— С Хасанчиком? Да, контузило, но его уже вернули обратно.
— Как это? Чё за хуйня? А почему?
— Ну вот так вот. Прокапали и вернули, сказали: либо пиши отказную, либо возвращайся. Вот так вот.
— Пиздец, — заключил я.
Мы помолчали, но мне захотелось ещё что-то сказать.
— Слушай, Вань, помнишь, ты вчера спросил: на хуй мы сюда приехали? — начал я.
— Ага, помню, — улыбаясь, ответил Иван.
— Так вот, я не ебу!
Мы рассмеялись. И опять замолчали. Затем Иван, улыбаясь, сказал:
— Понятно. Не делай так больше!
Автобус Ростов-Донецк. На соседнем сиденье девочка в розовом, блондинка, возрастом слегка не дотягивающая до категории «милф». Впрочем, я готов ждать. Возможно, через 6 часов 32 минуты она и созреет.
Меня что-то будит на очередной остановке. Блондинка рядом странно крутит головой, её взгляд сосредоточен, её милые уши слышат какие-то звуки, а маленький рот шепчет мне:
— Техника едет!
Действительно, за окном чьи-то гусеницы царапали асфальт, быстро приближаясь. Мимо окна проехала БМП, и я осознал, что Донецк где-то рядом.
Проснувшись на следующей остановке, я остро ощутил отсутствие недомилфы. Она где-то вышла, теперь мой сон никто не охраняет! Благо не спать до Донецка оставалось совсем чуть-чуть.
Выгрузившись на автовокзале, я доехал до местного нацбольского бункера. У входа меня ждал Сильвер. Нет, у него имелись в наличии обе ноги и не было попугая. Сильвер — это нацбол, ополч с четырнадцатого года, тогда его ранило в руку. Он опять тут, не знаю зачем, потому что его покоцанная осколками рука так и не начала нормально сгибаться. С Сильвером мы познакомились месяц назад в Москве. Я только вернулся из Запорожья и решил погулять по столице, а он как раз собирался на Донбасс. Теперь Сильвер служит в энской бригаде, я же приехал заниматься гуманитаркой.
Мы обнялись. Спустившись в бункер, который оказался бывшим баром, я обнаружил ещё пару тел. Тоже пьяных, тоже бойцов энской бригады и тоже нацболов. Они сменились с позиций и теперь отдыхали: бухали, шумели и шутили гейские шутки. Увидев этот рай солдафона, я, ни секунды не думая, бросил шматьё и примкнул к Сильверу с двумя его компаньонами.
Громко смеясь и выпивая за пару глотков всё, что мне наливали, я заметил тяжёлые взгляды другой, трезвой, части нашей команды. То были нацболы-гуманитарщики, координаторы, уважаемые партийцы. По их усталому виду сразу становилось понятно, что солдатский пьяный шум им не близок и уже надоел.
Я быстро сорганизовал Сильвера и остальную солдатню на поиск сокровищ — квартиры и кое-чего ещё. Доехав до нужного адреса на какой-то убитой «копейке», квартиру мы решили штурмовать. Сильвер ударил кулаком в окно первого этажа и, выждав, пока неизвестный жилец откроет, подсадил одного из бойцов. Штурмовик с криком «лежать» оказался внутри. Следом за ним в квартиру пробрались все остальные. Жильцом оказался солдат той же бригады, но не нацбол, а монархист.
Расположившись на кухне во взятой штурмом квартире, я почувствовал себя дома. Эта ха та идеально подходила для такого отребья, как мы! В ней было прекрасно всё: отсутствие мебели в нужном количестве, ковёр на стене, кошка, кошачье дерьмо и водник, который как раз смотрел на всех нас прямо с кухонного стола.
«Вот это сервис, знал бы, приехал в четырнадцатом», — думал я, пока кто-то из парней заряжал.
Каждый из нас пятерых принял в себя тетрагидроканнабинол. Завёрнутое в газету, забитое в водник и выкуренное зелёное вещество оказалось каким-то слишком убойным. Нас накрыло мгновенно и основательно.
— Это какая-то диверсия! — закричал монархист.
— Нет, это же, это страх и ненависть, в…в… — сказал один из нацболов и залип.
Следующие пятнадцать минут беспредметного, но очень глубокого разговора на тему всего на свете дали понять, что хватит, надо заканчивать этот день. И каждый из нас погрузился в свой маленький трип.
Блуждая где-то у себя в голове, я понял три вещи:
— Солдаты — лучшие из людей.
— Донецк — лучший из городов.
— Больше не стоит курить эту дурь.
Пока забивал новый колпак, стало понятно ещё что-то, но вспомнить это всё никак не получается.
ВОЛНОВАХА. ГОРОД НАШЕЙ БОЛИЕвгений Норин, журналист, волонтёр
— Поехали завтра на Волноваху. — В донецком кафе под грохот зенитных ракет с окраин мне это предложил Дима, координатор волонтёрской группы «Тыл-22». Дима из Москвы, успешный издатель, с началом нынешней операции поехал в Донбасс возить гуманитарную помощь по городам и весям. Всё на свои и пожертвования частных лиц. Сам Дима с друзьями, которых он сподвиг на то же самое, живёт в неприметном дворике в Донецке, где снимает несколько халабуд — они и склад, и казарма, и штаб. Внутри всё набито всяческими приблу-дами, необходимыми на войне, — от бронежилетов до бинтов. Здесь живёт человек десять волонтёров, отсюда же ездят по окрестностям.
