На пост меня поставили не просто так, ведь на ротацию с увала вернулись не все. Теперь до нужного состава не хватало восемь человек. Из-за этого пришлось увеличить время постов и сократить отдых между ними.
А журналиста (в лице меня) посадить на звенящий каждые полчаса аппарат — тапик, — это проводная связь между позициями, служащая нам с советских времён. Вообще странно смотрится третья мировая с советскими «лепестками», «Точками-У», касками времён ВОВ и тапиками. Где же наши бластеры?
От недостатка сна люди становились всё более «улетевшими». Свистящие мины добавляли эффекта. Парни пытались спать, но тцзыыыыыыыыыынь! — постоянно звонил тапик.
— Как обстановка? — спрашивал голос в трубке.
— По кайфу, — научил меня отвечать Седой.
Сразу после очередного звонка на меня посыпался песок. А перед этим был хлопок, свист, после шелест и бабах — прилёт по нашему сарайчику. Парни резко забежали в здание. На улице сегодня ветрено, летают осколки.
Хлопок.
Гладим котят вместе с Шилом. Котята играли с патронами у «цинков» — это такие железные ящички с коробками патронов. Шило вернулся с новыми мыслями.
— Знаешь, чем укропы жопу вытирают? — спрашивает он меня.
Свист.
— Укропом?
Шелест и ба-а-а-ам! Снова посыпался песок.
— Не… Влажными салфетками! Ты прикинь, какие пидоры, а? И жопу им мыть не надо.
Через несколько секунд снова прилёт: ба-а-а-ам!
Последним забежал Токарь. Тоже резервист, донецкий мужик с простым, но очень выразительным лицом, по типажу напоминавший писателя Шукшина. Токарь сел рядом с нами и котятами, укропы снова попали по зданию.
— Да когда этот сарай уже развалится! Хоть на работу ходить не надо будет, — причитал Толстый.
— Не каркай. А пристрелялись они, суки, хорошо. Второй этаж скоро действительно рухнет, — Токарь обычно был серьёзней остальных.
На нас вновь посыпалась земля. Надо сказать, что между свистом и прилётом практически не осталось промежутка — похоже, подключился знаменитый польский беззвучный миномёт.
— А ты знаешь, что это чистая вода с потолка капает? Там же мешки с песком. Представляешь, какую она фильтрацию через них проходит? Надо бутылку ставить, а не лужу копить, — рассуждал Токарь.
Раскатистый звук от прилёта рядом. И снова. И снова. По пять раз за пару-тройку минут.
Вдруг из дальнего окопа донёсся крик: Седой ранен! Мы молча переглянулись. Повисло молчание. И даже мины на какое-то время заткнулись. Полусогнутый, с рукой, прижатой к шее, из окопчика явился Седой.
— Тьфу ты, блядь! Зацепило в шею!
Седой сидел в ближнем окопе, который имел две точки для наблюдения — ближе к норе и дальше, где пулемёт ждал возможного прорыва. На пулемётной позиции Седой и находился в момент ранения.
— Как он меня поймал, а? Сука!
Медиком был девятнадцатилетний доброволец с позывным Томск, который постепенно сокращался до Том.
— Том, пиздуй сюда! — крикнул Толстый в дальний окоп.
Тома не взяли в армию России из-за астмы, но народным милиционером это обстоятельство ему стать не помешало. В мирной жизни Томск перебрался из своей глубинки в Питер, заработав денег программированием. Сейчас Томск, высокий и красивый парень, был занят первой помощью русскому абхазу с польским осколком в шее где-то в донбасских полях.
Седой не успокаивался:
— Нагнуться надо было, но я не нагнулся… Обидно, чёрт! Что, уйти придётся? А может, не надо доставать ничего? Поцарапало!
— Седой, сядь, я тебя хотя бы посмотрю!
Он ещё покрутился и сел. Я работал фонариком. Томск посмотрел на рану, которая не кровоточила, и вроде бы и нет её. Но осколок где-то сидел. Седой стал отрубаться. Он упал на мои колени.
— Седой, Седой! Блядь, он в обморок упал. Воды сюда, тряпку!
Тома немного потрясывало, но действовал он быстро и уверенно, руководя своим басистым голосом. Мы подняли Седого в вертикальное положение, побили по щекам и смочили лоб. Он проснулся.
— Так, нормально у меня всё. Кто сейчас на посту? — Седой пытался сохранять рассудок и беспокоился о парнях, они же продолжали протирать голое тело абхаза сырой тряпкой. — Отстаньте от меня, эй! Что вы меня, как девку, обходите! Свяжитесь с дальним окопом. Они там все в касках?
Снова стало прилетать, но на это уже мало обращали внимание.
— Седой, тебе укол надо.
Томск уже готовил шприц.
Седой включал горца.
— Э! Укол делать ты не будешь!
У меня ни хуя не болит!
— Надо!
— Я, как и любой мужчина, не люблю уколов. Как он меня поймал, чёрт! Где мой автомат?
Эта сцена продолжалась несколько минут, которые я начал измерять в прилётах. Очередная серия из пяти, песок сыпется, очищенная вода капает, юный программист из Сибири всаживает шприц глубоко в ляжку старому абхазу.
Всё это время парни пытались дозвониться до штаба.
— Приём, у нас двухсотый! — выдал на нервах один из бойцов.
— Какой я тебе двухсотый! Ты меня что, уже похоронил, э!
