Глава 74Переработка «Истории хасидизма» и ликвидация жизненного труда (1929–1931)
Труд 30-летнего, завершенный 70-летним. Пишу «справа налево»: полная переработка «Истории хасидизма» на иврит. Слияние зари и заката жизни. — Новая квартира у груневальдского парка, мнимый «последний приют» на пути странника. — Мечта о спокойном закате рушится перед надвигающейся грозою гитлеризма. — Мой юбилей и первая победа национал-социалистов на выборах в рейхстаг. — Тревожный 1931 год: экономический кризис и безработица. Террор национал-социалистов. Погром на Курфирстендамме. — Еврейская история, рассказанная детям, — Французский и английский переводы большой «Истории». — Из дневников.
Труд моей юности «История хасидизма» ждал 37 лет, пока наступила его очередь окончательной обработки. После постройки здания всемирной истории я вернулся к «Хасидизму» с тем нежным чувством, с каким возвращаются к своей первой любви, освещенной лучами жизненной зари. Был еще момент, который грел Душу при этой работе: вместо первоначального русского текста, я теперь писал на том древнем национальном языке, который в детстве впервые ввел меня в мир книги. Я счел своим долгом написать на этом языке свой наиболее оригинальный труд, основанный на исследованиях по не доступным для других рукописным источникам; мое обещание Ахад-Гааму писать эту книгу вновь на иврит было тут подсобным стимулом. Я теперь мог восстановить в еврейском оригинале все цитаты из хасидской литературы и все документы из моей обширной рукописной коллекции и дать полную картину не только хасидского, но и миснагидского движения на фоне общееврейской истории. В эту работу я мог внести весь накопленный за много лет научный опыт: строже стал анализ источников, преданий и «благочестивых вымыслов»; часто приходилось с сожалением выбрасывать лирические места из первоначального русского текста, но общая структура осталась та же.
За эту работу я взялся в сентябре 1929 г., после возвращения из Рейнерца, места моего обычного летнего отдыха, и продолжалась она весь 1930 г., последний год моей спокойной жизни в Берлине. Мне тогда рисовалась картина ясного заката трудовой жизни, слитого с зарей ее: вот пристрою своего любимого первенца и возьмусь за «Книгу жизни», за «исповедь сына века», к чему меня особенно тянуло. Близилось мое семидесятилетие, до меня доносились слухи о приготовлениях к шумному празднованию его во многих странах, а я мечтал о том, чтобы провести этот день в тихом размышлении о пройденном пути и готовиться к «отчету души» перед собою и современниками. Чтобы создать себе уютный уголок для этой работы, я решил придвинуться ближе к груневальдскому парку и нанял квартиру из трех «элегантных» комнат во вновь строившемся доме, на границе Шмаргендорфа и Далема, в тихом переулке Рулерштрассе, который я уже давно облюбовал во время своих прогулок. Я считал этот уголок последним приютом своей скитальческой жизни и не скупился на самую высокую наемную плату и на покупку мебели, лишь бы жить ближе к природе и в своем собственном углу, без немецкой хозяйки.
Но действительность очень скоро разрушила мои мечты. В Германии усилилось и вышло на улицу прежде подпольное движение, которое два года держало страну под знаком уличного террора, а на третий привело к власти Гитлера и его соратников. В начале августа 1930 г. мы переселились на новую идиллическую квартиру, через две недели уехали на отдых в Рейнерц, а вернувшись в сентябре в Берлин, пережили первую парламентскую победу национал-социалистов: на выборах в рейхстаг они провели 107 депутатов вместо прежней жалкой кучки в 12 человек. Через месяц, при открытии рейхстага, победители отметили свое торжество битьем стекол в «еврейских» универсальных магазинах (13 октября). Между этими двумя датами праздновался публично в Берлине мой юбилей, — впрочем, без участия юбиляра. Не до «jubeln» было. С этой осени постепенно исчезало чувство безопасности в Германии. В 1931 г. уже дали себя чувствовать мировой экономический кризис и безработица миллионов, а это отчаянное положение масс питало политический террор справа и слева, со стороны национал-социалистов и коммунистов. Кровавые уличные стычки между обеими партиями стали повседневным явлением. В сентябре 1931 г. гитлеровцы громили в центре Берлина, на Курфнрстендамме, выходивших из синагог и гулявших по случаю праздника Рош-гашана евреев.
