[40], способах тактической перезарядки и лучших способах работы в «двойках» при зачистке зданий. Дело своё парни знали крепко. В разговоре то и дело мелькали дикие суммы, потраченные ими на покупку снаряжения.
В процессе поездки, правда, вскрылся неприятный момент. На одной из дорог, уже между Купянском и Изюмом, мы потеряли визуальный контакт с колонной и пытались выйти на связь. Пассажиры резко потухли. Оказалось, что оружия у них с собой нет («в нашей части не положено»), а даже если бы и было, то нашим главным аргументом всё равно остался навык водителя — ни один из знатоков множества методов тактической перезарядки из автомата не стрелял. Примерно полчаса ребята молчали и даже не высказывали никаких претензий по поводу всё ещё игравшей в салоне музыки. Вскоре визуальный контакт с колонной восстановился, и на заднем сидении пикапа возобновилось шоу «Тактикульный приговор».
В Изюм мы прибыли уже затемно. Из-за этого пацаны сидели на измене, они опоздали в часть. «Выебут, точно выебут», — периодически шептал Толстый. Одна из наших коллег, по дороге принявшая на грудь, вызывалась сопроводить ребят до комендатуры, куда они, собственно, и должны были приехать, по ночному Изюму. В комендатуре то ли испугались её напора (в дверь она била ногой, выкрикивая позывные доставленных бойцов), то ли были ещё более пьяны. Парни решили ночевать с нами, отсрочив казнь за опоздание на утро.
С утра они довольно суматошно собирались. «Не забудь ни хуя, блядь, столько бабок заплачено», — периодически помыкал напарника Толстый. Сам он не смог забраться в кузов пикапа, забитый нашими вещами и гуманитаркой для подразделений, стоявших в «Шервудском лесу»[41]. Тощий практически целиком погрузился в машину и периодически выкидывал оттуда какие-то сумки. «Я тя прошу, бля, только ни хуя не проеби. Каску не проеби, я её еле напетлял», — нервно выхаживал по двору его толстый коллега. «Бля буду, не проебу», — рапортовал утробный голос из глубин пикапа в ответ на каждую реплику.
Несколько дней спустя мы вернулись в Донецк. Я принялся разгружать вещи из кузова пикапа. В глубине его обнаружилась каска весёлой «поросячьей» сирийской расцветки.
Рядом, скомканный и смятый, лежал чехол.
Шлем российского солдата. Фото Дмитрия Плотникова.
«СЕМЕРКА»Кирилл Имашев, доброволец, журналист, нацбол
Все персонажи этого художественного рассказа вымышлены, диалоги выдуманы, а ситуации взяты из головы — и вообще автор из «Донбасс Паласа»[42] не выходил!
Позиция называлась «Семёрка». Стратегически важный домик прямо перед позициями укропов. Домик сдерживал силы ВСУ, находящиеся в Авдеевке. Позиция была настолько важной, что про неё забыли в момент нашего наступления и снесли с лица земли русской. Единовременной войны против трёх армий — России, Украины и ДНР — сарайчик «Семёрки» не выдержал. Но я там побывал задолго до.
«Эй, журналист! Там страшно. Точно поедешь? Надо как-то придумать, как тебя оттуда увезти — если передумаешь. Ты уверен, что поедешь?» — с характерным ара-акцентом говорил мне Седой. Седой был русским абхазом. Совершенный на вид славянин, с детства жил в Абхазии, соответственно вёл себя как абхаз и разговаривал так же. Я был гостем, и Седой старался проявлять внимание. Правда, порой забывал, кто я, как меня зовут, и спрашивал: «Боец, где твой автомат?»
Из-за этого я встал на свой первый пост.
И какая ответственность — первый пост и сразу на знаменитой «Семёрке». До врага было около двухсот метров. Безопасно для себя подойти к нам и подразнить (например, с помощью РПГ) он мог метров на 70. Позиция сохранилась с древних времён, когда у власти ещё был договороспособный радикал Порошенко, а не неудачно пошутивший про ядерное оружие комик Зеленский. Домик несколько раз переходил из рук в руки, поэтому, конечно, место нашего расположения было точно известно.
В домике в ряд были организованы спальные места, у другой стены стоял стол для продуктов, по углам лежало оружие и цинки с БК, посередине разливалась лужа — что-то капало с потолка.
Я занял себе спальник, лёг и стал что-то записывать в мобилу — уже наступила ночь. Седой зашёл в сарай и заметил светящегося меня среди храпящих тел: «Не спишь? Что делаешь?»
— Пишу…
— Дописывай. И давай на пост.
Это уважение, к слову, сразу меня поразило. Если он перепутал меня с кем-то, что этот кто-то мог там писать? Какие стихи можно сложить на «Семёрке»? Про лужу? И ведь разрешил дописать! Ну, а вдруг хорошие стихи. Про горы там, любовь или звёзды… Я вышел на пост.
А небо ночное там действительно прекрасно! Но слишком много звуков. Непривычные моему северному уху шевеления, пение неведомых существ и жужжание в полнейшей темноте напрягали.
Темноту прерывают далёкие грады,
Взорвать бы Авдеевку, мужики будут рады,
А это не дрон ли ночной по небу летает?
Звёзды разгоняет…
Стало страшно.
