[50]. Работаем. Каждая по пакету. Возвращаемся на базу — все тупо спят. Никто не шелохнулся — проебали боевую тревогу! А через день — ты прикинь — начальство приезжает. Нас строят и объявляют дивизиону благодарность! За, ёб твою мать, подвиг! Оказывается, мы, ну то есть я, нациков накрыли! Плотно накрыли! Командир стоит — в полном ахуе: кто стрелял? Когда накрыли? Никто ничего не вкуривает! Я промолчал, конечно. Мне-то оно на хуй надо?
Дима Плотников, сидевший слева от меня, открыл бутылку пива.
— Эх! Ща бы пивка! Пару глоточков хотя бы, — хрустя затёкшими суставами, мечтательно потянулся Валера. Плотников резко закинул голову и глубоко забулькал, давая понять, что предложения не будет. Дед не смутился.
— Так вот… — продолжил было он, но тут Бастракову позвонили. Я поднёс палец к губам, давая понять: помолчим, начальство разговаривает. Валера понимающе закивал головой, соглашаясь: базара нет, начальство он уважает. Разговор по телефону длился недолго. Окончив его, Бастраков неосмотрительно забыл включить музыку. Валера немедленно запел. На этот раз публику «угощали» средневековой балладой о короле и шуте. Сюжет был довольно избитым: обнаглевший гаер поимел жену сюзерена, спалился и ожидаемо лишился башки. Тривиальную историю Валера умудрился растянуть чуть ли не на тридцать куплетов. Не помогало ничего. Бастракову звонили, Валера покорно замолкал, но подхватывал секунда в секунду с окончанием разговора. Включали музыку. В ответ Валера начинал петь громче. В общем, мы были принуждены дослушать. Финальную сцену, в которой король кидал отрубленную голову любовника к ногам королевы, Валера изобразил в лицах. Особенно ему удался бросок отсечённого кочана в колпаке с бубенцами к остроносым туфлям похотливой сучки — Валера брезгливо скривил рот и сделал жест руками, будто избавляется от чего-то протухшего. Чувствовалось — Дед явно на стороне аристократа.
Оваций не последовало. Тревоги долгого дня, тряская дорога брали своё: экипаж устал и балагуристый попутчик начинал раздражать. Весельчака же угрюмое молчание соседей не ему щало — не сбавляя темпа, Дед продолжал жечь. Среди многого прочего он похвастался, что три дня назад, в одиночку, мимоходом захватил и обезоружил целый армейский блокпост.
«В воспитательных целях, — пояснил свои действия Валера. — Будут знать, с кем связываться!» Оказалось, что дежурившие на блокпосту резервисты необдуманно отказали бывалому воину в сигарете. Описание штурма блокпоста сопровождалось сидячей демонстрацией приёмов рукопашного боя, с помощью которых он добился безоговорочной капитуляции гарнизона. Показывая, как он делал подсечку, Валера ощутимо лягнул меня в голень.
На подъезде к Донецку мы забеспокоились, куда он пойдёт ночью, — Дед с апломбом заявил, что обязательный для всех комендантский час лично ему нипочём, что его знают все и не только не арестуют, но любой патруль возьмёт под козырёк и довезёт солдата до макеевской комендатуры, ведь донецкие менты воюют плечом к плечу с корпусами и между армией и МВД боевое братство. Последнее, к слову, было правдой.
Высадили Валеру на Первомайской. Он угостился куревом «на ход ноги» и без долгих церемоний исчез, оставляя за собой сложный аромат пищевой помойки и натруженного человеческого тела.
— Запах войны, — потянув носом, задумчиво сказал Бастраков. — Это и есть запах войны…
Мне было грустно. Я завидовал Валере. Этому вруну, пьянице и вонючке. За свои пятьдесят лет я всё-таки успел немного повзрослеть.
Саша — три ножа
Сашу я отметил ещё утром, когда личный состав конвоя только начинал собираться после завтрака у машин. Как было понятно по экипировке, Саша входил в группу боевого прикрытия предстоящей гуманитарной миссии. Это был рослый, хорошего питания, тридцатилетний мужчина, с круглой головой, курносым носом и губами уточкой. Воин привлёк не только моё внимание — волонтёров, журналистов и прочих «балалаечников» заинтересовали ножи, торчащие рукоятями из его разгрузочного жилета. Наивные вопросы, почему ножа два, Александра развеселили. Он широко оскалился, лицо его сделалось идеально круглым, мясистые щёчки зарозовели. Ловким движением Саша выхвалил из-за спины ещё один нож и, слегка шепелявя, воскликнул: «Три! Три ножа!»
Приняв боевую стойку, крепыш наглядно продемонстрировал назначение клинков. «Этот — колоть!» — и он ловко нашинковал воздух колющими ударами. «Этот — резать!» — в Сашиной правой руке, описывая невероятные спецназовские «восьмёрки», запорхал нож-бабочка. «А третий — нацику по горлу!» — победно воскликнул виртуоз ножевого боя и, схватив левой рукой голову воображаемого врага за воображаемый оселедец, вспорол невидимую шею. Вышло эффектно.
Отъезд, как это обычно бывает у донецких, получился сумбурным. Под крики «Едем, едем! Опаздываем!» мы битый час суетились вокруг машин, что-то догружая, выгружая, тасуя экипажи и корректируя маршруты.
«Гонка» ожидаемо закончилась томительным простоем у администрации Новоазовска. Тронулись часа через два, когда к конвою присоединился мэр этого городка. В смекалке городскому голове отказать было трудно. Сам он поехал на УАЗе «Патриот», предоставив своей охране, трём очень тактикульным военным, сомнительное удовольствие прокатиться в Мариуполь на «Лексусе» LX 570. Задумка была трогательна в своей простоте: в случае засады первым под раздачу пошёл бы надраенный до зеркального блеска дорогостоящий иностранный джип.