Волноваха — это городок на двадцать тысяч довоенных жителей, где-то на полпути между Донецком и Мариуполем. Изначально это станция, заложенная при поздних Романовых. Вокруг степь. В Гражданскую здесь бушевали бои между белогвардейцами Деникина и отрядами Махна, а потом между махновцами же и Красной армией. В советское время тут в основном производили всяческую еду — хлеб, консервы, газировку. В 2022 году Волноваха стала укрепрайоном украинской армии. Бои тут шли с самого начала конфликта и закончились недели через две-три уже в марте. В общем, вопроса, нужна ли там гуманитарка, не стоит вообще.
Фото автора.
Наутро за мной заезжает Дима и его команда. Гуманитарку ребята возят на микроавтобусе, переделанном из инкассаторского броневика. На борту затёрта надпись «Бинбанк», а в углу лобового стекла — Z. Отличная штука, несмотря на свои три тонны, ломит, как боевой носорог, а в чрево можно запихать несколько человек и неслабый груз. Наш броневик набит коробками — хлеб, лекарства, сухпайки, бронежилеты и шлемы для экипажа.
Видео: «ТЫЛ-22». Ода броневику.
За главного сам Дима. Водителя зовут Антон, местный, воюет с 2014 года. Это такой воплощённый типаж грубоватого добродушного дон-бассовского дядьки средних лет, который в жизни видел много всякого — от шахты до войны.
Двое медиков, оба раньше служили в «Призраке» покойного Алексея Мозгового, Кира, тоже из Донбасса, худенькая девушка-парамед с девичьей чёлочкой, следами недосыпа на лице и священным огнём в глазах, и Артур — полевой хирург, жизнерадостный парень, которого в его родной Москве приняли бы за страйкболиста, только он чинил людей на реальной войне, где не шариками стреляют. Люба — оператор, миниатюрная девушка в шлеме, похожая на такой няшный гриб.
Ну и я, грешный до кучи, по профессии болтун.
Мы выезжаем из Донецка и окунаемся в цветущую степь с её разнотравьем и маковыми полями. Правда, гулять не везде стоит: мины и неразорвавшиеся снаряды никто не отменял, и вообще, мы едем не напрямую, потому что часть основной трассы простреливается и искушать судьбу не стоит. Мы даём небольшого кругаля. Война тут, в затерянных в степи посёлочках, почти не чувствуется — следов мало, но иногда попадаются — то дверь от грузовичка типа «Газели» в мелкую дырку в поле лежит, то «Урал» с кокетливо-удалой надписью «Ию» на борту едет по каким-то своим военным делам, ну и как обычно, посты ГАИ выглядят так, как будто скорость здесь превышают на бронетранспортёрах — гаишник стоит среди надолбов, убежищ и лениво крутит в руках пулемёт вместо привычной для России полосатой палки счастья. Но это пока всё идёт просто по разряду экзотики.
Потом резко начинается Волноваха и так же резко заканчивается экзотика.
Мы въезжаем в мир, где конец света уже случился.
Для начала мы попадаем на площадь. Я пытаюсь найти хоть одно целое здание, но не нахожу. В дальнем углу стоит грузовик уже с официальной российской гуманитаркой, а группа МЧСовцев колдует над руинами. Единственное, что выглядит целым, — стела с танком времён Великой Отечественной. От церкви напротив остался только каркас. На столике рядом — православные кресты, пара совсем маленьких колоколов и хвостовик от артиллерийской мины. Напротив — рекламный плакатик, на котором гламурная девица призывает восстанавливать волосы, но из-за осколков она выглядит так, как будто ей в лицо пырнули «розочкой». Глухую стену ещё одного дома разнообразит здоровенная дыра от снаряда.
Мы ищем тех, кому совсем плохо, — кто до сих пор ютится в подвалах, у которых не осталось ничего. Во дворах та же картина опустошения. Машина торчит из-под обломков гаража. Бывшее украинское пулемётное гнездо или что-то подобное — мешки вывалились наружу; судя по виду дома, снаряд залетел в соседнее окно и разнёс пулемётчика вместе с его огневой точкой и офисом, где он засел.
Кругом множество техники с «зетами» — вездесущие грузовики, бээмпэшки, инженерные машины. В Донецке много «военных хипстеров» в оливковом с иголочки снаряжении с чисто так-тикульными пистолетиками и прикольными патчами. Тут совершенно другие люди — пехота усталая, потёртая, явно из боя и на бой, с поцарапанными эсвэдэешками и ПК на спинах. И техника у них такая же — поюзанная, с боевыми повреждениями. Это касается и россиян, и дээнэровцев, разве что у тех, кто из «большой» России, снаряжение получше и больше молодых людей; у альпа-ченцев из ДНР довольно много явно возрастного народу. Но и те, и другие выглядят и ведут себя нормально и адекватно; это обычные русские мужики на войне: трезвые, вменяемые, на тяжёлой работе. Бойцы в основном останавливаются около центра местной общественной и экономической жизни на рынке. Рынок очень живой и многолюдный. Стандартный, в общем, набор российского базара; правда, некоторые штуки стоят заметно дороже, чем в РФ, — генераторы, скажем, очень дорогие. Оно и понятно — света нет.
Потолкавшись на базаре, встречаем женщину по имени Ольга Васильевна. У неё, как и у всех, всё очень сурово: с одной стороны, сама жива, но вот дом разбит, и та же история у детей. В подвалах, по её словам, никто уже не живёт,