— Что делать? Куда смотреть? А если укроп? Кто только что топнул в кустах?!
— А ты кто? — Седой был на том же посту, но смотрел за другой стороной.
— Кирилл.
— Журналист.
— Ёпа мать! Что ты тут делаешь! Иди спи!
Я ушёл на шконку с мыслями о силе темноты и хуёвости отсутствия у бойцов приборов ночного видения.
Проснувшись, я увидел Шила, который только вернулся с поста. Он играл с котятами.
Шило — высокий длинноволосый панк, а по совместительству старый ополченец. К длинным волосам и кришнаитской косичке прилагались изящные усы, детали из разных миров… Ещё Шило жаждал попробовать мухоморы. Выглядящий как человек, принимающий мухоморы на завтрак и знающий в подробностях всё о силе их действия, Шило играл в мухоморную девственность.
— Может, ты не попробовать хочешь, а просто сейчас сожрать? У тебя ломка? — раскалывал его я.
— Нееееет. Ну, в смысле, да.
Я сейчас бы попробовал.
Длинному Шилу приходилось серьёзно пригибаться, чтобы попасть в наш сарайчик. В нём помимо странных мужиков жило три котёнка и их мама-кошка. Говорят, нагуляла котят мама с той стороны — от пушистого рыжего кота. Правда это или нет — но котят все любили, вне зависимости от их родственных связей. Правда, на кошку всё равно смотрели с подозрением.
— Познакомился с девкой из Енакиева, — перешёл с темы грибов на женщин Шило. — У неё там квартира есть, даже готова впустить жить. Говорила, любит котов. Рыжих. Да я и сам котов люблю. И рыженьких особенно.
Из трёх котят рыженький был только один. Другой белый, а третий белый с рыжими пятнами. Мамаша же была беленькой с чёрными разводами по телу — тонкая, изящная донбасская кошка. Кажется, пятна её напоминали восставшие республики, которые давно бы могли стать нашими областями.
— Маленькая, поедешь в Енакиево… — пристал к рыженькому Шило. — Если яйца у тебя есть. Если нет, то останешься здесь.
Был решительно неясен пол котят.
Мужики по очереди поднимали их, искали яйца. У Шила было четыре дня, чтобы решить судьбу рыжего котёнка.
— Посрать, что ли, сходить? — обратился он в никуда, натискав котят.
— Не ходи. Держи в себе. До дома донесёшь, — ответил проснувшийся от возни Толстый.
Толстый — саркастичный и вечно недовольный резервист. Такой Джордж Карлин, только в советской каске. И действительно толстый.
— Когда эта вся хуйня уже закончится? — потянувшись и встав, заговорил он. — Я уже хочу посидеть в кафе. Подэнсить. Ты дэн-сишь, когда выпьешь, Лысый?
— Пляшу.
Лысый был молчаливым напарником Шила. Вместе они напоминали Джея и Молчаливого Боба. Я ждал кульминации, когда Лысый задвинет какую-нибудь большую тираду после нескольких дней молчания.
— Нет, всё-таки надо сходить посрать, — заключил Шило.
Туалет был левее нашего сарайчика — тоже какое-то здание. По-хорошему, добираться туда лучше перебежкой и согнутым — потому что просвет может просматриваться и, соответственно, простреливаться. Делать всё надо в бронике, каске и с оружием — с той стороны запросто могли на нас выйти. Но никто не нагибался, не бежал, а срать в бронике — это уже совсем за гранью.
— А чего, вы в какой туалет ходите?
Мы посмотрели на Шила с удивлением.
— В тот, левый, что ли?
— А шо, ещё варианты есть? Ты с биде где нашёл? — привычно иронизировал Толстый.
Фото автора.
— Ну, почти. У вас там не туалет, блядь, а квест. С 43 размером лучше не суваться. Я лично хожу на озеро.
Мы смотрели на человека с косичкой и усами с ещё большим удивлением, но, кажется, совсем перестали его воспринимать.
— Да вы чего, там рай… Я с таким комфортом и дома не посру. Сидишь над водичкой, тебя проветривает… Это в железном здании справа, по тропинке идти, рядом с длинным окопчиком. Но туда если прилетит, осколками по всему зданию прошьёт. И укропы могут подойти, в принципе. Но классно там…
— Какой же ты пиздобол, Шило! — Толстый не выдержал.
Вдалеке что-то приглушённо бахнуло. Шило, понимая, что нескоро посетит своё мифическое озеро, удручённо констатирует: выход.
— Главное, Шило, чтобы тебе жена дома не сказала: выход! — мужики заржали, поодаль свистнуло и приземлилось.
— Не по нам! — Шило схватил рулон бумаги и скрылся в тропинке в сторону дальнего окопчика…
Жизнь на «Семёрке» очень напомнила мне тюремную камеру. Сборище пассионарных мужиков, которые большую часть времени спят, ходят из угла в угол, пьют чай, курят, травят смешные байки и вспоминают баб. Свалить нельзя, ограниченное пространство. Постепенно ты втягиваешься в коллектив и даже в тишине самостоятельно начинаешь задумываться, есть ли у котят яйца, представляешь себе туалетное озеро и думаешь попробовать мухоморы — желательно прямо сейчас.