— Это очень растущая ниша рынка, сам подумывал вложиться!
Помимо прочего, мой собеседник оказался родом из Донецка. Отношение к происходящему выразил просто: «Бедный мой город».
Построение я, конечно же, проспал — снил ся сон, что яндекс-курьер принёс мне оторванную по плечо руку с шевроном «ТЫЛ-22» в огромном зиплоке. Чья рука — мне выяснить так и не удалось: в чате команды мне все подтвердили, что целы. Руку я решил положить в холодильник.
Прибыл я в часть чёрных тюльпанов уже на погрузку тел в «Уралы», чтобы везти их на аэродром. Двухсоткилограммовые короба иногда тяжело было поднять и вчетвером, и я знатно подорвал спину. Недосып и похмелье также давали о себе знать, и на погрузке я вечно подводил своих попутчиков — тоже сопровождающих, но с одним отличием: их гробы были при них.
Фото автора.
«Спецборт» же оказался совсем небольшим и изрядно потрёпанным грузовым самолётом, возможно даже тем самым Ан-12. Условия спартанские — располагаться пришлось прям на полу на своих рюкзаках: предусмотренные сидения были либо заставлены гробами, либо завалены каким-то хламом. Борт люто продувался, всё скрипело, тряслось, гудело, и из доступных услуг была только возможность иногда покуривать и беспрепятственно подходить к кабине к пилотам, чтобы разглядывать панель управления. Никаких дверей и перегородок между кабиной и грузовым отсеком не было.
Путь оказался куда длиннее, чем я ожидал: нам предстоял не прямой перелёт Ростов-Петербург, а настоящий тур по городам Золотого кольца России. К тому же самолёту требовалось каждые три часа заправляться.
В Иванове я впервые за год увидел сугроб и был искренне ему рад; во Владимире я поскользнулся на рампе и шлёпнулся прямо под ноги курсантов, встречающих нас воинским приветствием; в Суздале и Вологде я решил не выходить и кутался в какие-то мешки и тенты — слишком было холодно.
Во всех городах мы выгружали часть гробов, передавая их местным военным. Сокращалось и количество сопровождающих: до Питера и вовсе долетел только я.
В перерывах между выгрузками тел и дозаправками я умудрялся проваливаться в сон, но от кошмаров быстро просыпался, кричал и бредил, чем ни разу не смущал своих попутчиков. Снились трупы, расчленёнка и повторяющийся сюжет, что я не могу найти гроб Шестого. Где я только не терял его тело: плывя на лодке, сидя в баре и летя в самолёте. Везде я осознавал, что гроб должен был быть со мной, но обнаруживал, что его нет, что я его потерял — и в панике просыпался.
Приземлились под Питером мы где-то подле полуночи: весь полёт занял около 14 часов. Узнав, что трансфер ждать ещё полночи, я вежливо улизнул на трассу, где, пытаясь поймать попутку, в полной мере осознал ошибку в выборе своего гардероба. Питерский март был совсем не похож на донецкий: летняя обувь дико скользила по наледи, куртку продувало, шапки не было, а тормозить машины в балаклаве и форме мне показалось не самой удачной идеей.
Пока ловил машину, получил СМС от военкома Набережных Челнов: Лёху Шестого распорядились хоронить с почётным караулом, залпами и оркестром. Это меня порадовало.
Через полчаса меня наконец подобрали — военные, обратив внимание на форму. Добравшись до моего друга и сослуживца Тимура, который в это время как раз был здесь в отпуске, я наконец поел, переоделся в костюм человека и настоял на том, что нам необходимо немедленно выпить. Мы отправились в сторону Невского.
Посопротивлявшись, Тимур всё-таки согласился занырнуть со мной в неоновый портал. Вывеска над порталом обещала гурий и развлечения.
— Колюще-режущее, огнестрельное, запрещённое с собой есть?
— Никак нет, всё на ПВД. Гранаты тоже выложили.
— Что-что?
— Неважно, просто шутим.
Вспоминаю, как в ДНР мы искренне возмущаемся, когда нас не хотят впускать в кафе с автоматами или пистолетами. Такой фашизм в свободных республиках редкость, но после официального воссоединения с РФ всё-таки случается.
На ресепшене при получении браслета получаю СМС из Челнов: «К 9 вас ждут в госпитале на получение тела».
В распутном кабаке сегодня тематическая вечеринка — все женщины наряжены в духе Великой Депрессии: шляпки, перчатки, широкие вырезы, заниженные талии, перья, ободки, жемчужные бусы и яркий, выразительный макияж. Комфорт-менеджер провожает нас до столика мимо длинной барной стойки, плавно перетекающей в сцену. На сцене выстраивается с полтора десятка женщин — начинается эротическое шоу. На ручках и ножках актрис — таблички с порядковыми номерами. Вспоминаю бирки покойников.
На стенах возле столика — картины с частями женских тел: попы, груди, ноги, локти. Всё как у чёрных тюльпанов, только с точностью до наоборот беспорядочная груда тел, которая образовывалась на сцене, сочилась энергией, жизнью, молодостью и красотой. Полная противоположность ростовскому борделю и никаких военных.
