— Нет. Я уже всё взял. Я два раза подходил. Мы с женой подходили. Полная такая, помните? — отозвался он, переминаясь с ноги на ногу. Казалось, «воробей» чем-то встревожен.
— Да, помню. Ваша супруга ещё про СИМ-карты спрашивала, — подтвердил я. Мне на самом деле запомнилась эта семейная пара — жизнедеятельный, приземистый «колобок» в зелёной болонье и флегматичный «мальчик-с-пальчик» в голубом. Они подошли в самом начале раздачи помощи и унесли несколько тяжёлых пакетов. Сперва «колобчиха» навьючила мужа, потом обвесилась сама. Женщина вела себя бойко и сыпала вопросами.
— Верно, спрашивала, — чему-то усмехнулся он.
Мужчина стал смотреть себе под ноги, будто изучая грубые рабочие ботинки. У меня образовалась минута осмотреться вокруг. Небо ещё было светлым, но городское предместье быстро драпировалось в серое. За посёлком, на заходящем солнце горели осколками оконных стёкол закопчённые многоэтажки Мариуполя.
— Как думаете, а «Азовсталь» восстановят? — осмелился «воробей».
— Конечно. Без сомнения, восстановят, — уверенно заявил я.
— Разбомбили завод… Думаете, восстановят? Не верится… Разрушен, дотла разрушен…
Не верится, что такое возможно восстановить, — маленький человечек смотрел прямо перед собой. Подумалось, что он принимает меня за официального представителя новых властей и считает немалым риском высказывать сомнения в успешном будущем вместе с Россией.
— Восстановят — повторил я.
Он пожал плечами. Я понял, что требуется новый «заход».
— Вас как зовут?
— Виктор, — представился он.
— Михаил, — протянул руку я.
Виктор ответил свободной левой. Его ладонь показалась мне сухой и холодной.
— Восстановят, Виктор. После войны целую страну из пепла подняли! Неужели огромная Россия один завод и пару городов не отстроит заново? Отстроит! Ещё лучше будет! — попытался я «растопить» собеседника.
— Думаете? — недоверчиво протянул он. — А то как же без завода? Без работы? Я вот — тридцать лет на нём… Без завода — значит без куска хлеба. Печи погасили… печи — вот главное, — говорил Виктор с лёгким намёком на южнорусский акцент.
— Не переживайте — и завод восстановят, и печи разожгут. Кто же такие бабки просто так бросит? «Азовсталь» — курица с золотыми яйцами! Найдутся желающие вложиться — ещё и в очередь выстроятся! — заверил я.
Аргумент про яйца подействовал.
— Да! Прыбыля-то завод огромные приносил! — воодушевился Виктор. — Это же уникальный металлургический комбинат — с собственным морским портом!
— Тем более — с морским портом! Такой актив на помойку не выбросят, — я улыбнулся как можно шире.
Слово «актив» окончательно убедило пролетария в хороших перспективах родного предприятия. Он посветлел. Однако не более чем на пару секунд. Как-то по-птичьи склонив голову набок, Виктор опять замолчал. Не поднимая взгляда, он наконец выложил, как мне показалось, сокровенное.
— А деньги у меня на украинской карте были. Вернут?
Если про «Азовсталь» я нёс полную отсебятину, то про банковские вклады знал более-менее точно: накануне на эту тему нас инструктировали сотрудники «Донецкой Республики».
— Вернут. Совершенно точно вернут, — не без гордости доложил я. — Принят закон, по которому обменяют гривны на рубли. Вам надо только предоставить или саму банковскую карту, или договор по вкладу, депозиту. В общем, документально подтвердить. Деньги вернут — за это отвечаю.
— Даже из украинского банка вернут?!
Лихо… Хорошо, если так, — вроде бы как обрадовался Виктор, но опять ненадолго. Видно было — человека тяготит что-то более важное. Как будто всё, о чём он спрашивал, было только предлогом для главного вопроса. Интуиция меня не подвела.
— Послушаете… Михаил? Правильно вроде? Так вот, Михаил, послушайте меня и донесите в Москву! У нас тут, на окраине Марика, ещё с советских времён стоит международный центр по спортивному альпинизму. Здесь, на краю Новосветовки, — и он кивнул куда-то в сторону. — Так вот, при Украине центр уже погибал. Ни ремонта, ничего. Изредка ещё проводились соревнования, сборы, но всё обветшало. Сейчас этот центр гибнет окончательно — растаскивают последнее, что оставалось…
Единственный в Союзе был! Единственный! — раз волновался он и тут впервые посмотрел прямо на меня. Его светло-серые глаза оказались большими и по-оленьи покорными. У меня в горле образовался ком. Я с трудом выдохнул.
— Вы… не нервничайте. Не до спортивного сооружения сейчас.
Приоритет… — начал я, но Виктор с неожиданной решительностью перебил.
— Нет! Вы там в Москве не понимаете! Это же не просто спорт-центр — это символ! Если восстановите его — значит, Россия тут навсегда! Значит, и вправду всё возвращается. Мы-то потерпим — нам главное знать, что всё это всерьёз, что всё не напрасно. Вы — это! — потянул он ниточки тонких бровей вверх, — в Москве объясните. Обязательно объясните! А мы — мы потерпим.
Я не сразу нашёлся, что ответить. Да и что я мог сказать этому рядовому русскому Гагарину? Из дикой казахской степи в космос, из братской могилы Мариуполя — к будущим поколениям…
— Конечно объясню. Доложу, куда следует, — пообещал я.
