Жизнь дается человеку один раз – это понятно.
Непонятно, почему он живет так, будто у него в запасе по крайней мере еще жизнь?
Любви все возрасты покорны – это тоже понятно.
Непонятно, почему считается, что ее порывы благотворны. В порыве любви человек, бывает, творит такое – не хватает потом всей жизни, чтобы забыть!
Революции делают революционеры.
Контрреволюции – реакционеры.
Нормальной жизнь делают обыватели.
За многое Россию можно хулить и порицать. И демократию не мы изобрели. И институт президентства не первые учредили. Метро у нас хотя и самое красивое в мире, а прежде нас до него англичане с французами додумались. Даже атомную бомбу мы по спертым чертежам склепали.
Но в чем у нас приоритет – так в создании автомата, надежнее которого нет в мире. О каком автомате речь, всем, думаю, понятно без дополнительных разъяснений.
Автомат Калашникова надежен в бою и неприхотлив в уходе. Скорострельность его необычайно велика, и убойная сила тоже весьма изрядна. Он прост в обращении и доступен для использования даже двенадцатилетним подростком. Что убедительно доказали подростки многих стран: Вьетнама, Камбоджи, Сальвадора, Афганистана, Чечни…
Автомат Калашникова принес России заслуженную славу во всем мире. Все знают, что это замечательное оружие изобретено и сделано у нас. Глядя через прицел автомата Калашникова на жизнь, конголезец, таиландец, гватемалец видят за целью образ нашей страны, и, пока автомат у них в руках, этот образ неотступно с ними. Автомат Калашникова сделал для пропаганды нашей страны больше, чем любой ансамбль «Березка», Большой и Малый театры вместе взятые, а также наши художники авангардисты и супрематисты. Автомат Калашникова – это наше лицо и портрет нашей Родины.
Автомат Калашникова, кроме того, принес нашей казне много денег. Мы продавали его по всему миру в собственном исполнении, продавали лицензии на его изготовление, поставляли за наличные и безналичные, в долг и по предоплате, – если б мы были так же бережливы, как французы, прагматичны, как американцы, и законопослушны, как немцы, мы бы вообще купались в валюте и, не зная, куда ее деть, подняли уровень жизни народа на необычайную высоту.
Но так как мы небережливы, непрактичны и совсем не законопослушны, купания в валюте у нас не вышло – о чем, собственно, жалеть и не приходится: мы бы обленились, стали наслаждаться жизнью, мысль наша потеряла остроту, и мы бы не смогли усовершенствовать автомат в соответствии с требованиями времени. А не имея возможностей для наслаждения жизнью, мы домодернизировали его до такого совершенства, что теперь из него можно сбить муху в полете, а не то что вертолет противника. Соответственно Калашников по-прежнему в цене, спрос на него не падает, и он по-прежнему представляет наше Отечество на всех континентах, являясь нашим лицом и портретом.
Благодаря автомату Калашникова Россия и в 20-м веке, как в свою пору в 19-м благодаря именам Толстого, Достоевского, Тургенева, сумела остаться самой популярной и значимой страной мира. И если кто скажет, что прославиться «Войной и миром» много престижней, чем просто войной (ну, вернее, ее инструментом), то мы с таким утверждением никак не позволим себе согласиться: а откуда б мы знали, что это такое, мир, если бы не война? Точно так же, как что это такое – добро, если б не зло?
Так что, может быть, автомат Калашникова – это почище всех толстых, достоевских и тургеневых будет! Может быть, Толстой, Достоевский, Тургенев – еще век-полтора, и забудутся, а Калашников будет жить и жить – в назидание и поучение всему миру. Разве что в соответствии с требованиями времени его иногда нужно будет модернизировать. Ну так ведь это и в Толстом, и Достоевском, и Тургеневе в соответствии с правилами современной орфографии и синтаксиса приходится исправления делать. Они от этого ни Бальзаком, ни Хемингуэем не становятся. Так и с Калашниковым.
Имел бы склонность к науке и технике, ни за что в жизни не стал бы поэтом! Непременно занялся бы изобретением оружия. Прославил бы Россию подобно Калашникову. Сколько и чего ни говори, а все же главное содержание 20-го века – война, а не мир.
Пастернак
С Пастернаком, как, надеюсь, понятно, я лично знаком не был. Но всегда ощущал его очень значимой фигурой для себя и не сказать о нем нескольких слов просто не могу.
Вообще пастернак – это такое растение.
Можно сказать, поэт Борис Пастернак – это такое диковинное растение, непонятным образом выросшее на грядке отечественной словесности. Хотя к растению пастернаку он не имеет никакого отношения.
Вот был поэт Заболоцкий. Николай по имени. Тоже диковинное растение. Но как-то он был не так диковин, как Пастернак. И его вовремя выпололи, отправив в лагеря, чтобы он не мозолил глаза своей недостаточной диковинностью.
А Пастернак, удивляя всех своей непохожестью на другие растения поэтической советской грядки, рос, рос – и дорос до Нобелевской премии. Тут-то и спохватились. Потому как все-таки странно, чтобы давали самую престижную мировую премию подобным диковинным растениям. И принялись выдирать Пастернака из грядки.
