Мама, не волнуйся, я в Волновахе
Видео: выезд «ТЫЛа-22» в Волноваху.
Алексей выдал этот гениальный заголовок вечером, после нашего первого гуманитарного выезда по маршруту Докучаевск-Волноваха-Степное. Он сидел напротив меня, на маленьком диванчике с кружкой чая и, весело глядя сквозь стёкла очков, вдруг произнёс:
— Мама, не волнуйся, я в Волновахе.
Меня аж подбросило: «Круто! Шедеврально!
Готовая передовица!»
— Да, я могу, — довольный собою, улыбался Лёша. — Мне в «Форбс» однажды заказали обзорную статью по израильскому бизнесу в России, я её назвал «Пейсы и кейсы».
— Страйк! Десятка! — восхитился я.
— Не прошло. В редакции озаглавили как-то по-другому.
Та самая девочка из Волновахи. Фото из архива «ТЫЛа-22».
Мы бросились наперебой придумывать статейные заголовки на различные темы и очень развеселились. Среди удач, на мой взгляд, были «Артиллерия докучала Докучаевску» и «Пенис Душилин — пиздец обширен. Особенности мобилизации в ДНР».
— Саш, а у тебя получилась та девочка из Волновахи с шикарной царапиной во всю щёку? — обратился Лёша к Александре Степановой, журналисту RT и волонтёру нашего проекта.
— Да, удалась. Неплохо девочка вышла, замызганная такая, и царапина просто супер, CNN'овская, прямиком на таблоиды, — выпуская сигаретную струю, ответила Саша.
— А у меня и текстовка готова. Я с ребёнком поговорил. Спрашиваю: «Девочка, ты есть хочешь?» — она отвечает: «Нет, не хочу» — я ей:
«У тебя что-то болит?» — она: «Нет, не болит», я не отступаю: «А что с тобой?» — «Мне страшно», — говорит она. Вот и готовый пост. А заголовок: «Мне страшно!»
— Такой текст конкретно под этот снимок не пойдёт, — насупилась Саша. — У девочки в руках памперсы и шоколадка, а ведь ей есть-то не хочется.
— Верно… полистай: может, есть кадры без подарков, — согласился с дельным замечанием коллеги Алексей.
Степанова углубилась в телефон.
— С пустыми руками вроде нет. Да она ещё и улыбается!
Алексей поднялся с дивана и заглянул девушке через плечо.
— Ну вот здесь вроде не очень улыбается же…
— Но лицо-то явно довольное… Где видно, что ей страшно? — не сдавалась Александра.
— Надо было шоколадку отобрать. Для дела. Сказали бы мне, я бы отнял. А то стоит, соплячка, и в камеру не плачет, а мы за три пизды ехали, тряслись, — подключился я к обсуждению снимков.
— Миша!? Ты вроде не журналист, а шаришь, — заулыбалась Саша. — Лучше бы она этот батончик развернула и грызла, что ли… Типа голодный ребёнок, выхватила еду из рук, как зверёк, и ест. А так — ни то ни сё…
— Ну не знаю… ребёнок, жрущий шоколад, не вызовет эмпатии, — засомневался Лёша. — Вот бы ей ногу сломанную или руку.
— Можно возить с собой маленькие костыли! Детские! — осенило меня.
— Отличная идея! — подхватил Алексей. — Мы не должны ждать милости от реальности, наша задача — формировать её своими руками, но в строгом соответствии с редакционным заданием и с учётом мировоззренческих модальностей работодателя. Надо возить с собою канистру с говяжьей кровью и пакет с мозгами. Коровьими, например. Поливать и разбрасывать там, где недостаточно для картинки. Один хер никто не отличит. Миша, ты бы отличил?
— Не знаю. Я коровьих не видел, — засмеялся я.
— Циники! Гады конченые, — «укорила» нас Шура.
— Цинизм — ум неглубоких людей. Если не ошибаюсь, Ницше, — оправдывался я.
— Цинизм — верный признак честности, — не отставал Алексей.
Мы долго изгалялись, вдохновенно сочиняя постановочные кровавые сцены, которыми можно было бы пичкать новостные агентства. Нам было весело и уютно вместе. Сегодня мы неплохо поработали, так почему бы и не посмеяться? Саша периодически грустнела и вслух спрашивала себя, почему она ничего не почувствовала, когда смотрела на сваленные у вол-новахской больницы в гниющую кучу трупы украинских солдат: «Неужели я чёрствый, неспособный на сострадание человек?» В моих глазах всё стояла раненая пожилая женщина, которую везли в Донецк. По дороге ей стало плохо, и надо было ставить противостолбнячный укол.
Я перепугался, что не умею. Слава Богу, среди нас нашлись те, кто умел. Лёша тоже думал о чём-то своём, там, под своим смехом.
Напившись чаю, уставшие, мы разошлись спать.
Степное
Видео: выезд «ТЫЛа-22» в Степное.
В Степное заезжали со стороны Берёзового, через живописную арку из двух выгоревших танков у железнодорожного переезда. Медовое солнце обволакивало оплавленные машины, придавая им древний, тысячелетний вид.
— Закат на фоне танков. Может, тормознём запечатлеть? — предложил я.
— Останавливаться не буду, — возразил водитель. — Там неразорвавшегося до хуя. На этой дороге лучше вообще не торчать. Её дорогой смерти называли, — категорически не согласился водитель.
— Кто называл? — поинтересовался я.
— И мы, и они… — поджал пухлые губы водила.