В этой тревожной атмосфере мне приходилось заканчивать работу над «Хасидизмом» в трех его изданиях: иврит, идиш и немецком. Вместе с тем я взялся за одну промежуточную работу. Издавна я хотел написать коротенькую еврейскую историю для детей на народном идиш, и я решил сделать это в промежуток между «Хасидизмом» и «Книгою жизни». Я составлял эту книжку летом и осенью 1931 г.
Общий экономический кризис отозвался и на моих издателях. Берлинский «Юдишер-ферлаг» еще держался и мог напечатать немецкий перевод «Хасидизма» в двух томах (Штейнберг его хорошо перевел с иврит), но другие издательства сильно пострадали. Палестинский «Двир» очень медленно, в небольших выпусках, печатал оригинал «Хасидизма» и дальнейшие тома большой «Истории». Варшавские издатели на идиш стояли накануне банкротства. Из «Истории хасидизма» вышла на идиш только первая часть в издании нашего виленского научного института (ИБО), которому я пожертвовал свой авторский гонорар. Произошла задержка и в издании французского перевода «Новейшей истории», к которому было приступлено еще в 1926 г. Когда ассимилированные еврейские круги в Париже узнали, что крупный издатель Пайо собирается выпустить мою книгу, они дали ему понять, что это издание едва ли будет иметь успех у французско-еврейской публики, далекой от национального понимания своей истории. Мне конфиденциально сообщали, что такая агитация шла из кругов «Альянс Израэлит» и парижского раввината. Когда же между тем появилось по-немецки переработанное издание «Новейшей истории» в последних трех томах «Weltgeschichte», Пайо потребовал от переводчика, чтобы он внес в уже печатавшиеся листы изменения и дополнения нового текста. Это задержало выпуск книги на ряд лет, и она появилась только в 1933 г., когда гитлеровский режим в Германии вызвал во всем мире усиленный интерес к судьбам еврейства.
Тут стоит рассказать о странной судьбе намеченного английского издания десятитомной истории, которое могло иметь особенно большое значение для еврейского центра в Америке. Весною 1926 г. ко мне явился известный не с хорошей стороны эмигрант, разорившийся виленский издатель, и привел с собою двух немцев, представителей лейпцигской фирмы, которые заявили о своей готовности издать мой труд в английском переводе. Я согласился, выговорив для себя только право выбора компетентных переводчиков и контроля перевода. Вскоре та же группа явилась с проектом договора от имени специально для этой цели основанного издательства («Пенина-ферлаг»). Мне показались подозрительными и еврейское имя новой фирмы, и то, что рядом с подписью немца в договоре стояла и подпись сомнительного Виленского посредника, и тем не менее я подписал, так как издатели тут же гарантировали уплату гонорара переводчикам. С большим трудом отыскал я в Лондоне переводчика, который в течение двух лет перевел первые два тома и высылал мне манускрипты. Но когда дело дошло до печатания, оказались препятствия юридические и финансовые: по закону о «копирайт) в Америку запрещалось ввозить напечатанные в Европе английские книги иначе, как под англо-американской фирмой; главной же помехой было то, что у издателей после оплаты труда переводчика не оказалось денег на типографские расходы. Тогда ловкий посредник поехал в Америку. Большое нью-йоркское издательство «Макмиллан», имевшее отделение и в Лондоне, согласилось вложить в это предприятие 25 000 долларов под условием, если такую же сумму внесут американско-еврейские меценаты, но таких меценатов не нашлось, кроме миллионера Розенвальда, который подписался только на 5000 долларов. Казалось, что дело провалилось. Однако после долгого шатания по Америке посредник вернулся в Берлин и от имени несостоятельного издательства потребовал выдачи ему рукописи для печатания в Америке, где он будто бы имеет кредит в типографиях и берет на себя лично распространение книги. Но я уже слышал о махинациях этого человека в Европе и Америке: он заманивал издателей планами разных предприятий, а затем ходил с напечатанными книгами по домам богатых людей и упрашивал их покупать книги для поддержки еврейской науки. Поэтому я решительно отказался выдать рукопись, которая стала бы орудием попрошайничества со стороны маклера. С тех пор он и одураченные им «издатели» шантажировали меня, ссылаясь на наш договор, пока я не обратился к адвокату-эксперту, который признал этот договор юридически недействительным вследствие явной несостоятельности издателей. Так и не удалось до сих пор осуществить план распространения нового исторического труда среди говорящих по-английски евреев Америки и Великобритании.
