писал этот текст, я вспомнил, как на переправе мы посмеивались над одним пареньком, студентом, который постоянно попадал во всякие передряги. То автомат потеряет, то вещи постирает в дефицитной питьевой воде, то автомат начнёт на посту разбирать. Именно он в итоге, вернувшись домой, написал героическую книгу, в которой рассказал, как он освобождал Изюм и уничтожал украинских военных одним взглядом. Тогда кто-то из нас пошутил, что книга должна называться пафосно, как американский боевик, например, «Изюмская жара».
НА ИНФОРМАЦИОННЫХ ФРОНТАХЕкатерина Агранович, блогер, автор телеграм-канала «Катруся»
Работа в медиа никогда не была моим осознанным решением. Я никогда не думала: «О, вырасту и стану журналистом». Просто в 2014 году в мой дом пришла война, и я решила завести Twitter, куда писала о своей жизни в Донбассе. Правда, и это не было основной причиной, чтобы завести себе аккаунт, — просто хотелось читать мемы в первоисточнике, а во «ВКонтакте» тогда постоянно выкладывали скрины из Твиттера. Мой блог быстро набрал популярность, а там уж и пошли предложения о работе. Так что я невольный боец информационного фронта. У меня с моей профессией сложные отношения, но сейчас я довольна тем, чем занимаюсь.
До начала СВО проекты у меня были в основном мирные: про Москву, про экологию.
Я не пыталась запускать какие-то идеологические штуки, просто старалась хорошо делать свою работу. А с началом спецоперации, когда все начали писать, что мы проигрываем информационную войну, я осознала, какое мощное оружие находится у меня в руках. И начала работать на этом поле целенаправленно.
С информационной войной всё действительно было сложно. В первые дни нужно было наперегонки придумывать лозунги, символы, и тут мы отставали. Сейчас идёт работа уже с более сложными форматами, направленными на внутреннюю аудиторию, и у нас всё не так плохо. В целом, все, кто хотел определиться со своими позициями, уже определились.
В интернете воевать уже не за кого. Основная задача — не допустить смуты в собственных рядах, правильно трактовать происходящие события, ну, и сохранять интерес к теме, конечно же.
Вообще, вначале мне казалось, что не надо копировать украинские стратегии: раздувать хайп, плодить глупые фейки, короче — ввязываться в инфошапито. Со временем я поменяла своё мнение, теперь мне кажется, что это не так уж плохо. Конечно, логика в их стратегии была. Сейчас практически у каждого есть смартфон с выходом в интернет, распространение информации идёт гораздо быстрее. Кроме того, целевых аудиторий как таковых стало гораздо больше. Люди, получающие информацию в интернете, теперь не какая-то специфическая группа, и нужно быть очень креативным, чтобы правильно подать им информацию да ещё и так, чтобы они начали её распространять. А у нас с этим креативом традиционно плохо, и он идёт традиционно снизу. В этом ничего плохого нет, но задача креативщика усложняется. Ему теперь, условно, нужно упаковать информацию так, чтобы она зашла не только аудитории, но и администраторам крупных каналов, например. Нет чёткой организации работы, которая была у украинцев.
Причём сложности идут в обе стороны.
Здесь яркий пример — это история про бабушку с красным флагом. Её же никто не придумывал (хотя иногда от разных людей из медиакругов я слышала, что это они авторы всей истории), просто украинская же сторона выложила видео. Видео разлетелось, его подхватили, в том числе и официальные лица. Бабушке наставили памятников, поклонились, а вывезти её с территории Украины как-то никто не додумался. Нет связи между разными уровнями медиасферы. В итоге украинцы обернули эту историю себе в плюс.
А обратный пример — это литера Z, ставшая символом спецоперации. Изначально это было просто условное обозначение на технике, но «зет-ку» подхватил интернет. Она легко рисуется, в ней есть загадочность, таинственность. Люди сами создали запрос, сами придумали себе символ. Так, в общем-то, получается почти всегда.
Мы как-то сидели в офисе и увидели картинку с надписью ZOV, одну из первых. И мой коллега Вася как раз придумал эту фразу, «Слышу ZOV ебать Азов». Мы поприкалывались, посмеялись, придумали несколько частушек и как-то про неё забыли. И уже месяца два спустя я сидела и понимала, что нужно срочно что-то придумать, потому что боевые действия идут и идут, а с лозунгами и символами у нас всё ещё туговато. И тут я как раз вспомнила про «слышу ZOV». Теперь нужно было его распространить. Я позвонила друзьям, которые тогда постоянно ездили в Мариуполь, и попросила нарисовать граффити с этим лозунгом. Зашло, но распространилось не очень. Тогда я заперла Васю в чулане офиса, и он начал создавать имитацию радиоперехвата наших военных, которые орут «Слышу ZOV ебать Азов» в рацию. Дело пошло веселее. Осталось нанести последний удар. Мы взломали бегущую строку на украинском канале «1+1» и пустили туда текст «Увага! Увага! Слышу ZOV ебать Азов». Видосы разошлись, и мем начал жить своей жизнью: лозунг начали писать на бомбах и снарядах, делать с ним шевроны, кто-то даже треки записал. Всё, лозунг прижился и стал мемом.
Вообще, это же давний тренд. Мемы давно стали оружием информационной войны, вспомните историю MDK, паблика с мемами «ВКонтакте», который стал огромным новостным медиа со своей сеткой. Мемы продают, и продают одинаково успешно что товары, что идеи. Так же вышло и со спецоперацией, просто она охватила новые слои населения, для которых мемная коммуникация была непривычной, но постепенно они к ней привыкли. Такая вот парадоксальная ситуация: идёт война, умирают люди, калечатся судьбы, а тебе надо придумать мем, просто потому что это позволит лучше распространить пост. Мемы — это же не только про смех, это про виральность, про клиповость. И этим активно занимались обе стороны. У нас была бабушка с флагом, «слышу Z0V», у украинцев — «русский военный корабль».
Проблема у нас не с отсутствием креатива, а с его донесением до целевой аудитории.
В первое время на освобождённых территориях работа военно-гражданских администраций практически не выстраивалась. В апреле эта ситуация изменилась, и с населением начали пытаться работать. Появились газеты и радиостанции, экраны с новостями и телеграм-каналы Стам, где есть интернет). В общем-то, было сделано то, что нужно. Вон, первые тик-токи из Мариуполя от местных начали появляться уже вскоре после освобождения города. Тут ведь нет ничего сложного, просто нужна единая модель информирования и налаживания коммуникации с людьми. Такая модель информационной аннексии. И этот план должен быть универсален, чтобы применить его можно было в любом месте.
Причём у нас даже есть опыт такой работы: в Крыму во время референдума, когда там тоже глушили связь. А дальше нужна слаженная работа спецслужб и пропагандистов, чтобы не допустить ресентимента у населения и его сочувствия Украине. Тем более тут украинцы сами нам помогают, постоянно обстреливая те города, которые они ещё недавно контролировали, и убивая там людей. Но самое главное — сразу же отвечать людям на вопрос, что же такое Россия. Без абстрактных идей, а на самом банальном бытовом уровне рассказать, какой будет новая действительность и какие плюсы она принесёт в жизнь. В настоящем у этих людей нет ничего кроме сложностей просто потому, что идут боевые действия, которые несут с собой неустроенность и риск. Им нужно дать образ будущего.