Девушки в этом заведении были действительно хороши и не просто кривлялись на сцене — но исполняли серьёзные и изобретательные хореографические номера, завораживая и пугая размахом. Шестому бы здесь понравилось.
А если бы ему дали здесь поснимать — это были бы очень, очень чувственные фотографии.
Лёха был мастером нахождения трогательных деталей — обожал снимать ладони военных, вылавливать мимические морщины, повороты шей и голов. Жаль, что Лёха не успел поснимать ню.
Печальные размышления прервали двойные негрони и две полуголые танцовщицы, примкнувшие к нашему столу. Одна из артисток оказалась детским видеоблогером с десятками тысяч подписчиков на Ютубе, другая — талантливой поэтессой, ведущей небольшой телеграм-канал.
Мы же представились простыми книгоиздателями.
Фото автора.
В тот вечер мы с Тимуром постановили, что жить надо по возможности хорошо, а мужской гардероб должен состоять исключительно из двух видов костюмов — классических и военных. Остальная мужская одежда от лукавого.
Условились, что после войны будем ходить исключительно в тройке, забыв про все эти хаки, койоты, оливы и мультикамы.
Вовремя в госпиталь я, конечно же, не при ехал — слишком тяжёлым было пробуждение. Снова снились кошмары о потере Лёхи — в этот раз я по терял его гроб прямо в купе поезда. В недоумении я начал врываться во все соседние купе по очереди. В каждом была одна и та же картина — трое военных что-то кушали и пили, а вместо одной из полок стоял гроб. Всегда не Лёхин. В госпитале я был с опозданием в 30 минут.
— Сержант Бастраков? Где вас носит?
Нам пора его уже запаивать.
Я был рад, что наконец добрался до него. Лёша лежал в тёмно-зелёной военной форме на белой подушечке, коротко обритый и равнодушный. Вероятно, обрили его, пока лежал в коме. Я обратил внимание на необутые ноги.
— Простите, пожалуйста, то ли ноги у него разбухли, то ли размер не тот выдали…
Не налезают туфли… Мы их просто в гроб положим, ладно?..
Я кивнул и коснулся Лёхиного плеча рукой. Вспомнил нашу последнюю встречу и наш последний разговор в фойе донецкой больницы, куда его доставили сразу после ранений. Досталось ему крепко — сквозное осколочное в грудь, такое же в бедро, повреждён локоть… Лёха тогда был обколот адреналином и не осознавал тяжести своего положения, поэтому постоянно просился самостоятельно сходить в туалет и спрашивал, где его «ловы»[60].
В растерянности, я не нашёл ничего лучше, чем мягко пожурить его за отсутствие бронежилета на позиции. Он обещал исправиться и напомнил о заранее составленном протоколе оповещения его родных. Протокол состоял из двух пунктов:
«Лёгкое ранение (дееспособен, нахожусь в сознании и могу говорить) — никому ничего не сообщать.
Тяжёлый, кома (больше двух суток нахожусь в бессознательном состоянии), 200, пропал без вести — оповестить родных».
Следуя протоколу, я сообщил родителям о случившемся через два дня. Тогда же они узнали о том, что их сын герой и последние полгода воюет. О его предыдущих командировках в составе нашей гуманитарной миссии они тоже не были в курсе — Лёша берёг их нервы и говорил, что ездит на подработки в Москву.
Любимые «ловы» Шестого мы так и не нашли — в отряде МОСН[61], где его первично стабилизировали, сказали, что всю окровавленную верхнюю одежду, в которой принимают раненых, практически сразу сжигают.
— Сержант Бастраков, у нас очередь, ещё несколько таких, отойдите от гроба, пожалуйста.
Я перекрестился и отошёл. Гроб заколотили, цинк заварили, всё поместили в деревянный ящик. В довесок к ящику мне вручили берет, русский флаг и венок «От Минобороны».
— Распишитесь, что не имеете претензий к качеству цинковой пайки.
Последующие часы я провёл в решении вопроса транспортировки Лёхи. Ближайший военный спецборт в Казань обещали минимум через неделю, а оформить заявку, чтобы ускорить процесс, мешало отсутствие каких-то документов из-за пограничного юридического статуса моего подразделения. Не желая ждать, я принял решение везти Лёху обычным гражданским авиарейсом за свой счёт. Госпиталь выделил мне «Урал» с парой солдат, и мы отправились в аэропорт.
По пути мы снова заехали в «Бургер Кинг».
Фото автора.
Представьте себе, что вашу ступню с голенью соединяет система натянутых гитарных струн в диапазоне от «ми» до «соль». Она же контролирует амплитуду движений ступни и позволяет ей выполнять опорные функции.
Теперь представьте, что ваша ступня немного подвернулась вовнутрь и на неё сверху начали давить. Давить яростно, давить до того, чтобы струны начали лопаться — с характерным пронзительным звуком, хлопком, последующим эхом, ощущением расхлябанности и пищащей, как нота «ми», болью. Так звучит разрыв связок на голеностопе. Боль — не самое неприятное следствие такой травмы. Самое страшное — невозможность опираться на повреждённую ногу. Ступня становится бессмысленной культей, болтающейся, как болванчик. Без дополнительной опоры на руки становится невозможно не то чтобы ходить, но и просто стоять и держать равновесие.