Выписи из дневников 1929–1931 гг.
12 сентября, Берлин. Новая декорация на моем письменном столе или, точнее, совсем старая: книги и манускрипты, материалы для «Истории хасидизма». Начинает осуществляться мечта многих лет: издание этого труда в форме книги. Ровно 36 лет назад, в августе и сентябре 1893 г. в Одессе, я после окончания последних глав «Хасидизма» в «Восходе» лихорадочно работал над пересмотром текста для отдельного издания, но вынужден был прервать. Вторую попытку сделал осенью 1898 г., но успел только переработать введение и часть научного аппарата. …Теперь я вне родины и не на ее языке, а на древнем языке моей нации буду писать «Хасидизм» и редактировать его еще на двух языках: немецком и идиш... Да, редкий случай — кончать на закате жизни труд, начатый на заре. Отныне я целый год буду работать под обаянием этой мысли.
6 октября (второй день Рош-гашана). Часы жизни пробили: 69. Уже совсем близко к пределу... Сегодня хотелось бы быть в полном уединении и предаться думам, но к вечеру соберутся гости, и тишина моей обители сменится шумом. Вчера мне тоже не удалось совершить обычную «молитву» Рош-гашана в лесу: очутился в Ботаническом саду в шумной компании и спорили о палестинской трагедии.
7 октября. Только час тишины был вчера в дальнем парке Имдоль, в полдень. Вечерние часы прошли в шуме гостей (около 15 человек). Был и Бялик, и пошли опять разговоры о больном палестинском вопросе и всякие споры о злобах дня.
11 октября. Свои воспоминания об Историческом обществе, возвращенные редакцией «Еврейской старины»[115], я перевел в сокращенном виде на идиш и послал в нью-йоркский «Тог», редакция которого телеграфно просила меня о статье. В предисловии рассказал, почему в России нельзя было печатать эту статью, и озаглавил: «Запрещенные воспоминания».
4 ноября. Написал статью «Хасидизм» для «Энциклопедиа Юдаика», как в 1902 г. писал для русской энциклопедии Брокгауза — Ефрона.
11 ноября. На днях кончены последние корректуры последнего тома «Weltgeschichte». Ровно пять лет продолжалось издание монументального труда и параллельно шла переработка русского оригинала... По-видимому, этому немецкому изданию суждено стать основным, так как едва ли доживу до возможности опубликования русского оригинала полностью...[116] ...Снова и всецело погружаюсь в «Хасидизм».
21 ноября. Кончил введение в «Историю хасидизма». Пишу справа налево, как будто не переставал писать на иврит с ранней юности.
Возродилось средневековое кулачное право. Коммунисты и национал-социалисты дерутся до крови на улицах и в собраниях. Студенты-фашисты устраивают погромы евреям и социалистам в Вене, Будапеште, Праге, Берлине, Варшаве. Какое поколение растет! Как эти буяны будут через десять-двадцать лет строить государство? Страшно подумать...
