Кира в перерыве между задачами. Фото Дмитрия Плотникова.
Видео: один из выездов «ТЫЛа-22» в Мариуполь
На базе мы сортировали медикаменты по коробочкам, и оказалось, что это сложная задача. Мы с девушкой по имени Люба вели учёт препаратов, сортировали их по коробкам. Моя задача состояла в том, чтобы вести учёт медикаментов, сортировать, собирать лекарства на выезд по коробкам, по видам и раздавать на месте пострадавшим. Работать зачастую приходилось в «красной зоне», то есть прямо под огнём.
За что я испытываю глубочайшее уважение к «Тылу-22» — это за стальные яйца. Ребята по факту работали в аду. Гуманитарную помощь возит много кто — есть свои программы у «Единой России», МЧС приезжает. Но эта помощь не всегда доходит до тех, кому она острее всего нужна, потому что ядро МЧС работает уже на освобождённых территориях, где уже жёлтая зона, а в идеале зелёная. То есть они приезжают в безопасное место, разворачивают там свои пункты и штабы, и люди уже сами приезжают за гуманитарной — как это было, например, в Мариуполе. Там они развернули пункт на окраине, и люди со всего города стягивались за помощью. «Тыл» работал по-другому, заезжал в самое пекло, в эпицентр событий, во дворы, где только-только прошёл бой, вся движуха переместилась в соседний, но мины свистят, пули носятся и в любой момент может прилететь.
Ребята заезжали туда, куда не совался фактически никто из официальных крупных гуманитарщиков, только такие же отморозки.
Мы заскакивали во дворы, быстро раздавали помощь и старались ретироваться, чтобы спасти свою шкуру, потому что война всё-таки не шутка. Меня это, конечно же, вдохновило. Некая доля адреналиновой зависимости во мне есть. Понимание, что ты вышел из-под обстрела целым и невредимым, что ты вернулся и всё прекрасно, это чувство непередаваемо. Оно заставляет не только жить, но и двигаться, делать больше и лучше, это заряжает круче всякого энергетика и кофе. Ребята переживали, потому что я девочка, а они меня не знают. Вроде опыт был, но я ведь могу всякого понарассказывать, и они не могли заранее знать, как я себя поведу в «красной зоне». Ребята переживали по этому поводу, но мы очень быстро слились в единую команду. Я начала кайфовать от работы.
Фото Дмитрия Плотникова
Время было чудесное. Я нахожусь в своей тарелке, вижу, что это приносит пользу, у людей глаза светятся, и когда благодарят, понимаешь, что это искренне.
Да, конечно, были моменты, когда приезжаешь во двор и часть людей бежит, обнимает тебя, а часть смотрит волком, быстро хватает гуманитарку и прыгает к себе в норку. Да, они нуждаются, конечно, они её берут, но они не поддерживают нас. Я со временем начала таких высекать, у них в глазах всё читается. Но почти все были искренне благодарны за помощь.
Видео: выезд Киры с «ТЫЛом-22» в Мариуполь. Вербное воскресенье.
всё это выглядело примерно так.
Мы заезжаем во двор, я достаю коробки с медикаментами, люди выстраиваются в очередь, и я начинаю раздавать препараты. Слишком много за один заход, конечно, не привезёшь. Мы дробили упаковки и раздавали буквально по блистеру; по два — если сложная болезнь и лекарств требуется много. Иногда приходилось консультировать. Да, я не врач, а парамедик, и я всегда об этом предупреждаю. Но что-то я умею и знаю. Иногда приходилось оказывать помощь не отходя от кассы — например, колоть человека, потому что у него неимоверные боли, он терпеть не может, а у меня, например, есть аптечка со шприцем и обезболом.
Бывали и болезни, и ранения. Однажды довелось вскрывать гнойный мешок вросшего ногтя. Парнишке было лет 12–13. У него начались крайне неприятные процессы на большом пальце ноги. Антисанитария, вросший ноготь — всё это дало нарыв. Мне, собственно, пришлось это всё чистить. Это до какого-то периода нежизнеугрожающая проблема, но это огромный дискомфорт, острая боль. А у многих там медикаменты закончились в первую же неделю. Вот мать этого же мальчика приносит аптечку — а она скуднейшая, большая часть препаратов давно просрочена, многие лекарства там лежат буквально с 90-х годов, с ароматами давно уже. Люди часто вообще не заморачиваются насчёт медицины, пока не припрёт. Конечно, бывают и более ответственные. Вот, допустим, человек гипертоник. У таких людей, как правило, запас препаратов есть. Но многие просто забивают. А учитывая обстановку в том же Мариуполе — мы большую часть времени работали в Мариуполе, — гуманитарка не доходит, не все могут добраться до точек МЧС, не все вообще могут перемещаться по городу.
А тут мы носимся, как Яндекс-доставка. Часть препаратов закупали в Донецке, часть привозили «с материка». Потихонечку ассортимент начали расширять. Ребята из «Тыла-22» с фармацевтикой не очень дружили, а я хотя бы могла объяснить, от чего вот это лекарство. Сначала мы раздавали коробки просто старшему по дому. Но первый опыт показал, что у нас недостаточно препаратов. Мы привозим, скажем, средства от головы, от живота, а оказывается, что надо от суставов, от цистита.