Адам
Мы с ребятами остались у кафе «Холодок», а Бедаш и Бастраков повезли людей в Виноградное. От места эвакуации мы отъехали не более трёхсот метров, но «исходящие» залпы звучали здесь совсем по-другому, отдалённо и даже успокаивающе. Неожиданно я понял, что сегодня солнечный и даже тёплый день. Слева от нас, мимо руин большого перекрёстка, проковыляла нестройная шеренга мужиков, обвешанных баулами. Один из них на ходу чеканил баскетбольным мячом. Плотников схватился за фотокамеру:
— Фантастика! Обыденность ада!
Приторно потянуло лежалой человечиной.
Как только непонятная процессия гражданских ушла по Морскому бульвару, снизу, из уходящей к Азовскому морю тополиной аллеи, выскочил сверкающий чёрный джип «Лексус». Уже было проехав мимо, машина затормозила. Наглухо тонированное стекло водительской двери поползло вниз. В темноте салона обозначилось продолговатое белое лицо, в окладе клинообразной седеющей бороды и чёрной спортивной шапочки.
— Какой канал? — прогаркало лицо.
В этот момент из аллеи выехал точно такой же, только подёрнутый пылью, внедорожник и встал недалеко от первого.
Оробев, я оглянулся на ребят и только тогда понял вопрос — у Тимура Венкова и Димы Плотникова на бронежилетах и касках синели наклейки «PRESS».
Пока я соображал, из второй тачки выскочили два молодых, рослых джигита с автоматами. Они уставились на нас. Однако демонстрация цепного рвения ограничилась только суровыми взглядами — стволы оставались направленными в землю.
— Военный, подойди! — наконец выдавил я из себя. Команда относилась к «сталкеру» — бойцу медицинского взвода, выделенному комбатом для нашей охраны и сопровождения по Мариуполю. Худой большеглазый мальчишка подбежал к джипу.
— Здравия желаю! — отдал честь солдат.
— Кто такие? — строго спросил седобородый. В ожидании ответа, он немного высунулся из машины. Стало видно, что это тоже сын северных склонов Кавказа, только возрастной и очень холёный.
— Волонтёры из… — начал было отвечать боец, но я посчитал нужным вклиниться:
— Гуманитарный проект «Тыл-22».
Раздаём помощь жителям города.
— А прэсса почему носишь? — нахмурил брови холёный.
— Мы не пресса, но так положено. Мы издательство «Минская Сотня», — с перепугу ошибся я. Правильно было не «Минская», а «Мининская».
Ответ не произвёл на сидевшего за рулём никакого впечатления. Он, казалось, ничего из моих слов не разобрал и уставился на меня своими светлыми глазами. Его взгляд выражал спокойное, уверенное превосходство. Погладив машинально правой рукой бороду, кавказец отвернулся и пару секунд смотрел перед собой. Вернувшись ко мне, он властно спросил:
— Чо хочэш?
Я в недоумении пожал плечами.
— Чо нада!? Лубой еда, вода, хлеб-меб, тющёнка, всё, что нада, дам. Гавары. Всё дам — мы тожа гуманитарка возим, — пояснил седобородый. Говорил он степенно и гортанно.
Наконец я понял, что нам предлагают, и обиделся.
— Нет, спасибо. Ничего не надо. Вся Россия собирает деньги для нашего проекта — мы закупаем, привозим и раздаём. Нуждающимся.
— Нэ нада? Э! брат! Бери, у меня многа! — нешироко растянул губы в улыбке щедрый человек. — Нэ стэсняйся!
— Спасибо. Мы сами. Вся Россия собирает, — повторил я.
— Ну ладна… Давай, братан, — кивнул головой он и тронулся с места. За ним проследовала охрана и целая кавалькада зелёных грузопассажирских «Патриотов», стоявших всё это время ниже, в глубине аллеи. В кабинах машин сидели бородатые горцы в хаки. Когда УАЗики проезжали мимо, было видно, что их небольшие тентованные кузова загружены хлебными батонами в прозрачном целлофане, картонными коробками и мешками муки.
— Молодцы! Хорошо устроились! Мы их содержим, из бюджета дотируем, учителям и пенсионерам недодаём, а они, видишь ли, на эти деньги добро творят, — не выдержал я, когда колонна скрылась в ближайших развалинах.
Подошёл Плотников.
— А ты вообще в курсе, что это за перец был? Знаешь, с кем ты сейчас разговаривал?
— С кем? — приготовился я..
— С депутатом Государственной Думы — Адамом Делимхановым! Аллах на небе, Рамзан на Земле, и Адам — его правая рука! — юбилейно продекламировал Дима.
— Да ты что!? Правда? — я был немало удивлён. — Эх я лошара! Нужно было попросить сфоткаться с ним на телефон! Вы только прикиньте, парни, такая фотка была бы круче любой ксивы! Тормозят меня, например, столичные гайцы: «Нарушаем? Документы». А я им вместо документов-фото с Адамом Делимхановым! И: «Стройся в шеренгу по одному! Извиняемся. Хором, товарищи офицеры, хором!» С такой фоткой я бы любые кабинеты с ноги открывал. Передо мной половина Москвы извинилась бы заранее — на всякий случай!
Все смеялись. Ещё с минут десять мы просидели на «Холодке», безуспешно пытаясь выйти по рации на связь с Бастраковым. Когда стало окончательно понятно, что связи не будет, поплелись вниз, к морю, в расположение батальона.