25 ноября. Вчера вечером скромный ужин с сотрудниками по изданию моей «Истории» на вилле издателя, д-ра Кацен. Благодаря моему настоянию, это не превратилось в шумное торжество «сиум», как хотели другие. Были только Штейнберг, Майзель и еще трое от издательства...
13 декабря. Кончил главу о Беште, напряженную работу трех недель. Та же глава под именем «Возникновение хасидизма» (по-русски) писалась между 5 и 28 марта 1888 г. в Мстиславле. 41 год!..Помню ту весну и мое погружение в стихию легенды.
Недавно полученное из Висбадена от незнакомого врача Р. письмо перенесло меня в еще более раннюю юность. Корреспондент был мальчиком в Могилеве, когда я там готовился к экзамену зрелости (1878), и помнит, что его родители боялись пригласить меня учителем к нему, как «апикойреса».
1 января. Начало года, который я всегда считал предельным в своей жизни, а я не только живу, но и усиленно работаю. В последние дни продолжал работать над сложным библиографическим обзором «Хасидиана».
27 января. Пишу усердно главу «Магид из Межерича», бывшее «Возникновение цадикизма», что писал летом 1889 г. Перехожу к § о Якове-Иосифе и вспоминаю, с какими муками при больных глазах писал это и читал тома материалов, напечатанных мелким шрифтом 40 лет тому назад...
Вечером И. читает мне автобиографию Троцкого. Все здесь кричит о мнимом «сверхчеловеке», между тем как Троцкий представляет собою тип мыслящего человека с крайне ограниченным кругозором, с полным отсутствием высших запросов вне «перманентной революции». Признание его, что он в юности был психологически чужд «потребности в иных мирах» и всегда был материалистом, очень характерно.
11 февраля. Дочитал до конца автобиографию Троцкого. В последних частях это — апология и полемика со сталинской группой. Но диктатура вообще не отпугивает Троцкого: «великий разбой» он находит необходимым. Отвратительны его насмешки над демократией, европейским социализмом, парламентаризмом. А в Германии растет черная реакция национал-социалистов, партии кулачного права. Везде в Европе экономический кризис, безработица чудовищная.
16 марта. Почти закончен 1-й том «Хасидизма» (до 1781 г.). Книга будет печататься в Палестине, в издании «Двир». Борьба двух издательств за эту книгу кончилась победою «Двира»: Бялик и Равницкий пишут, что они уже анонсировали это издание...
13 апреля. Morituri te salutant.{833} Недавно получил трогательное письмо от 90-летней старухи из Кенигсберга, Р. Перлес, вдовы историка и матери ориенталиста. Она читает мою «Weltgeschichte», стоит на III томе и боится, что «будет отозвана» прежде, чем дойдет до последнего тома, и не успеет меня поздравить к 70-летнему юбилею; поэтому спешит поздравить сейчас.
18 мая. Моя «Weltgeschichte» все больше распространяется. Пишут, что она имеет больший успех, чем в свое время «большой Грец». В умах немецких евреев она должна произвести известный переворот...
В Берлине сейчас конгресс Пан-Европа, из Парижа и Женевы рассылаются воззвания Бриана{834} о союзе европейских государств. «Мир, мир, а нет мира!»... Читаю прессу слишком много (пять-шесть ежедневных изданий, не считая десятка еженедельных, месячных и т. д.). Вижу перспективу — пока безотрадную...
31 мая. Вчера подписал пятилетний контракт на квартиру в ново-строящемся доме. Странно на 70-м году устраиваться на новой квартире, покупать мебель, обязываться на пять лет, когда мы гости не только в чужой стране, но и на земле вообще. И тем не менее хочется последние годы жизни провести в своем уголке, тихо работать, тихо напевать старые мелодии, жить возле моего молитвенного дома-леса, писать «воспоминания и размышления», прощаться с жизнью.
