• Капитан Берег был смертельно ранен А февраля 2023 года. Умер в больнице 8 февраля.
• Малышка Пэрис продолжает дело мужа, работая с Сурикатами.
• Бакс хотел вступить в подразделение Берега, но не успел.
• Серёга погиб под Кременной 2 марта 2023 года.
• Простор погиб под Кременной 2 марта 2023 года.
• Миша теперь в ОБТФ «Каскад».
• На поминках Капитана Берега 10 февраля 2023 года мне пришло известие о ранении нашего оператора Лёши Шестого.
Он умер от ран 1 марта 2023 года.
Последний совместный снимок капитана Берега и малышки Пэрис. 12 января 2023 года, бар «Апшерон». Фото автора.
СОПРОВОЖДАЮЩИЙДмитрий Бастраков, военный, книгоиздатель, общественный деятель, командир «ТЫЛа-22»
Все имена, позывные, города, обстоятельства — изменены. Все неприятные совпадения с реальными местами, людьми и подразделениями случайны и являются художественным вымыслом. Всё было не так.
Зима 2023, «Специальная военная операция». В военный госпиталь Ростова-на-Дону на вертолёте доставляют раненого добровольца 123-го Стрелкового полка — Гарнышева Алексея Владимировича 1998 года рождения.
В Ростове-на-Дону он проводит свои последние минуты в сознании — на операционном столе у него происходит остановка кровообращения, его вводят в медикаментозную кому и транспортируют в военный госпиталь Санкт-Петербурга.
1 марта его сердце останавливается.
«Привет, я Звёздочка. Мы с тобой поедем вместе, на „Урале" с грузом 200», — собеседница с приятным голосом на другой стороне провода даже не поняла, что заговорила стихами.
А я не понял, кто это, но всё равно согласился. Вчера меня разбудил приказ из трубки — я должен был сопроводить тело Шестого, нашего видеооператора, погибшего несколько дней назад от ранений, домой, в Набережные Челны. Сегодня голоса из трубки объясняли, где и во сколько мне необходимо быть. В обоих случаях я даже не особо понимал, с кем разговариваю.
В здешних краях это не редкость — голоса из трубок, которые невозможно верифицировать, часто вероломно вмешиваются в ход событий, и им не то чтобы принято перечить. Голосам в трубках достаточно осведомлённости и убедительного набора слов навроде «главное управление», «особый отдел», «специальная служба», чтобы менять реальность. Думается мне, толковый телефонный пранкер в союзе с разведкой легко способен перерисовывать линию фронта, разоружать полки и внедрять новые правила в армейские корпуса. Возможно, так всё и происходит — это бы очень многое объяснило.
Суть моей миссии заключалась в том, чтобы забрать тело Шестого (на момент гибели он был в госпитале в Петербурге, и его тело отказывались отдавать родственникам: по военным обычаям забрать Лёху мог только представитель военной части, где он служил); доставить тело в Набережные Челны и передать местному военкомату; принять участие в похоронах и собрать там мешок различных документов, которые помогут военной части укомплектовать папочки, а родным — получить положенные выплаты.
Осложнялась же моя миссия очень скудными вводными как, что и где («разберёшься сам как-нибудь по пути»), необходимостью перемещаться строго «по военной линии» и сомнительным статусом моего подразделения. Мой полк Народной милиции ДНР только два месяца назад формально превратился в полк Вооружённых Сил РФ, а реальная интеграция «в большую армию» только началась. Как у известного кота: мы как бы уже были, но как бы нас ещё не было. Похоронить при этом Шестого следовало именно как российского солдата. Мы на тот момент понятия не имели, как устроена бюрократия ВС, а они понятия не имели, какие уклады царят у нас. В ВС РФ нас беззлобно называли «ОПГшники», а мы их обычно величали просто «россиянами», а то и «русскими», хотя сами москвичи. «Союзная армия», одним словом.
В целом же я был рад, что честь проводить Лёху в последний путь выдалась именно мне — его командиру. Шестого я любил и испытывал чувство вины за его гибель: отправляя его на то роковое задание, я чувствовал, что делать этого не надо, но изменил своим принципам и проигнорировал чуйку. Мне казалось, что я немного смогу искупить вину, если разделю с ним возвращение домой и поддержу его родных. Мне казалось, что моя роль в этом важная и нужная, и отнёсся яке своей миссии со всей ответственностью. Мой прямой командир Холод также отнёсся к затее положительно, легитимизировав приказ из трубки: «Езжай, не препятствую, докладывай по обстановке». В дорогу мне дали доверенность на тело и похоронку для родных, в которой было написано, что «рядовой Гарнышев, проявивший героизм, стойкость и мужество в боях за освобождение Донецкой Народной Республики, верный военной присяге, братьям по оружию, получил ранение в ходе выполнения боевой задачи по освобождению г. Угледара, вследствие чего скончался…». Таких записок я ещё не передавал.