В очках — автор. Фото из архива «ТЫЛа-22».
До Мариуполя миссия заезжала в несколько мест. Мы вешали российский флаг на одном из за городных элеваторов. Пока возились с водружением триколора, я и ещё несколько волонтёров от нечего делать принялись изучать стенд, посвящённый производственным достижениям хранилища. Оказалось, что кукуруза по-украински пишется «кукурудза». Кто-то засмеялся: «Чем им кукуруза-то не угодила? Зачем они её, бедную, изуродовали? Только за это — за возвращение початку его доброго имени — стоило воевать»
На одной из остановок начальник конвоя распорядился пересесть мне из нашей тыловой «Газели» в бледно-красную «девятку» общественного движения «Донецкая Республика». Открыв заднюю дверь видавшего виды «зубила», я понял, что выполнить указание будет непросто: место рядом с водителем занимал пассажир, передние сидения были сдвинуты максимально назад, а пространство от спинок переднего ряда до багажника завалено мусором. Памятуя, что приказ начальника — закон для подчинённого, я бочком всё же полез в щель. Устроиться сидя не получалось: мешал бронежилет. Пришлось полулечь по диагонали. Рыжий плед, скомканный у дальней двери, оказался довольно крупной собакой со слипшейся от грязи шерстью.
— Не ссы, не цапнет, — услышал я уже знакомый шепелявый голос, когда дворняга взвизгнула подо мной. Я понял, что нахожусь в гостях у Саши.
Мы долго петляли по какому-то захолустью, пока, наконец, на одной из западных окраин Мариуполя не упёрлись в блокпост. Гуманитарный конвой встал, вытянувшись цепью вдоль дачного посёлка, видневшегося слева сквозь редкую тополиную посадку. Справа, насколько хватало глаз, лежало открытое поле. Пошли неспешные выяснения. Саша забеспокоился.
— Бляха… как в тире торчим… — забарабанил он пальцами по пластику «торпеды».
— Так! — голос Саши быстро набирал командные обороты. — Внимательно! Наблюдаем за вторыми этажами и чердаками! — указал он в сторону домов. — Если бликанёт — сразу на пол и из машины, ползком к деревьям.
— А разве боевая оптика бликует? — засомневался я.
Саша обиделся.
— Ты угораешь? Ещё как бликует! Когда начнётся — не до этой хуйни будет, бликует — не бликует… Так, так, так, — зачастил он, вжимая голову в плечи. — Сидим… Отработка пойдёт — выскакиваем. Через поле не поеду, я ебал, там мины, стопудово!
Я попробовал пошевелить ногами и убедился, что если начнётся, то лично мне суетиться не стоит.
Пока я терзался сомнениями в возможности экстренной эвакуации, Саша неожиданно развил бешеную деятельность. Крутясь на водительском месте как краб, он бросился наводить порядок в салоне автомобиля. Одновременно с уборкой Саша лихорадочно набивал патронами дополнительный магазин, нахлобучил каску, проверил ножи и фонарик, прогнал предохранитель автомата до положения для одиночного огня и обратно, подтянул бронежилет, полностью опустил стекло со своей стороны и выставил наружу ствол — устроился отстреливаться.
При всём этом рот его не закрывался: он, непрерывно жестикулируя, объяснял мне и своему соседу, из какого сектора вероятнее всего начнётся обстрел и какими средствами поражения будет воздействовать на нас противник. Буквально через пару минут салон автомобиля имел идеально опрятный вид. Саша даже успел протереть тряпочкой приборную панель и руль. Нетронутыми остались только я и пёс. Волонтёр, сидящий рядом с Сашей, заметно припух. А вот я удивлён не был. С Александром не происходило ничего особенного — с ним случился типичный приступ «боевой чесотки». «Хорошо, что не впал в ступор. Ступор хуже», — промелькнуло у меня в голове.
Однако и у «чесотки» выяснились свои, довольно серьёзные, минусы. Саша достал из разгрузки две «эфки» и принялся вкручивать в них взрыватели. Я понял, что самое время выползти из машины, размять ноги. В момент, когда Саша закончил с гранатами, колонна тронулась. Саша протяжно выдохнул, сложил «лимонки» на сиденье, у себя в паху, и выжал первую передачу.
Весь день миссия объезжала окраины Мариуполя, раздавая местным жителям еду, медикаменты и прочие необходимые для выживания в развалинах вещи. По ходу движения я пересел от Саши обратно в «Газель». Расстались по-английски — подружиться не успели. К вечеру, когда солнце и канонада начали уставать, мы легли на обратный курс. Он включал в себя пригород под названием Талаковка, куда конвой должен был доставить какие-то документы в местное отделение «Донецкой Республики». Как это часто бывает на войне, в последнем пункте маршрута ничего не закончилось, а всё только началось. Рядом с небольшим одноэтажным зданием бывшего автовокзала мы встретили толпу мужчин. Сам вокзал оказался битком набит их детьми, женщинами и стариками. Это были беженцы из Мариуполя, которых не довезли до пункта временного размещения по причине разрушенного моста и поломки автобусов. Несчастных было около ста пятидесяти душ. Местные сотрудники «Донецкой Республики» растерялись и не понимали, что делать с околевающими на ночном дубаке «чоловтками» и их голодными семьями. Наш командир проявил самообладание и начальственную хватку. Он быстро сориентировался и распорядился вывозить людей в Сартану автотранспортом конвоя. Там, по его сведениям, ещё должны были оставаться свободные места в пунктах приёма беженцев.