Первую остановку сделали у богатого кирпичного дома с множеством хозяйственных построек на участке. Внимание привлекла крупная надпись «ЛЮДИ», сделанная мелом на двустворчатых железных воротах. Вышло удачно. Подворье населяла целая коммуна: старики, взрослые, дети, все той или иной степени родства, из ближайших домов и соседних улиц. Принимали радушно, общались без опаски. Еду брали скорее на всякий случай или из вежливости. Нуждались в лекарствах, воде, бензине и сотовой связи. С последним мы были бессильны, топливом небогаты, а вот воды и медикаментов немного отгрузили. На наш вопрос, почему не уехали из зоны боевых действий, получили логичный ответ: «Хозяйство большое, зажиточное, боимся — растащат. Охраняем». Хозяйство и вправду выглядело роскошно и почти не пострадало. Мне показали буквально пару трещин в кладке кирпичного забора с тыльной стороны дома и завалившийся от взрывной волны летний душ.
Завершив свои дела, мы с Венковым вышли со двора на улицу. К нам подошёл военный.
Знаков различия на его камуфляже я не разглядел, но по большой рации с длинной антенной и возрасту — военному было примерно за тридцать — можно было предположить, что перед нами капитан или майор.
— Привет, парни! Кто такие? — спросил «капитан-майор», остановившись в паре метров от нас. Говорил он несколько громче нормального и с некоторой начальственной претензией в тоне.
— Гуманитарщики. Из Москвы, — представился я.
— Не только из Москвы, я из Питера, например, — поправил меня Тимур.
— Из Питера? Земляк! Я из Луги, — офицер подошёл ближе и протянул руку.
— А это что? — ткнул он пальцем в шеврон гуманитарной миссии, приклеенный липучкой к моему бронежилету.
— Это? Наш проект «Тыл-22» от книжного издательства «Чёрная Сотня», — пояснил я.
— Вот вам книга, в подарок, — протянул Тимур военному «Кодекс чести русского офицера».
Одаренный повертел компактный томик в руках и поблагодарил:
— Спасибо, почитаем. — Запихнув книгу под разгрузку, он с прищуром посмотрел на меня. — А что это за название такое странное, «Чёрная Сотня»?
Автор с шевроном «ТЫЛ-22» на бронежилете. Фото из архива «ТЫЛа-22».
— Никакого экстремизма… — захотел успокоить я офицера, но не успел.
— Да нет, я-то как раз понимаю, я-то как раз за! Но другие могут не понять… Подумают неправильно. Вы это, давайте-ка ребрендинг, парни, делайте, а то с таким погонялом недолго и того… — он покачал головой, мол, ничего хорошего.
Где-то справа гулко ухнуло.
Военный прислушался:
— Ну, я пошёл. И подумайте над моими словами — ребрендинг, ребята, ребрендинг… — порекомендовал офицер-маркетолог и зашагал по большаку.
Следующей остановкой был дом Александра. К нему нам порекомендовали заехать в первом дворе. Это был двухэтажный кирпичный особняк с красивыми коваными воротами. К сожалению, хозяйство Александра пострадало сильно. Судя по характерным дыркам в металле ворот, выбоинам в заборе и стенах дома и в хлам разбитым стеклопакетам, «градина» легла совсем рядом. Здесь, в отличие от первого адреса, жили только сами хозяева, пожилой Александр со своей старухой. Он оказался ещё советским ветераном то ли ВДВ, то ли МВД в звании подполковника. Военный пенсионер очень радовался приходу русских. Старик пригласил всех зайти в дом. Ребята пошли, а мне захотелось остаться во дворе. Тимур Венков, увлёкшись съёмками, пропустил приглашение. Я топтался недалеко от калитки, когда из кустов вышел высокий молодой солдат с азиатским типом лица.
— Здрасте, — несколько растерялся я.
— Ага… добрый, — кивнул солдат.
— Мы тут еду привезли. Местным, — объяснил я своё присутствие.
— А я на «глазах». В дозоре то есть, — после паузы ответил солдат.
— Как настроение? — поинтересовался я.
— Хорошее… Поначалу было, — отозвался воин.
— А сейчас?
— Сейчас? Сейчас тоже ничего… Вроде, — загадочно улыбнулся юноша.
— Так вот ты какой, легендарный боевой бурят! — радостно закричал появившийся из-за угла Венков. — Дай-ка я тебя сфоткаю!
— Я калмык, — уточнил солдат.
— Это, как минимум, не хуже — боевой путинский калмык! — не унимался Венков, маневрируя с камерой вокруг военного.
Калмык скоро ушёл. На смену ему заступил рязанский увалень, вооружённый СВД. Следом во двор заглянул ДНРовский офицер, и они со снайпером обсудили тарифы на оплату «боевых». Офицер сетовал, что платят не как за войну, а как при режиме КТО. Недалеко, через несколько улиц, загорелась стрелковая перепалка. Офицер пошёл на звуки боя.
Я вышел на улицу и стал прогуливаться около машины. Тут ко мне привязался пьяный кавказец в танковой «техничке» с карикатурно большим носом. Он требовал у меня курить, а услышав, что я не курю, стал приказывать проходящим мимо солдатам подарить мне пачку сигарет. «Танкист» явно рассчитывал на драку, и я уже был уверен, что всё кончится нехорошо, когда на соседней улице появился невысокий мужичок с яркими пакетами в руках. Одет он был странно, в синюю, похожую на сантехническую робу и мягкие кожаные тапочки. Человек шёл по направлению к КШМке