Булгаков
С Булгаковым мне пришлось познакомиться еще в студенчестве. Не с ним, конечно, самим, потому что он уже лежал в могиле, а с его творчеством. Так что, можно сказать, с Булгаковым я прожил всю жизнь, и имею о нем сказать кое-что важное и существенное.
Никакого ошеломления от знакомства с Булгаковым я не испытал. Писатель и писатель, разве что пишет недурно. Так раньше все писали недурно. Это горьковский призыв в литературу приучил писать так себе. У нас, например, в андерграунде многие писали даже получше Булгакова. А не печатались так еще дольше, чем его «Мастер и Маргарита».
Правда, надо быть откровенным, познакомился я с творчеством Булгакова еще до «Мастера и Маргариты». «Мастера и Маргариту» я прочитал уже после. Неплохой, конечно, роман. Читается. Местами даже смешно. Иногда занимательно. Но не великий роман, не великий! Не «Война и мир» тебе. Не «Братья Карамазовы». И с элементами бульварщины. Кровь там, отрезанные головы, бал у сатаны… Убрать все эти элементы, что останется? Да ничего! Содержания-то у романа – ноль! Без всяких там даже десятых. Ноль до запятой, ноль после.
А подняли его, возвеличили! За что подняли, за что возвеличили? Полагаю, всему причиной тайный сталинизм тогдашнего руководства Союза писателей СССР. Заявить открыто о своей приверженности развенчанному вождю всех народов не смели, а заявить хотелось. И вот тогда придумали ход с Булгаковым[23]. Помнили, что Сталин любил Булгакова, помнили, что Булгаков написал пьесу о детстве Иосифа Виссарионовича, – вот и дали добро на публикацию «Мастера…» Чтобы дать таким образом своим сторонникам знак, с кем обязаны быть мастера культуры.
Если кто скажет, что роман, наоборот, антисталинский, то я отвечу: а где там хоть слово против Сталина? Нет там таких слов! Наоборот: если Воланд – это Иосиф Виссарионович, то очень даже с большой любовью изображен вождь всех времен и народов. Во всяком случае, без всякого знака минус.
Как бы там ни было, кому следовало, те все поняли. И в 66-м году 20 века, спустя десять лет после исторического двадцатого съезда КПСС, развенчавшего культ личности, в русской литературе окончательно оформилось размежевание по принципу отношения к Сталину. Те, кто напечатал Булгакова, о нем и забыли, им не до Булгакова было. Те же, наоборот, кто был с другой стороны баррикад, его подобрали. Так «Мастер и Маргарита» приобрел репутацию антисталинского романа. Хотя о Сталине, повторю, там ни полслова.
А о «Роковых яйцах» и «Собачьем сердце» я вообще не говорю. Чушь собачья – в полном смысле слова. Сделали из собаки человека, а потом снова превратили в собаку. Это что, гуманизм? Чистейшей воды сталинизм, кристальнейший!
Имею подозрение, что все многочисленные любители Булгакова – латентные[24] сталинисты. Хотя, наверное, о том и не подозревают. А может быть, думают о себе совсем даже наоборот. Но на то и тестирование, чтобы выявлять непроявленное.
Творчество Булгакова – очень хороший тест на сталинизм. Вот в этом плане он – очень для нас сущностный и важный писатель.
А лично я мог бы быть образцом антисталиниста. Потому что никогда Булгакова не любил. И поэтому, полагаю, те, кто преклоняется перед Булгаковым (т. е. скрытые[25] сталинисты) никогда не будут любить мое творчество. К сожалению, убеждаюсь по противникам моего творчества, у нас невероятно много сталинистов. Просто невероятно!
Мировая история состоит из многих историй.
Истории Тутанхамона. Истории Цезаря. Истории Ганнибала. Истории Джордано Бруно и истории Лютера. Истории Ивана Грозного и истории Сталина. Историй Колумба, Ермака, Кука, Нельсона, Кутузова, Нансена, Чкалова… И всяких других историй завоевателей, вождей, политических деятелей, тирано– и богоборцев, исследователей, военачальников, знаменитых разбойников, иногда – философов и ученых, если их зарубили, как Архимеда, или отравили, как Сократа.
Про истории Джона, Фрица, Ивана, Поля, Франтишека мировая история молчит. Частными историями мировая история не интересуется.
Говори после этого, что историю творят массы. Да если их допустить в историю, придется, чтобы выучить ее, учиться в школе всю жизнь! А ведь еще и кому-то работать нужно. Чтобы материальные ценности создавать.
Летом мир зеленеет, потому что деревья одеваются листвой, а земля покрывается травой.
Осенью листья облетают, трава жухнет, и мир становится черно-серым.
После осени наступает зима, выпадает снег, а так как снег белый, то белым делается и мир окрест.
Весной снег стаивает, превращаясь в воду, и, хотя светит солнце, а на душе радостно, мир вокруг стоит еще в более страшном виде, чем осенью.
