— А у меня приказ другой — пускать только по списку. — окружающие снова заговорили стихами.
Следующие два часа мы провели в ожидании: кто-то кому-то звонил, кто-то на кого-то кричал, кто-то кому-то тыкал в лицо бумажками.
Тела продолжали разлагаться и пахнуть: южнорусский март не был похож на холодильник.
Фото автора.
— «Бургер Кинг»!
Наша первая остановка после КПП была возле известной едальни.
— Здесь или с собой?
— С собой! — хором ответили напарники.
Я попытался робко возразить и предложить поесть за столом, но парни были неумолимы. Усевшись в тесной кабине, плотно прижавшись к друг другу локтями, мы принялись за трапезу. Почему было решено кушать в кабине, где стоит плотный запах мертвечины, а не в кафе — тайна велика есть. Протокол это или просто привычка парней — непонятно. Было в этом решении, впрочем, и хорошее — запах картошки фри и бургеров на какое-то время перебил запах жжёной и гниющей человеческой плоти.
Не спеша отобедав, мы наконец прибыли на территорию ростовского морга. На КПП была пробка из точно таких же, как у нас, «Уралов».
«Морг» оказался полноценной военной частью, вот только вместо строевой и огневой подготовки солдаты здесь занимались только одним — опознанием и обработкой покойников, последующей запайкой их в цинк, заколачиванием в деревянный ящик и отправкой домой. В мире только две таких воинских масти — одна в Оклахоме, сформированная под войну во Вьетнаме, а вторая здесь, развёрнутая под Афган и спрятанная за загадочной вывеской ЦПООП.
Символ похоронных войск — чёрный тюльпан. История его берёт начало с Афганской войны — так называли военно-транспортный самолёт Ан-12, на котором возвращался в СССР «груз 200». Чёрный тюльпан — самый мужской цветок, символизирующий бескорыстное служение и дружбу. В некоторых культурах его дарят друг другу мужчины — в знак поддержки и выражая крайнее почтение. Некогда такая традиция гуляла и у нас — жаль, что не прижилась.
Масштаб работа похоронного подразделения обрела во время Чеченских войн — когда морги госпиталей и больниц не справлялись с потоком погибших. Сейчас не справлялся и сам ЦПООП — «Уралы» с телами прибывали круглосуточно, работа не останавливалась ни на секунду. Несколько гигантских ангаров, напичканных холодильными камерами, битком были набиты трупами — тел было несколько сотен, если не больше тысячи. Я зашёл в один из ангаров. Десятки очень молодых солдат постоянно носились туда-сюда, разгружали «Уралы», ковырялись с обезображенными телами, одевали их в зелёную форму, какую не встретишь на фронте, клали в руки крест и запаивали в цинк. Затем заколачивали в ящик. Конвейер работал непрерывно — стук молотка об гвозди доносился со всех сторон ужасающей симфонией. Я расплакался.
— Где твоё тело? — я опешил от странного вопроса, вытер слёзы, посмотрел на свои руки, убедился, что моё тело на месте и вопросительно уставился на какого-то офицера.
— Я тебя ещё раз спрашиваю, где твоё тело? Ты ведь сопровождающий? Дэнер?
— Да. Но моё тело в Петербурге, мне просто нужен спецборт, вот мои документы.
Вы Огрызок?
— Нет, я Корнет.
Фото автора.
Корнет забрал мои документы, наказал ждать, не стоять как столб и помочь ребятам, сам же куда-то исчез. Я начал бесцельно бродить по ангару и хаотично помогать: кому-то перетащить тело, кому-то гроб, кому-то что-то подать, кому-то — разобрать надпись на бирке покойника. Тела, тела, тела. Пакеты, пакеты, пакеты. Гробы, гробы, гробы. Стук, стук, стук… Иной раз окоченевшие в жутких позах тела не давали закрыть крышку гроба — мешали поднятые, словно в мольбе, руки. Солдатам приходилось эти руки ломать. Некоторые лица погибших солдат напоминали морды глубоководных чудовищ, никогда не видящих света.
В их руках кресты смотрелись особенно зловеще.
Отведя взгляд от всего этого ужаса, я увидел на стене икону Божией Матери. Рядом с ней — горящая лампадка. Я снова расплакался.
Недаром это единственная военная часть в России, попав в которую по призыву любой срочник имеет право в любой момент отказаться от службы и тут же быть переведённым в общевой сковое подразделение. Наверное, даже биологически ненормально видеть столько трупов своих собратьев. Душу разрывают противоречивые чувства, голову — неутешительные мысли. Хорошо, что Шестой погиб в госпитале в Петербурге, а не на поле боя. Хорошо, что ему не пришлось пройти через этот адский конвейер.
Спустя какое-то время у меня начала слишком кружиться голова, и я покинул ангар.
На улице солдатики, на десять лет моложе меня, разгружали какой-то «Урал» с телами: небрежно сбрасывали мертвецов на носилки с метровой высоты. Иногда от тел что-то отлетало или что-то из тел вываливалось. Я не смог на это смотреть, грубо подлетел к солдатам и ударил одного по рукам: «Аккуратнее, блядь, это же люди!» Парни, оглядев мою песочную полевую форму, отнеслись к требованию с пониманием и стали принимать тела на руки, а не сразу бросать на носилки. Только в этот момент я обратил внимание, что все вокруг — в пиксельной форме или вообще в гражданском, и только я — в песочном койоте. Кроме меня в койоте были только некоторые покойники.