5 августа, Ruhlaerstrasse 8. Неделя переселения, упаковки и распаковки библиотеки и архива, тревог и забот по устройству нового гнезда, среди разрухи недостроенного дома... Хороший уголок на самой границе шумящего города и молчащего леса. Конец моей улички упирается и Фридентальштрассе, улицы вилл, ведущей в парк.
Усталость крайняя, нужно ехать на отдых, но нужно обеспечить материалом типографии и переводчиков, занятых «Хасидизмом».
С чувством тоски оставил 1 августа старую квартиру на Шарлоттенбруннер, где прожил ровно пять лет, где сделал последнюю редакцию восьми томов «Истории» и большей части «Хасидизма». Самая деятельная пора ликвидации жизненного труда...
17 августа, Рейнерц. Позавчера, в серое утро, под проливным дождем оставили Берлин, и вот уже второй день мы здесь под тем же свинцовым небом, плачущим то мелкими, то крупными слезами... Завтра начнется режим ванн и вод, унылое блуждание по Курпарку, без солнца, без улыбки леса, стоящего сейчас темною стеною с высоким гребнем перед нашим окном...
30 августа. …Чарующие дни. Утром восхождение на Фридрихсберг, переход из темных лесных зигзагов на ширь полей на высоте; под вечер прогулки по долине Шмельце, по Бадеалле и кривым улицам старого города...
1 сентября. Прощальные дни. Через четыре дня покидаем Рейнерц. Краток был отдых, но силой воли удалось успокоить городские нервы, отстранить заботы... Хотелось бы вернуться в Берлин тихий, дремлющий в сонных переулках, возле парка и леса... Неприятны мне «юбилейные» перспективы: собираются, кажется, чествовать меня по случаю 70-летия, в Рош-гашана или позже. Ничего публичного, при моем участии, не допущу...
7 сентября, Берлин, Шяаргендорф. …Радостное чувство вернувшегося, застающего дорогие реликвии в целости: целы рукописи еще не напечатанных глав «Хасидизма», копии «Истории», переписка, материал для будущей автобиографии...
9 сентября. Избирательная борьба в Германии проходит под знаком разгула антисемитской партии национал-социалистов, выступающих в собраниях с бьющими доказательствами.
15 сентября. На выборах в рейхстаг победа партии национал-социалистов: она провела 107 депутатов. Ее лозунги: ненависть к Франции, реванш, антисемитизм, диктатура, фашизм, кулачное право, Вместе с правыми из партии Дейч национале больше трети рейхстага — антисемиты зверские. И здесь решает судьбу страны не народ, а толпа, не демократия, а охлократия. Спасение теперь в большой коалиции социал-демократов с центром. Коммунисты тоже получили больше мандатов и вместе с фашистами справа будут тормозить обструкцией деятельность парламента. Печальные времена настают для Германии в связи с ростом безработицы. Злобный антисемитизм побежденных в 1918 г. страшнее антисемитизма победителей 1871 г.
23 сентября (пер&ый день Рош-гашана). Новый год, день рождения (завтра) и юбилейный шум по случаю 70-летия. Как ни старался отсрочить шумиху, не удалось. Успел только в том, что отклонил прием депутаций от берлинской общины и других организаций, которые могли нагрянуть на меня с поздравлениями. Зато письменным приветствиям по почте и телеграфу нет конца. Завтра вечером тесный круг друзей (до 20 человек) соберется в нашей квартире, без помпы и разглашения. Выходит «Festschrift» и готовятся еще юбилейные сборники. Статьи в газетах, предстоящие собрания в разных городах. А весь этот шум мне не в пору: занят чтением рукописи второй части «Хасидизма» в еврейском оригинале и корректур обоих еврейских изданий, и все это спешно. Настроение вовсе не праздничное.
