Ты же не побежишь под обстрел туда, парень?
Конечно, побежал. Но быстро развернулся: Шило уже тащил на себе Лысого. С какой вероятностью их сейчас обоих прошьёт осколками? Сто процентов. Но парни доходят, Шило скидывает Лысого на спальники и говорит: худей, брат! У того лёгкое осколочное ранение в ногу. Томск хотел было взяться за первую помощь, когда раздался пронзительный крик: голос Токаря. Его несли двое под руки и за ноги. У Токаря, кажется, не было рук. Было много крови, и виднелось мясо. Он был в сознании и обречённо молчал в потолок.
— Носилки! Обезбол! Я накладываю жгуты! — командовал Томск.
Я уже не работал фонариком и пытался думать, мем помочь.
— Токарь, как же так… — с грустью сказал Толстый.
Началась стрелкотня. Парни стреляли в сторону врага, получая ответ. Кажется, нас сейчас прорвут, и я поглядывал на «лимонку».
— Пидорасы ёбаные! — прокомментировал прилёт из РПГ неподалёку Толстый, продолжая отстреливаться.
Токарем занимались Шило и Томск. Он чуть отошёл и даже что-то пошучивал, хотя это ему не свойственно, и пытался держать улыбку. Видимо, чтобы нам было не так страшно.
Парни скидывали отстрелянные магазины в одну кучу. Их же надо забивать! Я подтащил цинк и начал всовывать патроны. Получилось сразу, интуитивно, до этого я этим ни разу не занимался. Ко мне присоединился раненый Лысый. Я продолжал поглядывать на гранату.
Симфония «Семёрки» поражала мозг: короткие автоматные удары сливались с длинными очередями, стонущий Токарь в кровище и матерящиеся парни вокруг него, звенящий звук патронов в руках. Почему он?
Почему не в шею и не в ноги? Какие силы восприняли за хвастовство его рассказы про работу? У мужика действительно были золотые руки, и его знал весь Донецк.
Я пытался вглядеться в его глаза и понять, что они в данный момент выражают. Они не поменялись — в них и раньше были смирение и лёгкая грусть. Наверное, это и есть доверие собственной судьбе. Ждать было нельзя. Нужна была эвакуация. Лысый сказал, что дойдёт сам, но Токаря в любом случае нужно было нести. Понесли Шило и Томск. Удачи, парни; я, если что, взорвусь за вас.
Через несколько минут всё успокоилось. Стрельба прекратилась. Такое бывает — миномётный обстрел и попытка прорыва под него. Возможно, просто прощупывание. А может, и скучно кому-то стало.
Ополченцы, резервисты, добровольцы и журналист отбили «Семёрку» и поставили кипятиться чай. Встал вопрос, кто пойдёт на пулемётную позицию, на которой за три дня ранило уже двоих. В сарайчике повисло молчание. Кто-то громко сглотнул.
— Хуй с вами, я пойду, — махнул Толстый, взял автомат и направился на пост.
Шило с Томском вернулись. Рассказали, что Токарь остался в сознании, его увезли, будут оперировать. Могут даже сохранить руки, не так всё и критично. Он рассказал им, что стоял на пулемётной точке и при начавшемся обстреле спрятался, но после неудачно выглянул, и мина легла прямо под него. Повезло, что калибр был маленький.
Мужики потихоньку отходили, отряхивались, случилась пересменка, вернулся помрачневший Толстый, и на страшную позицию заступили следующие люди. Шило обратил внимание на свой шеврон:
— Шеврон с «зеткой» в крови заляпал. Хотя так даже красивей. Если бы Z была бы чёрной ещё. И получилась бы чёрная Z на красном фоне. Нацики бы вообще охуели. А поляки с их миномётами тем более. Ничего бы больше не прилетало.
— Во ты ебанутый всё-таки, Шило, — смеясь, прокомментировал Толстый. Но тот стал серьезён.
— Ну а чего? Вы вообще задумывались, что Z — это новая свастика?
— Да…
— Конечно, этого вам не скажут напрямую, — Шило кинул косой взгляд на меня, — потому что нам захватывать земли приходится под предлогом «денацификации». Так, видимо, массам понятнее. Но вообще-то всем неглупым людям ясно, что мы ведём наступательнозахватническую империалистическую войну.
— Шило, заткнись, тебя МГБ пишет.
На подвале красные зетки рисовать будешь.
Мы за дом свой стоим.
Шило не останавливался:
— Да, конечно. И Киев бомбили за Донбасс.
Рассказывай! Если бы Россия хотела, тогда бы ещё области освободила. Но ей мы на хер не нужны. Ей нужна империя! Вся Украина! А сва стика сама по себе, ну, если абстрагироваться от истории, очень даже охуенный символ. Потому что он архаичен. Свастику не запретить, сколько бы Гитлеров её ни обоссало. Потому что архаичное — оно всегда неспроста, всегда сакрально. Оно вызывает внутренние глубоко спящие инстинкты. Настоящие. Не навязываемая культурой хуета о добре, бабочках и всепрощении. А нормальная мужская животная страсть к насилию. К драке, к борьбе, к войне, к до-минации. И Z в этом плане похож на свастику. Пробуждает именно те чувства, какие должен пробуждать подобный символ. Как красный цвет для быка, но душа человека чуть сложнее. Что-то древнее, святое чувствуется в Z. Хочется под этот символ вставать и шагать маршем.
— Под «Лайбах», — неуместно сумничал я.