Через несколько часов вернулся Корнет с моими документами.
— Сержант Бастраков! Ваш борт завтра в 9. Построение в 8.30. Можете остановиться у нас или можете поехать в город — если есть к кому.
Я выбрал второй вариант, хотя и ехать мне было некуда. По пути на выход я встретил одного из моих попутчиков. В руках у него был тот самый мешок с «ДНК» — останки сгоревших танкистов.
— А как их опознавать-то будут? — спросил я.
— А чёрт знает. Мы ещё с Чеченской-то не всех опознали, до сих пор у нас лежат.
В гостиницу я прибыл уже сильно за полночь в крайне подавленном состоянии. Так как после ухода «Букинга» отечественные сервисы бронирования я так и не освоил, отель был выбран случайно. На ресепшене меня встретил субтильный и чрезвычайно обходительный мальчик-хостес: с порога налил воды, помог занести вещи, стряхнул с моего плеча какую-то прилипшую пакость. Лишнего не спрашивал и всячески старался повеселить. На секунду мне даже показалось, что он со мной флиртует, и, несмотря на природную гомофобность, я принял ухаживания этого андрогинного юноши с благодарностью.
— Мне кажется, вам надо покушать. Наше кафе уже не работает, но, если хотите, я сделаю вам яичницу.
Принимать от него еду в качестве дополнительной услуги мне показалось чрезмерным, поэтому я решил найти работающий ресторан. Постояв под контрастным душем и переодевшись в гражданскую одежду (я называю её «костюм человека»), я обратился к онлайн-картам. Военная форма настолько пропахла трупами, что пришлось спрятать её в шкафу — чтобы ничего не напоминало о месте, в котором мне довелось побывать.
Интернет предложил мне единственное работающее место в пешей округе: некий ночной клуб прямо в том же здании — буквально над моей головой, этажом выше. Меню обещало сырный суп и пометку «18+».
«Ночной клуб» оказался недоборделем, зачем-то притворяющимся стриптиз-клубом. Среди по сетителей — исключительно военные. Потасканные, усталые, немолодые и всеми силами старающиеся развеселиться. Девочки были точно такими же: обшарпанными и медлительными. Девочки шныряли от гостя к гостю туда-сюда, виляя полуобнажёнными попами и голыми грудями. Несмотря на вульгарную южнорусскую пластику губ и украшенные синяками ноги — зрелище было вполне приятным. Тела, тела, тела. Наконец-то живые тела. Наверное, Шестой никогда не был в подобных заведениях: слишком он был робкий. Представляю, какой фактурный и жирный он мог бы сделать отсюда фотосет с отдыхающими военными. Их грязные берцы, патриотические шевроны и рейдовые рюкзаки на фоне «расслабляющего» убранства выглядели очень сильно. Что-то подобное по духу я видел только на фото с войны во Вьетнаме.
Дождавшись официантки, я заказал сырный суп, 300 грамм джина, литр тоника и ведро льда. Сцена с пилоном всё время пустовала — что меня несколько огорчало. Залипать пришлось в чужое веселье за соседними столами: солдаты почему-то всё время смущались, когда девочки что-то предлагали им из меню.
Наконец и ко мне подползла пышная виктим-ная девочка. Буквально — подползла на коленях. Уставившись мне в глаза и сделав мини-тверк попой (видимо, местный аналог реверанса), девочка положила рядом со мной буклет.
Причина смущения вояк сразу стала ясна — «Crazy меню» настойчиво предлагало весьма экстремальные услуги в стиле БДСМ и шире. Среди позиций можно было найти «фистинг», «урология», «бондаж», «зажимы», «унитазные игры», «имбирный страпон» и «мумификация», что бы это ни значило. Все услуги имели две опции: «подчинение гостя» и «подчинение актрисы». Подчинение гостя — значительно дешевле.
Оглядев публику вокруг, я мысленно представил, кому из каких солдат какая услуга подойдёт. Надеюсь, каждый из них тогда отдохнул и не постеснялся выбрать то, что ему необходимо. Компенсаторика — лучшая терапия, а психическое здоровье русских солдат — это важно.
Интересная атмосфера царила в углу возле барной стойки, куда приходили девочки, чтобы отдохнуть от общения с гостями. За баром сидел второй в этом клубе мужчина в гражданском — и тоже пил джин-тоник.
— Плохой здесь джин, — я решил завести разговор, была необходимость непринуждённой социализации.
— Простите, ну в смысле плохой, я сам его выбирал, это очень хороший джин. Леночка, принеси от него бутылку! — мужчина оказался хозяином сего безобразия.
— Всегда здесь столько солдат?
— А кто ж ещё будет куролесить в четыре утра в среду.
Хозяин борделя оказался весьма интеллигентным и эрудированным человеком, знатоком музыки, кино и даже немецкой классической философии. Последующие два часа я провёл с ним в светских беседах, делая вид, что я не имею никакого отношения к войне, не политизирован и занимаюсь дистрибуцией детской литературы.