Грязь. Не надо её стесняться. Как верно подметил военкор Anna-News Александр Харченко, «чем грязнее одежда журналиста, тем чище его совесть».
Снайперы. Почему-то многие журналисты считают, что они приоритетная цель для снайпера или птурщика и камуфляж поможет им слиться с военными, чтобы не маякнуть вражеским «глазам», что на позиции появился журналист. Я уверен, что журналист практически никогда не будет приоритетной целью, несмотря на все завывания о важности информационной войны. Снайпер или птурщик на позиции ведут войну не информационную, а реальную, им до информационной дела нет. Зачем снайперу демаскировать свою позицию ради не представляющего никакой опасности журналиста, когда он может снять офицера или ценного спеца, например гранатомётчика? Зачем птурщику специально жечь журналиста, когда его ракета стоит десятки тысяч долларов и он с её помощью может поджечь целый танк и спасти десятки жизней «побратимов»? У птурщика нет информационной войны, у него есть боевые товарищи, которым надо помочь здесь и сейчас. Его помощь заключается в уничтожении техники противника, способной нанести реальный ущерб. Журналист ущерб напрямую не наносит.
Я вижу две ситуации, когда журналист сознательно может выбираться в качестве цели на таком ТВД[65], как Донбасс. Первая — это когда журналист звезда и он сильно задолбал. Для наших дорогих жовто-блакитных партнёров это Пегов, Коц, Стешин, Поддубный, может быть, ещё пара имён. Или когда идёт позиционная война низкой интенсивности и всем скучно, хочется пострелять, а тут в окуляр попали смешные чуваки в синих бронежилетах. Можно стрельнуть, но так, по приколу. Мне так кажется, хотя я не претендую на истину в последней инстанции. Думаю, что в большинстве случаев истории про журналистов как приоритетную цель придумывают сами журналисты, чтобы потешить свою самооценку и придать себе значимости, прежде всего, в собственных глазах. А чаще всего журналисты гибнут или получают ранения из-за неизбирательного огня противника, собственной неосмотрительности, роковой случайности или самоуверенности. Многие гибнут, передвигаясь в колоннах с военными или двигаясь по военным маршрутам, имея пропуска на такие дороги, которые недоступны гражданским. При этом, когда журналист возмущается, что по нему стрельнули, хотя он сидел в гражданской машине, ему стоит оглянуться — и он увидит, что сами военные довольно часто ездят в гражданских машинах. Поэтому в некоторых местах гражданские автомобили становятся легальной целью. Повышенное доверие бойцов. Любой воюющий солдат с ходу определит ряженого — по новому камуфляжу, манере держаться и желанию стать своим. Желая стать своим, журналист, пусть он оденется хоть в какой камуфляж и покажет доскональное знание военного сленга, своим не станет. Сначала надо стать гостем. Будучи хорошим гостем, со временем можно стать и своим, когда тебе станут доверять. Но солдаты доверяют не камуфляжу, они доверяют уважительному к себе отношению и грамотному поведению, которое говорит о журналисте гораздо больше, чем марка ботинок, штаны с наколенниками и использование слова «двухсотый».
Мне кажется, значительная часть журналистов, надевая камуфляж, пытается подражать военным. Они очарованы войной. Им хочется быть такими же крутыми, как пацаны, которые стреляют во врагов. Им тоже хочется стрелять во врагов, но что-то мешает записаться на контракт. Им нравится носить военную форму, причислять себя к касте крутых парней и при этом не иметь той ответственности и груза обязанностей, которые налагает военная форма. Это очень удобная позиция. В кадре я бравый вояка, а как идти умирать, так тут взятки гладки, извините, я гражданский человек, умирать идите вы, а кто выживет, даст потом мне интервью. Мне тоже иногда, когда выпью, хочется стать крутым убиватором. В такой момент я жду до утра, пока из головы не выветрятся дурные мысли.
Камуфляж, каким бы он ни был красивым, может впутать вас в идиотскую ситуацию.
Мои коллеги были в госпитале в Новоазовске, и один из них был одет в уставной российский камуфляж «пиксель». К нему на костылях приковылял раненый боец и радостно воскликнул: «Энская отдельная танковая?!»
— Не-а.
— А откуда, брат?!
— Из новостей.
— А, ясно.
Поник и уковылял дальше. Это иллюстрация неправильного позиционирования себя на войне.
И нет, я не призываю надеть красную куртку или бордовые вельветовые брюки (видел их на одном почтенного возраста корреспонденте). Я сам хожу в милитари в командировках, но стараюсь миксовать его с гражданским, чтобы не сильно выделяться ни на фоне военных, ни на фоне гражданских. Иногда последнее важнее. И строго без камуфляжа: серый, чёрный, олива, песочка.
Они справятся с функцией камуфляжа ненамного хуже, но помогут избежать косых взглядов.
