ытались отстреливаться и наносить удары по наступающим, и все, кто пережил этот поход в первый день СВО, рассказывали о нём как о худшем дне своей жизни.
А нас тем временем распределяли по подразделениям, назначали на должности и выдавали всё «необходимое». Набор был исторической смесью вещей из 41, 85 и 94 годов. Мне «согласно образованию и профессии» досталась должность второго номера на РПГ и почётное наименование «противотанкист». Нас развезли по местам формирования батальонов, первую ночь приходилось спать кто как. Удобно расположившись на полу в коридоре, я слышал, как мужики недалеко от меня обсуждали, как отсюда надо валить.
В Алчевске нас распределили по подразделениям, выдали оружие — калаши, РПГ[9], СПГ[10], ДШК[11] и ПМы[12] офицерам. Некоторых из нас вывезли разок на полигон, где мы постреляли из калашей и шайтан-труб, один день мы потратили на разгрузку выданного нам БК[13], а те, кому не повезло, ездили в Луганск и целую ночь разгружали там составы из России. В одну из ночей командиры, приняв слишком много горячительных напитков, решили сыграть с нами в игру «Батальон, подъём! В ружьё!».
Пулемёт российского солдата под Изюмом. Фото Дмитрия Плотникова.
Заключалась она в том, что командиры рот и отдельных взводов по очереди будили своих подопечных, строили и рассказывали, что где-то рядом случился танковый прорыв ВСУ и нас сейчас отправят его закрывать. Конечно, многие становились мертвецки бледными от таких новостей, ноги подкашивались, а руки просто опускались. После этого нас отправляли по комнатам готовиться.
В это же время я узнал, что мой дядя, контрактник Народной милиции ЛНР, попал в госпиталь с тяжёлым ранением, может потерять руку. В тот момент подробностей я ещё не знал, а потом выяснил от него, что 12-й батальон территориальной обороны ЛНР «Рим» из Свердловска (сформированный на базе лихой Первой казачьей свердловской сотни, воевавшей ещё с 2014 года) был отправлен на штурм счастьинского моста (мост через Северский Донец из Луганска в Счастье). Им сказали, что там уже никого нет, да никто и не сомневался — ведь весь Луганск слышал эту двенадцатичасовую артподготовку, начавшуюся сразу же после объявления Путиным СВО. Долбили так, что там ничего живого не должно было остаться, но как оказалось, долбили не туда. «Уралы» 12-го БТО[14], проехав мост, попали под обстрел, моего дядьку выкинуло из машины, и он прополз весь мост в обратном направлении, волоча за собой почти оторванную руку. Повезло: руку пришили обратно, хоть и остался инвалидом. Другим пришлось хуже. Некоторые прыгали с моста в ледяную воду, их тела находили уже в апреле и мае. Так всего один день повоевали наши контрактники из 12-го БТО, сейчас на этом месте открыли мемориал с именами всех погибших.
У нас же в батальоне в тот момент настроение личного состава было более-менее нормальное, только пессимисты говорили, что СВО продлится не меньше, чем до 9 мая, остальные же были уверены, что управимся за месяц. Ошиблись все. У нас уже поползли слухи, что нас отправят или на север ЛНР, или в Харьковскую область. В Харьковскую область не хотелось никому, это не наша республика, не своя земля, многие среди нас были из северных районов, которые восемь лет находились под контролем ВСУ, и как-то приятнее было идти освобождать свою землю, а не переться туда, куда нас, собственно, и не звали. А ещё отправка в Харьковскую область означала бы, что нас смогут отправить и дальше и наша война не закончится на границах ЛHP, а этого уж точно мало кто хотел.
202-й полк погрузили в поезд и отправили куда-то на север, а это означало, что мы следующие. Сразу за ними мы сели в обычный гражданский поезд РЖД, в котором даже проводницы были гражданские, прихватили с собой всё своё оружие и БК и отправились через границу РФ куда-то в северном направлении.
Было очень интересно пересекать границу в поезде с оружием в руках. Сейчас, когда я прохожу границу между Ростовской областью и ЛНР и меня досматривают, я про себя посмеиваюсь, вспоминая, как в тот раз всем было безразлично, что я везу с собой. Мы выгрузились из поезда в Белгородской области, целый полк стоял вдоль обочины дороги и ждал своей очереди в «Уралы» и автобусы, которые должны были везти нас дальше. Мимо проезжали гражданские машины, которые нам сигналили и кричали: «Молодцы! Вперёд, ребята», а мы стояли и думали: «Да иди-ка ты на хер», но улыбались и махали в ответ. Нас грузили в «Уралы», набивая как селёдок, и везли в воинскую часть в Белгородской области, откуда можно было отправиться и в Харьковскую область, и в ЛНР.