— Главное, не под немецкие марши.
А то ещё за нациков примут.
Мужики заржали, и я вместе с ними. Осталось продержаться до вечера.
Держать в себе уже было невозможно.
Через несколько часов должна приехать ротация, и мы, наконец, сваливаем. Больше не будет раненых — и тем более мёртвых. Я надел броник, каску и даже взял автомат. В карман засунул рулон туалетной бумаги.
В воздухе пели птицы. И никаких мин.
Путь мой лежал через дальний окоп и чуть дальше по тропинке. Я нагнулся и в полупри-седе побежал. За кустами меня встретила ржавая крутая лестница, ведущая в железный ангар. Я поднялся, соскабливая слои ржавчины с перил. Там действительно было озеро. Не хватало только лебедей. Это был резервуар с водой. Плавала трава, даже что-то похожее на кувшинки, и мусор. Война оставляет за собой много мусора.
Второй этаж шёл вдоль ангара по кругу. Стены были продырявлены разными типами осколков. Справа была дырка, ведущая вниз, в воду. Горкой приподнималась туалетная бумага, но это было настолько далеко внизу, что даже малейшего запаха не чувствовалось.
Я было снял броник и спустил штаны, как увидел странное рядом с дырой — это была пачка влажных салфеток! «Знаешь, чем укропы жопу вытирают…» — устрашающим голосом в моей голове проговорил Шило. Разное я начал думать тогда. Невозможность больше терпеть боролось с намерением немедля убежать. Шутил тогда Шило или нет — кто его знает? Его рассуждения про свастику и Z заставили воспринимать этого старого ополченца всерьёз.
Я зарядил АК и сел. Быстро нагадил. Воспользовался «вологими серветками» фирмы Smile. Меня не убили. «70 % спирту! Дезiнфекцiйнi! Знищують вipycи i бактерii!» Хоть где-то вы принесли пользу.
Вернувшись, я обнаружил следующую смену. Парни собирали вещи, новые люди заступали на посты, старые делились впечатлениями этих четырёх дней. Только потерянный Шило стоял посреди домика, на голову ему капала вода, он грустно смотрел в никуда: после последнего обстрела пропал рыжий котёнок…
Рыжий котёнок, фото автора.
КАК Я ПОД КИЕВ ХОДИЛАнтон Горохов, солдат
Настоящих частных военных компаний в России не существует. Есть некие иррегулярные добровольческие формирования, которые неофициально участвуют в боевых действиях на стороне российской армии. Это, безусловно, военные компании, но они не совсем частные, скорее полугосударственные. Этакая прокси-пехота, которая используется для решения нестандартных задач.
Служат в них люди, которые по тем или иным причинам не могут или не хотят пойти в армию ввиду огромного количества ограничений и бюрократии (впрочем, не надо думать, что в ЧВК их нет, ведь создают эти конторы часто выходцы из армейской среды). Среди таких людей был и я. В своё время я отправился воевать на Донбасс на время каникул в университете, будучи уверенным, что к следующему семестру мы построим Новороссию и я вернусь к учёбе. Новороссию мы не построили, из университета меня отчислили, так как моё участие в боевых действиях бросало тень на его репутацию (по мнению деканата), я надолго остался в республиках Донбасса, и отношения с военкоматом стали сложными.
Незадолго до 24 февраля мне поступило предложение пойти в одну из наших ЧВК.
Ну, я согласился и пошёл. Я предполагал, что назревает нечто крупное. Ещё прошлым летом меня привлекали для формирования реестра объектов социальной инфраструктуры областей юго-востока Украины, функционирование которых критически важно для поддержания стабильной гуманитарной ситуации в регионе. Но что будет, как и когда — я не представлял.
Моё подразделение жило слухами. Я прекрасно понимаю, что всего рассказать было нельзя, всегда есть вероятность утечки информации, но и политическая работа с личным составом в преддверии масштабного конфликта была полностью провалена. Никто не понимал, что творится, почему и зачем. Группа военнослужащих даже ушла из-за такого отношения. Почему так произошло, я не понимаю, к тому моменту о массовом формировании ЧВК знали все, об этом говорили из каждого утюга. На Авито, блин, набирали людей!
Несмотря на это, народ в ЧВК поначалу собирался идейный. Конечно, кто-то может рассказывать, что служить пошёл исключительно за деньги и вообще весь из себя такой дикий гусь, пёс войны. Но ни один из тех, кого я встречал, не пошёл бы воевать на противоположную сторону ни за какую котлету зелёных бумажек. Наёмническая психология единицам присуща, но все хотят получить госнаграды, ветеранский статус, а главное, им важна приобщённость к некоей большой системе и идее.
Это не просто война ради войны и ради зарплаты. И отваливались как раз идейные, потому что им этой большой цели не дали. Ну, и потому, что в 2014 многих людей просто наебали. Короче, вся история с тем, как был организован набор, — это учебник того, как делать не надо.
Планировалось, что мы будем действовать на Донбассе, но дней за десять до начала боёв нас перебросили в Россию. Мы стояли в Смоленской области и вновь жили слухами о том, на каком направлении нас в итоге задействуют. Некоторые склонялись к тому, что это будет Харьков, но изредка называли и Киев. Большинство ни в какой Киев, конечно, не верило, несмотря на большую группировку войск, которая находилась на учениях в Белоруссии. Думали максимум про Чернигов. Командование до нас никакой информации не доводило.