Зачем нам даны эти смены времен года? Только привыкнешь к одному, как привычное уже спешит смениться новым.
Думаю, однако, что у Бога все не случайно.
А вот чтоб ты знал и не забывал, что ничто в мире не постоянно, говорят нам, сменяя одно другое, времена года. Сегодня ты счастлив, а завтра будешь несчастен, сегодня тебе не везет, а завтра привалит фарт.
Одного, однако, не могу понять: почему, если у меня не было денег вчера, то пусто в кармане и сегодня? Почему, раз пусто сегодня, я уже не жду, что там зашуршит завтра?
Какое-то необъяснимое нарушение законов природы!
Сегодня много размышлял о природе власти в России. Пришел к выводу, что у власти в России нет никакой природы.
Природа – это все же сочетание флоры и фауны. Метафорически говоря, можно сказать, что политики – это фауна, а флора – законы, в которых они живут. Но наша власть – сплошная фауна и никакой флоры. Фауне, однако, надо где-то жить, и если нет флоры, то что же это за фауна?
Таким образом напрашивается вывод, наша власть – уникальное явление мировой цивилизации. И как уникум подлежит тщательнейшему обережению – подобно тому, как мы оберегаем растения и животных, занесенные в Красную книгу. Мы должны холить нашу власть и лелеять. Превратись она в стандартную западную демократию, какая ей будет цена? Чем мы будем отличаться от всех прочих государств?
Приятно все-таки жить в оригинальной и самобытной стране.
Герцен
Герцен жил в 19 веке и был незаконнорожденным сыном очень богатого помещика Яковлева. Родился он на кафедре русской литературы XIX века[26], и это обусловило выбор им будущей профессии. Герцен стал писателем и публицистом.
Герцен по природе был очень сонным человеком и почти все свое детство проспал. Разбудили его декабристы, когда ему было уже тринадцать лет, выстрелив из пушки на Сенатской площади[27]. Он выглянул в окно – и душа его страданиями человеческими уязвлена стала[28]. После этого, несмотря на сонливость, он больше не мог смотреть на жизнь закрытыми глазами и, как только созрел физически и нравственно, стал в форме художественных произведений рассказывать людям о том, что видит.
Но до того Герцену пришлось пройти суровую школу жизни: без малого год просидеть под арестом, пожить бесправным ссыльным в удаленных от столиц городах. Для кого бы это прошло без пользы, а для Герцена стало благодатным временем созревания. Он увидел испод русской жизни, и тот оказался именно таким, каким виделся ему из окна детской, а после – из окон университета.
Вернувшись в Москву на постоянное место жительство, Герцен, однако, чувствовал себя не в своей тарелке, так как хотел увидеть испод не только русской жизни, но и зарубежной – дыбы была возможность сравнить. В своей тарелке Герцен почувствовал себя, только выправив заграничный паспорт и оказавшись за рубежами Отечества.
Там он открыл глаза еще шире и стал смотреть. Ему удалось многое увидеть. В том числе и французскую революцию 1848 года. Как и ее поражение. После чего он сильно захандрил и решил, что нужно делать революцию и в России.
Для того, чтобы подготовить Россию к революции, он перебрался в Лондон и открыл там Вольную русскую типографию, на которую не распространялись указы царской цензуры. Благо деньги были: родивший Герцена незаконным образом отец умер, и Герцен стал его законным наследником.
Открыв свою Вольную типографию, Герцен стал писать всякие воззвания к русским людям различных сословий, говоря в них, сколь немилосердна русская жизнь, а потом принялся и за выпуск журнала «Полярная звезда», на обложке которого в знак благодарности за свое пробуждение поместил портреты повешенных декабристов.
Русские путешественники, посещая Лондон, считали своим непременным долгом зайти к Герцену в гости. Там для них всегда был накрыт стол, и для иного обносившегося и потратившегося в заграничном вояже русского стол в герценовской столовой был единственным способом поддержать в себе физические, а с ними и нравственные силы. Посетители герценовского дома уходили из него не только с отягощенными животами, но и руками, унося кипы листовок, брошюр и журналов.
Затем Герцен вместе с приехавшим к нему старым другом Огаревым ударил в «Колокол». «Колокол» стал настоящим рассадником свободомыслия в России. Там печаталось уже Бог знает что. Русским путешественникам, активно продолжавшим блюсти традицию трапез в доме Герцена, «Колокол» подавали на десерт, и те потребляли его с жадностью и в неумеренном количестве. Герценовский десерт был так приятен вкусу русского путешественника, что тот, несмотря на пограничный карантин, зачастую не удерживался и привозил его в Россию, чтобы дать попробовать друзьям и знакомым.
«Колокол» Герцена разбудил разночинцев, и они стали народовольцами. Народовольцы разбудили мальчика Володю Ульянова, а проснувшись, он сразу понял, что нужно идти другим путем и выпускать не «Колокол», а «Искру», чтобы из нее разгорелось пламя.