19 сентября. Все-таки вчерашний юбилейный день прошел шумно. Кроме потока телеграмм и писем от лиц и учреждений всех стран (до Канады и Бразилии включительно), приходили непрерывно посетители, обходя мой запрет тем, что являлись без телефонного предупреждения. Группа бывших петербургских слушателей «академии», К., Т., В. и др. Принесли «Фестшрифт» в двух изящных переплетах — один экземпляр от берлинской общины, другой от «Юдишер-ферлаг». Много там ценных статей ученых коллег разных стран. Хорошие письма были от Эйнштейна и старца Эд. Бернштейна, который выразил желание посетить меня. Вечер, до поздней ночи, провел в тесном кругу берлинских друзей... Берлинский юбилей нашел отклик во всем мире, кроме России, как питерский юбилей 1922 г. в замкнутой России, без остального мира... С полным философским спокойствием отношусь ко всему этому. Единственный вывод; я недаром трудился полвека, объединил в одном чувстве Восток и Запад. Скоро смогу сказать: Му work is done («мое дело сделано» — выражение Милля).
6 октября. Вчера состоялось большое юбилейное собрание, при участии многих представителей берлинской интеллигенции, но без участия юбиляра... Были речи, приветствия от разных учреждений... Многие удивлялись моему отсутствию... В зале ходило мое «крылатое слово», что я явлюсь на свой юбилей по случаю 90-летия, если тогда впаду в детство.
16 октября. …Кругом атмосфера тревоги. Открытие рейхстага ознаменовалось битьем стекол в центре Берлина бандами национал-социалистов... Читаю кое-что из юбилейной литературы, обильной во всех частях света. Скоро появится в прессе мой общий ответ на приветствия: благодарность говорившим на Западе и привет молчавшим в России.
29 октября. Возобновляю писание «Хасидизма», прерванное в конце июля «великим переселением» и затем юбилейным шумом... Тревога в Германии чуть улеглась, после парламентских вотумов за политику «правительства середины»...
16 ноября. Странные бывают сцепления концов жизни. Месяца полтора назад, к юбилею, я получил приветственное письмо от бактериолога Хавкина{835} из Парижа, который напомнил мне, что в 1992 г. мы встретились в Одессе, у Бен-Ами. Я собирался ему отвечать, но на днях пришло известие, что он внезапно умер в Лозанне.
20 ноября. Вчера провел вечер у Эдуарда Бернштейна, Нестора социал-демократии... 80-летний был менее словоохотлив, чем прежде, и имел усталый вид, но беседа была оживленная (участвовали Койгены и др.). Со мною был Аля. Я выразил опасение, что XX век будет веком антидемократизма, антитезой XIX веку.
Теперь в Польше победили, на выборах в сейм, фашисты из лагеря Пилсудского. В России растет красный террор: новый процесс «вредителей» и предстоящие казни.
31 декабря. Сегодня утром кончил последнюю главу «Хасидизма» в новой еврейской редакции (иврит: «Быт и нравы хасидов»). Почти 38 лет назад, 11 января 1893 г., я кончил в Одессе эту же главу в ее первоначальной русской редакции (печаталась в «Восходе» того года).
1 января. …Многие признаки предвещают новую бурю. Страна, где мне суждено провести остаток жизни, стоит на распутье, между фашизмом и коммунизмом. Победит ли середина или крайность?..
12 января. Два дня недомогания — и сегодня опять за немецкую корректуру «Хасидизма». Нездоровье избавило меня от председательства на вчерашнем собрании, по поводу 80-летнего юбилея Тейтеля. Я послал юбиляру и собранию приветственное письмо, где указал на символ новой исторической встречи восточных и западных ашкеназов: из Германии бежали в XIV в. в Польшу от черной смерти, теперь из России бегут в Германию от красной смерти, а в самой Германии катится черно-красная волна нацистов и коммунистов...
24 января. Сегодня дописал предисловие к «Истории хасидизма» на иврит. Говорю о моем первенце, ставшем последышем, о труде, писавшемся в тихом городе, среди русских лесов, и теперь законченном в Берлине, у леса Груневальда...