В следующий же рассвет я стоял в назначенное время в назначенном месте: возле морга у каких-то гаражей. Моим проводником в Ростов через ноль (так называют военные тропы через границу), конечно же, оказалась никакая не Звёздочка, а два похожих на отца и сына зевающих военных. «Да где этот гад с ключами!» — возмущались они, а я разглядывал землю вокруг гаражей: на ней было необычайно много предметов. Разбитые наручные часы, крестики, наколенники, какие-то тряпки… Наконец из-за «Урала» выбежал некто с ключами от гаражей, которые оказались рефрижераторными контейнерами.
«Ну шо, грузимся да едем!» — воскликнул военный постарше и широко отворил двери рефрижератора. Внутри беспорядочной кучей валялись друг на друге мёртвые тела: в форме и голые, целиком и по частям. Обгорелые и израненные.
Фото автора.
В нос ударил удушливый кисло-сладкий запах с душком полежалого крепкого сыра.
— Хули ты это говно со склада принёс, опять руки не отмоешь! Тащи те, что гуманитарщики привезли! — старшего явно не устраивало качество казённых перчаток.
Покойников стали сволакивать за оставшиеся конечности на улицу, класть в пакеты и забрасывать в кузов. Окоченевшие тела находились в самых изощрённых позах и формах — скрюченные руки, пальцы, перекосившиеся лица… Благодаря украинцам, фанатично спамящим в начале войны в интернет-комментарии фотками трупов, вы наверняка можете это легко представить. Мне поручили считать.
1, 2, 3, 4, 5, 6… Выкуривая одну за одной сигарету, я считал мёртвых русских солдат, стараясь отводить взгляд от излишне обезображенных трупов. Иногда от них что-то отваливалось или что-то из них выпадало — особенно из тучных тел. С трупами крупных мужчин вообще было очень много проблем. Их сложно было уложить в мешок и вдвоём не поднять — здесь приходилось помогать мне. Читающий, если ты толстый — похудей, пожалей будущих братьев по оружию.
— Чьи это трупы? — спросил я.
— Не трупы, а тела, — недовольно поправил меня старший. — Россияне это всё. Добровольцы вроде как.
Тела не отличались однообразной формой и были одеты кто во что горазд. Объединяли их всех, кто имел руки или ноги, только тактические знаки — белые или красные повязки на руках и ногах, георгиевские ленточки, триколоры. На одном из покойников я заметил шеврон с Бобом Марли и надписью «Убитых не убьёшь». Хозяин шеврона был наполовину чёрный из-за обгорело-стей и имел только полголовы. Есть всё-таки вещи разрушительнее, чем наркотики. Атмосфера при погрузке при этом не была особо мрачной: напарники шутили, обсуждали последние новости, подкалывали друг друга за перегар.
— А я рад, что моя смена! Сегодня в Ростове хоть в «Бургер Кинге» наконец поем!
— Херня твой «Бургер Кинг», «KFC» — вот это настоящее мясо.
— «Вкусно и точка!» — грузчики и их помощники спокойно спорили про материковый фастфуд, размазывая чужие кишки по асфальту.
33, 34, 35, 36, 37, 38, 39… - я продолжал считать. Мы опустошали уже третий рефрижератор. Тела, тела, тела — у меня начинала кружиться голова. То ли уже от трупного запаха, то ли от тревожных мыслей, на которые подталкивали изуродованные пулями и снарядами мертвецы.
— Сколько насчитал?
— Тридцать девять.
— Ты чем считал? Их сорок пять по ведомости должно быть!
Погружённые в кузов тела тщательно пересчитали, но пропажи не нашли. «Отряд не заметил потери бойца». Напарники стали бегать туда-сюда с какими-то списками, кому-то звонить, отчаялись и устроили перекур. Пропавшие бойцы обнаружились несколько погодя как-то сами собой — все шестеро были в одном небольшом кульке размером с спортивную сумку. Помечена она была просто как «ДНК» — это были останки сгоревших танкистов, личность которых была установлена лишь ориентировочно.
«Ты становишься тем, во что веришь.
Работа, которую мы делаем, исцеляет боли».
Эта фраза, написанная белым маркером, украшала зелёную панель в салоне «Урала»-труповоза. Кого-то такая работа, может быть, и исцеляла — у меня же уже начинался нервный тик. Мы тряслись по полям какими-то военными тайными тропками, и в каждом пакете мусора на обочине мне мерещились человеческие останки. В кузове то и дело стукались об борта покойники, в салоне играл какой-то пацанский рэп про тяжёлую и жестокую жизнь на районе. Напарники грызли семечки, не обращая на меня никакого внимания.
Через пару часов мы остановились возле какой-то накрытой масксетью лачужки. Тут же материализовались два ФСБшника с тетрадками. Оказалось, что это КПП — раньше здесь проходила граница между Россией и Украиной. Сейчас — между старой Россией и новой. Новороссией.
— 200?
— Да.
— Сколько?
— 45. Пересчитывать будете? — пограничник скривился и показал взмахом руки, что ему тяжело из-за запаха даже рядом стоять, не то, что лезть в кузов.
— Вы не проедете. По списку в этой машине из живых едут только двое.
— Двое — это мы. Нам сопровождающего подкинули. У нас приказ — отвезти его в Ростов, передать Огрызку.