Тут начался один из самых тоскливых периодов нашего участия в СВО. Мы провели там примерно две недели. Российские военные просто забили на нас, и наши непосредственные командиры пытались кто как мог проводить с нами учения, но потом и они плюнули. Спали в казармах — опять же, на полу или на кроватях без матраца, кто-то спал в коридорах. Тут же мы встретились с ребятами из 202-го и 206-го полка, сюда же свозили мобиков из ДНР; говорят, собралась целая дивизия. Меня ещё всё удивляло, почему украинцы не долбанут по нам «Точкой»[15] и почему они не сделали этого ещё в Алчевске, где можно было разом избавиться от батальона и подорвать моральный дух у всех остальных. Но они по своей старой традиции решили использовать свои «Точки» против мирняка в Донецке. Хуже всего в Белгородской области дела обстояли с питанием. Нужно было простоять пять часов в очереди на морозе, чтобы получить сто грамм гречки, возможно — кусок хлеба и холодный чай. На ужин выдавали кусочек зельца, маленький пакет сока и кусок хлеба, иногда вместо зельца — кусочек масла или плавленого сыра в пластиковой упаковке. Конечно, это вызывало конфликты среди толпы голодных мужиков с оружием, доходило даже до драк, командиры с этим особо ничего делать не желали, они питались отдельно от нас.
Пока мы дрались за гречку, 202-й полк уже был переброшен под Балаклею. У нас в полку хоть и были старенькие калаши и мосинки у снайперов (одна была аж 1915 года), но в 202-м полку не на всех хватило оружия, и они получали его уже на линии боевого соприкосновения. Вот вам и одна винтовка на троих.
С нами в составе 1-го батальона 204-го полка находился председатель Народного совета ЛНР Денис Мирошниченко, его помощники и большая часть активистов общественного движения «Мир Луганщине», среди которых дети и внуки чиновников, депутатов и министров. Это внушало некоторые надежды. Ну, не пошлют же их в пекло и нас вместе с ними.
В Белгородской области нас всех начала косить какая-то болезнь. Ковид в то время резко отменили и забыли, но он, судя по всему, про нас не забыл и отменяться не хотел.
Мне ещё повезло — температура была небольшая, а кроме неё беспокоил в основном только насморк. А вот моего командира отделения, пятидесятичетырёхлетнего работника театральной сферы, мы вывозили воевать в Харьковской области практически на носилках, потому что взводный сказал: «Там больных нет».
Взводный наш был вообще интересным человеком, по его высказываниям я понял, что он был адептом новой хронологии академика Фоменка[16] и считал себя язычником, а точнее — православным, потому что, по его словам, слово «православие» было украдено христианами у язычников.
Он постоянно ссылался на устав, когда заставлял нас что-то делать, например стричься. Было особенно забавно наблюдать, как мужики, которые в отличие от него служили в армии и устав знали, спорили с ним. Один бывший пограничник наотрез отказался стричь волосы под ноль, а когда взводный начал ему приказывать, ссылаясь на устав, тот безошибочно процитировал тот раздел, где указывалось: причёска бойца должна быть опрятной и аккуратной. Про стрижку под ноль там ничего не говорилось. Ещё наш взводный хотел, чтобы мы научились маршировать, как местные срочники, которые шли нога в ногу и пели «Небо славян». В общем, так мы проводили время в Белгородской области. Вместо боевой подготовки нас гоняли по строевой, и от этого настроение личного состава становилось только хуже. Ходить строем и по два раза на день сверять всем батальоном номера калашей, стоя по шести часов на плацу, никому не нравилось, особенно учитывая, что всё это было на голодный желудок и в лютый мороз. Не хотелось думать, что, когда тебя отправят на ЛБС и там ты, возможно, погибнешь, окажется, что последнее, виденное тобой в жизни, — это треклятая часть под Белгородом и сто грамм гречки.
Почти перед самой отправкой за ленточку[17] я попал в наряд в столовой. Это был единственный день, когда удалось нормально поесть и притащить еды всему взводу. Там я случайно услышал реплику женщины-офицера, выполнявшей функции начальника продчасти. Она утверждала, что у российских военных большие проблемы с офицерским составом, многие уже на тот момент просто погибли, а бывшего до неё начальника столовой отправили на ЛБС командиром штурмовой раз-ведроты, потому что он единственный подходил по званию. Это, конечно, не внушало уверенности. Учитывая слухи, что пятый бат нашего полка был полностью уничтожен при высадке, и то, что никто толком не знал, когда и куда мы едем, настроение личного состава опустилось до нуля.
Вечером перед отправкой все желающие сходили в часовню на территории части. Там батюшка провёл молебен, окропил нас водой и спросил, где наши броники. Мы ответили, что таковых у нас нет. Он перекрестился и сказал:
«Ну, простите, парни, я могу дать вам только ту броню, которая есть у меня» — и выдал нам по иконке Святого Пантелеймона, а тем, у кого не было, — и по крестику. Не могу сказать, спасло ли это нас, но это было намного больше, чем выдало нам командование.