— Трёхсотый! Старший! Сейчас в неадекватном состоянии! Нужна эвакуация!
— Сам ты неадекватный!
Он успел крикнуть это и снова упал.
Из его рта пошла пена. Стало совсем стрёмно. Томск повторил манипуляции с водой. Продолжало прилетать, они били чётко по сарайчику, и ранение Седого могло стать действительно мелочью, потому что на нас мог вот-вот рухнуть потолок вместе с фильтрационным песком.
Интересно, что в этот момент думал Томск? Ну, пошёл бы в кибербезопасность или разрабатывал бы военный софт. «Я полезнее в тылу и с двумя руками», — мог сказать и был бы прав. Но человек не был бы человеком, если бы рассуждал только понятиями менеджмента: польза, эффективность, рациональность… Прохлада оружия стоит гораздо дороже.
Седой очнулся внезапно и стал рассказывать, какой охренительный сон ему снился. Зачем мы его разбудили и где его автомат?
Тем временем на «ноль» (место старта на позиции) приехал комбат на своём «Патриоте». Седой поднялся и стал натягивать разгрузку, Томск мешал.
— Я в детстве в обмороки падал, эй, ты! Это ничего не значит. Что ты о себе возомнил?
Без автомата Седой появиться перед людь ми отказался напрочь.
— А где наш репортёр?
— Я здесь!
— Ты что меня не снимал!
Парни хором ответили, что снимал.
— И как я в обморок падал?
Ты это удали! Позор! Ты чо!
Седой ушёл, и ещё двое с ним. Теперь на позиции не хватало одиннадцати человек.
— Заберу я тебя, рыжий, отсюда.
Нечего тебе тут делать.
Уже уверенный в наличии яиц у рыжего котёнка, Шило ласкал его. Закипал чайник. Всё затихло…
Мне тоже захотелось срать, и я высказал эту мысль вслух. Шило поддержал разговор:
— Мне как-то приспичило сходить по этим делам прямо в украинском блиндаже. И знаешь, что я там нашёл? Письма украинских детей участникам АТО! Как нам шлют, с танчиками, автоматами и сердечками. Ни хера им мозги с детства засирают! Я жопу, конечно, вытер этими письмами.
— У них пропаганда неплохо работает, — подхватил Токарь. — А у нас… Вот смотрю какого-нибудь Киселёва и смеюсь. Мол, укропы палками с нами воюют. Да сам факт того, что мы броники с них снимаем, да даже одежду снимаем и хвастаемся новыми дорогими ботинками, — говорит о том, что они лучше снабжены!
А нам даже зарплата не всем приходит.
— А у меня знаете какая идея, — Толстый не мог пропустить тему. — Можно же с цинком у церкви деньги собирать. А прикиньте, без ноги ещё или без руки. Ни хуя, подумают — ебанутый, и накидают целый цинк!
Разговоры парней часто сводились к тому, что в медиасреде назвали бы «пораженчеством». Они видели и чувствовали на своей шкуре каждый промах командования и каждый распил чиновников.
— Ничего, немцы тоже были лучше снабжены. Но пизды получили, — вставил нужное в тот момент слово молчащий до того Лысый.
В это время Толстый прогрузил фотографию от своей жены. И, надиктовывая вслух, набрал пошлейшее сообщение о том, что сделает с ней, когда вернётся.
— «У меня месячные» пишет, пизда!
Я бу-ду тво-й пи-здю-ко-вый ва-м-пир, — по букве одним пальцем набрал Толстый в своей маленький смартфон.
Шило достал свою кнопочную мобилу и стал набирать женщине из Енакиева, что обязательно привезёт ей кота и заодно себя в придачу.
— А моя, когда началась мобилизация, хотела, чтобы я дома сидел, — заговорил Токарь, — мы с деньгами проблем не испытывали. Я гробы делал и разные изделия на заказ — меня вся элита города знает. Самый дорогой гроб, какой делал, был как-то за 600 тысяч. В общем, я пять дней дома просидел. Смотрю, пацанов забирают, забирают. Ну и пошёл в военкомат. Жене сказал, вышел мусор выносить, зацепили. «Да ты пиздишь!» — кричала, ругалась, ну а что делать?
— Конечно, с бабой пять дней в одной квартире! — съязвил Толстый.
— Да нет, мог работать. В последнее время всё интереснее заказы шли: двухэтажная собачья будка, кровать с сейфом, стол с бронепластинами, чтобы по нажатию кнопки он поднимался — как в фильмах про мафиози. Я любую хуйню смастерить могу.
— И гробы, говоришь, делал? Давай сразу на скидку забьёмся? — не прекращал «кровавый вампир».
— У меня как-то молодая семья, лет по 30 обоим, заказала детскую двухъярусную кровать. В виде двух гробов… А тумбочка в виде алтаря… Вот я охуел.
Шило буднично прокомментировал:
— Ну а что. Я нормально к этому отношусь.
— Да ладно себе! Но они же собственным детям! Нормальные же с виду люди…
— Захотели, значит, так.
В это время настал час пересменки, парни заступили на позиции, пришедшие начали вести не менее интересные беседы, а я лёг спать.
Проснулся я от очередных прилётов. Первая мысль: я опять не сходил в туалет. В рацию раздалось громкое «блядь!». Польские гадины продолжали падать. Томск был на месте и прыгнул в ближний окоп. Там все были целы и спрятаны. Значит, дальний.