Туда же история и с шевронами, которые превратились в предмет культа. О'кей, есть шевроны, которые несут важную информацию: о группе крови, роде войск или нашивки «Пресса» в нашем случае. Есть шевроны для обозначения «свой-чужой», например георгиевская лента или флаг России. Но есть огромное количество бесполезных развлекательных шевронов, которые все лепят куда попало ради форсу бандитского. Я могу понять, зачем это солдатам: на их войне мало радостей, им хочется хоть как-то подурачиться и поднять себе настроение. Я почти могу понять журналистов, которые налепили на себя один-два развлекательных шеврона, ну есть весёлые люди, хорошо. Но когда журналист лепит по четыре шеврона на одну только каску и ещё четыре на плечи и броник и все шевроны один другого дебильнее и не несут полезной информации, мне хочется позвонить в скорую помощь. Шевроны — это своеобразное украшение себя на войне, и, если вам не чуждо чувство прекрасного, хорошо, добавьте одну милую запоминающуюся деталь. Но зачем лепить на себя что попало и ходить потом как новогодняя ёлка?
Сколько копий сломано об этот шеврон. Адепты идеи «журналиста как приоритетной цели для снайпера» его никогда не носят, чтобы не подсказать снайперу, что стрелять надо в них. Я не буду вновь напоминать о правилах работы и этике, я поговорю о материях более приземлённых. Возьмите самый распространённый на постсоветском пространстве оптический прицел ПСО-1 с кратностью 4* и посмотрите в него на дистанцию работы снайпера. Обычно это несколько сотен метров. Даже в оптику зачастую довольно проблематично разглядеть, что там написано на груди у человека, особенно, когда он в движении мелькает в складках местности и между домами. В моём понимании шеврон «Пресса» больше нужен не для вражеского снайпера, а для своего дурака с автоматом. Бойцов на позициях редко предупреждают о визите журналистов. И представьте себе удивление человека, который держит свой сектор, а в нём появляется пара наглых типов в полувоенном. Кто поспокойнее, сначала поинтересуется, что за гости.
А если человек нервный? Я предпочитаю лишний раз не нервировать бойцов нашей стороны, везде ношу шеврон «PRESS» на груди и не сниму его, пока ко мне не подойдёт военный и не скажет, что конкретно на данном участке его лучше не носить. Потому что такие советы должен давать не коллега в лобби-баре гостиницы, а опытный солдат, а лучше офицер, на месте.
Молодому журналисту в зоне боевых действий крайне важно общаться с более опытными коллегами и впитывать их знания. От этого зависит не только его профессиональный рост, но и жизнь. Первые две командировки я просто сидел рядом со старшими, молчал и жадно впитывал то, что они говорят. Иногда задавал вопросы. Начиная с третьей, я стал делиться с ними своими умозаключениями и сверять часы, правильные ли выводы о профессии я делаю. Сейчас, после пятой командировки, я набрался смелости дать менее опытным коллегам пару наводок, как отличить толкового и опытного журналиста от закомплексованного выпендрёжника или туриста. При этом, когда авторитетные для меня репортёры, вальяжно покуривая, начинают что-то говорить про профессию, я по-прежнему затыкаюсь и слушаю.
Чужой опыт передаётся через истории и советы. Толковый журналист, рассказывая историю, никогда не будет ставить в центр повествования себя и свои подвиги. Он может упомянуть их вскользь, но центральным местом рассказа всегда будет конфликтная ситуация и способ решения конфликта, следите за этим. Как только рассказ превращается в самопиар и перечисление подвигов, можете прекращать слушать. В Донецке у меня был интересный опыт знакомства с таким корреспондентом. Он был флегматичен, но каждый раз, когда начинал говорить, мои уши слышали исключительно истории самопиара. То он освобождал заложников, то тренировал спецназ, то был мастером спорта по нескольким видам сразу. Первые 15 минут я думал: какое счастье, что сижу за одним столом с таким великим человеком. На 16-й минуте я понял: тут что-то не так Ни одной полезной мысли я из этого монолога не вынес. Это показатель. После общения с правильным корреспондентом вы всегда найдёте, над чем подумать. Цепляйтесь за каждую возможность поговорить с такими коллегами, и, пока ваши товарищи будут ходить, обдолбанные от своей крутости, потому что рядом упала мина, вы будете учиться. Они будут всем рассказывать, какие они смелые парни, и им будут верить. А профессионалом будете медленно, но верно становиться вы, ведь пока они болтали, вы учились.
Моя любимая рубрика — это жалобы журналиста на тяжёлый броник, который он будет носить только там, где «реально опасно». Реально опасно в понимании многих только на передовой, а всё остальное — тыл. Журналист напрочь игнорирует ту мысль, что даже в давно освобождённом Мариуполе остались тысячи неразорвавшихся снарядов, мин, растяжек, и журналист может случайно на них напороться и улететь в Москву бесплатным рейсом. Есть внимательные журналисты, которые всегда смотрят под ноги. Для таких придумали растяжки на уровне груди-головы. Есть совсем внимательные, которые очень тщательно сканируют местность вокруг себя. Для таких дьявол придумал коллег-раздолбаев, которые что-нибудь да зацепят и разлетятся по улице, а осколки догонят ни в чём не повинных внимательных коллег. Эта тема для меня больная, в самом начале своего пути я был таким раздолбаем и случайно наступил на неразорвавшуюся 82-мм артиллерийскую мину на российском блокпосту под Шуши. Бойцы сказали: «Ерунда, мы её обезвредили!» — и небрежно оттянули за хвостовик в сторону. Под ней оказалась ещё одна мина - 120-мм. Увидев её, боец сказал: «Ни хуя себе!» Теперь 22 ноября — мой второй день рождения.