Но так как Пастернак просидел на этой грядке довольно долго, то успел пустить довольно большие и разветвленные корни. И сколько его ни выдирали, удалось оборвать только вершки.
А после его смерти, последовавшей невдолге после этой операции по прополке, оказалось, что корешки благополучно пережили не только всю экзекуцию, но и дали новые обильные всходы.
Один из этих всходов – и ложная скромность тут неуместна – ваш покорный слуга. Я чувствую совершенно пуповинную связь с Пастернаком. Конечно, растение я уже другое, может быть, даже еще более диковинное, чем Пастернак, но корни у меня – его. Одно время я даже собирался написать продолжение «Доктора Живаго», но вовремя остановился, потому что, откровенно говоря, считаю его довольно слабым романом. Если еще откровенней, я и Пастернака-поэта считаю не очень сильным поэтом. Ну, там «сплетенье рук, сплетенье ног – судьбы сплетенье…» Это ведь каждый такое написать может.
Но чего не отнимешь, так не отнимешь – очень диковинное было растение. И корневую систему мощную развил. И хочешь все связи с нею перервать – и не получается. Опутывает тебя по рукам по ногам – и не отпускает.
Вот за то, думаю, и останется, в истории отечественной словесности, что питал выдающихся поэтов последующей эпохи своими соками. Перечислять этих выдающихся поэтов не буду, они и так у всех на слуху. Как человек прямой и откровенный скажу только о себе: без Пастернака я бы, конечно, не развился в столь колоссальную фигуру. Остался бы где-нибудь на уровне Заболоцкого. Николая. Ну, может быть, Введенского. Александра. Не выше.
Вот если бы полярные медведи жили не в Арктике, а на экваторе!
Очень бы любопытно было понаблюдать, как они будут чувствовать себя там в своих толстых шубах. Начнут потеть или их хватит удар от перегрева? Высунут язык подобно собакам или, наоборот, им будет прохладно в самую большую жару, как кавказским чабанам в их папахах? И чем станут питаться в отсутствие рыбы? Как отреагируют на свое новое жизненное окружение в виде зебр, жирафов, крокодилов, питонов и других обычных обитателей тропиков? Возьмет их оторопь или их толстую шкуру не пробрать ничем?
Какие бы научные исследования можно было провести, каких научных результатов достичь – проведи ученые подобный эксперимент с переселением!
Но наши ученые поразительно непытливы, безынициативны, инертны и ни один из них до такого не додумался. Занимаются неизвестно чем и еще жалуются, что зарплаты маленькие! Моя бы воля, я б им вообще ничего не платил. Чтобы в науке остались одни энтузиасты. Глядишь, тогда бы она и двинулась вперед!
Газпром – это становой хребет нашей экономики. Газпром приносит нам десять процентов всей валютной выручки. Газпром – основной налогоплательщик страны. Благодаря Газпрому получают пенсии пенсионеры, стипендии студенты, зарплату преподаватели школ и вузов. Газпром не только добывает газ и обогревает им всю Европу, он активно участвует в телевизионном бизнесе, платя журналистам большие деньги и тем обеспечивая свободу слова в стране. Потому что за большие деньги никто неправды говорить не будет.
Газпром – монополист, и за это его не любят экономисты-либералы. Экономисты-либералы привержены принципу конкуренции и считают его основой экономического процветания. По их получается, если разделить Газпром на много компаний, тогда газовая отрасль страны начнет процветать еще больше и благоденствие страны увеличится.
Позволю себе не согласиться с подобными взглядами. Конкуренция – это хорошо, но надо ведь и национальные особенности учитывать!
Допустим, разделим мы Газпром на десять компаний. Сейчас у Газпрома один председатель правления, один председатель совета директоров и одиннадцать обычных директоров. Это их сколько будет, когда мы разделим Газпром на десять компаний? Страшно даже подсчитывать. И каждому нужно по зарплате, по персональной машине, по кабинету с секретаршей, а также обеспечь его прочими благами в виде медицинской помощи в Кремлевской больнице, дачи в престижном районе Подмосковья, бесплатных путевок в санаторий, зарубежных поездок. Это – не считая всяких начальников департаментов, их замов, секретарш, пресс-секретарей, бухгалтеров, юристов, делопроизводителей… Совокупный доход всех десяти компаний, может, и возрастет, а налоговые отчисления точно уменьшатся. Россия – это вам не какая-нибудь Англия или Канада, у нас на всякую либеральную модель управа найдется.
Газпром – это наше национальное достояние, наш Большой театр, Московский кремль, Эрмитаж, и трогать его, членить на части не может быть позволено никому. Если быть по-настоящему откровенным, Газпром – это даже больше, чем Большой театр, больше, чем Эрмитаж, больше, чем Московский кремль вместе взятые. Газпром – это наша святыня, и при одном поминании его имени каждый россиянин должен опускаться на колени. Невозможно и помыслить, что бы стало со всеми нами, если б у нас не было Газпрома. Трудно представить, что можно жить еще беднее, но мы бы жили. Трудно подумать, что температура воздуха в квартирах зимой могла бы быть еще ниже, но она бы была. Трудно вообразить, что стипендии, зарплаты и пенсии могли бы быть еще меньше, но они бы были.