Есть запрос, люди спрашивают, а у нас этого нет. Было время, когда я что-то могла достать из своей аптечки, но аптечка у меня скромная. И мы понимаем, например, что в следующий раз нужно приехать в этот двор и привезти гормональный препарат для щитовидки, который в Донецке-то не достать, надо в Москве заказывать. Мы по опыту уже лучше понимали потребности людей, их проблемы. Учитывая время начала СВО, холодное время, поначалу это чаще всего были простудные заболевания. Люди жили в подвалах, мёрзли, болели. Значит, надо было делать упор на средства от респираторных заболеваний, ОРЗ, ОРВИ. Потом началась весна, апрель-май, много чего зацвело, у кого-то обострилась аллергия. Здесь уже упор на антигистаминные препараты. Приходилось подстраиваться, смотря по условиям, по обстановке. Потом возникла новая проблема. Когда война продлилась уже несколько месяцев, массово начала сдавать нервная система, соответственно, понадобились седативные препараты. В подвалах темно — всё, в следующий раз в набор кладём свечи со спичками. А есть ещё личные моменты. Вот Дима Бастраков любит детей и в каждый выход ещё набирал конфет, шоколадок. Вот едем — о, ребёнок, тормози-тормози, держи-пошёл.
Так что главным ориентиром у нас были потребности жителей.
Некоторые истории были, конечно, просто незабываемые. Была ситуация — заезжаем во двор, привозим гуманитарку. Люди уже во дворе сидят, уже поспокойнее обстановочка. Война не в соседнем дворе, а через два — через три, народ более расслабленно передвигается по местности, хотя всё ещё свистит, всё ещё стреляют рядом. И вот мы заезжаем, и люди подрываются с лавочек, подлетают и кричат: «Медик есть?» Я головушку высовываю, говорю: есть парамедик. Вряд ли, конечно, люди в возрасте знают, что это такое. Но уж кто есть, тот есть. И меня заводят к мужчине.
Человек вышел из подвала приготовить манку своей годовалой дочери на костре. Тогда ещё очень плотно обстреливался двор, прилетало много чего. И с соседнего дома — там расстояние приличное, но доступное для стрелка, по нему начал отрабатывать снайпер. И начал он с ним играть. Первый прилёт был в бедро, второй по ягодице и третий, добивающий, в колено. Колено просто в труху. Кое-как его затащили в подвал. Каким-то образом вывезли в работающую больницу.
Его привозят в госпиталь, там ему вставляют в зубы сигарету и говорят: мол, давай, у тебя есть часик, подумай, покури, потому что тут только ампутация. Либо ты отправляешься домой как есть — мы тебя можем уколоть обезболом, либо ампутация ноги. Естественно, сделали ампутацию. Выбор был невелик.
Когда я зашла к нему в помещение, то просто потерялась. Потому что я смотрю ему в глаза, а это ходячий труп. Вернее, не ходячий уже, он без ноги. Я давай разворачивать ногу, а там уже потихонечку появляются ароматы. Человек бледный, я прошу рассказать, что да как, и тут он говорит, что он уже трое суток без обезболивающего. Ему три дня назад ампутировали ногу, после ампутации его сразу отправили обратно. На тот момент он с семьёй уже перебрался из центра, выбрался из подвалов и жил в квартире у одного из людей с этого двора. Трое детей и мама-папа.
В общем, я его, конечно, обезболила. Но я понимаю, что его нужно срочно вывозить. Оказалось, что у них есть родственники в тылу, в небольшом посёлочке. И мы повезли его в Донецк в госпиталь, а мать с детьми — к родственникам. Когда мы приехали в госпиталь, нам в приёмном отделении доктора сразу развернули культю, начали осматривать и говорят: нужна реампутация. Там уже начались неприятные процессы.
Я надеюсь, что у него всё хорошо, выжил, но там, вероятно, уже нет варианта поставить протез. Потому что и так ампутация была высоко, а тут ещё и реампутация.
Видео: Артур и Кира извлекают осколок.
Грустная история. Но таких ситуаций было всё-таки не так уж и много. Чаще всё-таки оптимистичнее всё оборачивалось. Например, ситуация с бабушкой и осколком. Там наш хирург Артур взял на себя ответственность погрузиться в подкожную полость. Бабушке повезло, что у неё была жировая прослойка амортизирующая и ей не пробило брюшину. Осколок остался в жировой ткани. Инструментов у нас не было, расчехлили аптечку, посмотрели, что можно сделать. И Артур достал осколок пинцетом для бровей. Женщина была просто железная. Она на тот момент три с чем-то недели с этим осколком просуществовала, накладывая компрессики. После этого Артур заказал множество инструментов и препаратов, необходимых для таких ситуаций. Но таких острых ситуаций было немного. Правда, это в том числе потому, что некоторые просто не дожили до нашего появления.
В Мариуполе мы работали до его освобождения — ну, до момента, когда уже только «Азовсталь» осталась.
После Мариуполя мы ориентировались на то, где что нужно на местах. Иногда просто загружали машину и ехали куда глаза глядят в сторону передовой. Приезжаешь в посёлок, общаешься с местными, смотришь на обстановку, спрашиваешь, что там и как, и, если что-то требуется, либо раздаёшь из рук в руки, не отходя от кассы, или просишь собрать нуждающихся. Кидаем клич, собираются люди, получают всё необходимое. Часто делали акцент на стариках и детях, потому что это самая уязвимая прослойка, им в первую очередь требуется помощь, сами себе они вряд ли смогут помочь. Детей старались вывозить, родителей уговаривали собрать всё и ехать в пункт временного размещения, а дальше на большую землю за новой жизнью. Но многие, конечно, отказывались, потому что всё-таки здесь дом. Люди часто держатся просто за коробку, хотя, казалось бы, жизнь намного дороже, она бесценна.