7 февраля. …Берлин перестал быть спокойным уголком: ежедневные террористические акты нацистов и коммунистов, отголоски вулканических потрясений в глубинах масс. В любой момент может последовать извержение вулкана.
15 февраля. Вчера на конференции по изданию энциклопедии на идиш. Председательствовал Брамсон, рядом сидели старые и новые друзья. Председатель отметил, что энциклопедия связана с Дубнов-фондом, и не удержался от юбилейных изъявлений. Я сказал, что считаю за большую честь для себя решение связать мое имя с энциклопедией, и дал «историческое предисловие» к конференции: рассказал о попытках энциклопедий начиная с 1891 г. до подготовительных работ 1919 г. в Петербурге к энциклопедии, где предполагалось участие Абрамовича-Рейна{836} (он тут же сидел на конференции)...
6 марта. На днях вышел первый том «Хасидизма» по-немецки, в прекрасном переводе Штейнберга. Послал один экземпляр М. Буберу, вспомнив, что он в конце 1906 г. прислал мне свою первую «хасидскую» книгу. В письме указал на различие наших воззрений — историзма и догматизма.
В Москве процесс меньшевиков, у которых вынудили сознание в «преступном» общении с берлинской делегацией партии, с Абрамовичем и другими.
13 марта. Вчера и сегодня читал посвященную мне автором книгу д-ра Либлиха (из Штутгарта) «Wir jungen Juden — die internationale Nation». Он в последнее время переписывался со мной по поводу основанного им кружка «Союз нового еврейства» (Bund für neues Judentum). В книге — красиво изложенная идеология национальной идеи как ее постигает еврей немецкой культуры, переброшенный на еврейский берег волною антисемитизма. Тут много от моей системы, но без ее конкретной оболочки, еще в области абстракций... Сегодня пишу автору. Да, дух веет, где хочет: мои идеи пускают корни кое-где на Западе...
19 марта. …Эпидемия партийного террора. Наци стреляют направо и налево; безграничная свобода пропаганды разожгла умы толпы и юных буршей. Бешеный антисемитизм. Политическая атмосфера в Германии отравлена... Умер в Берлине В. С. Мандель, мой сотрудник по учреждению «Фолкспартей», хозяин дома, где я жил последние десять лет в Петербурге, соучастник в политических собраниях 1907–1918 гг. В берлинской эмиграции впал в монархизм, создал с Бикерманом «Отечественный союз», и в последние годы мы здесь не видались.
27 марта. Приводил в порядок свой хасидский архив, отбрасывал ненужные заметки к первоначальному русскому тексту 1887–1893 гг. Оставил только две реликвии: свою русскую рукопись «Хасидизма», с которой он набирался для «Восхода», и последнюю еврейскую рукопись. Пусть сохранятся на память о начале и конце моего пути в научной литературе.
28 марта. В последнее время боролись во мне два плана ближайших работ: 1) «Книга жизни — воспоминания и размышления» и 2) небольшая книга еврейской истории для детей, вместо моего устарелого учебника, который мне не удалось переработать вследствие разрушения еврейской школы в России. Решил в первую очередь взяться за детскую книжку, которую можно написать в полгода. Это будет томик в 20 печатных листов, на идиш — история одной народной семьи на протяжении тысячелетий. Хочу оставить будущим детским поколениям книгу, которая заставит их любить свой народ и вместе с тем внушит им идеалы человечности. Без этого я считал бы свой долг народу неуплаченным.
3 апреля. Второй день Пасхи. Первый «сейдер» у Лещинского, второй у Ландмана в Целендорфе. Шумно, а праздничной весенней радости нет. Еврейские газеты полны воплями о нужде во всей Восточной Европе. В Россию непрерывно посылаем родным пакеты с продуктами питания... В Палестине умер доктор А. В. Залкинд, работавший со мною в 1907–1916 гг. в «Фолкспартей» и обратившийся в сионизм после Бальфуровской декларации. Года два назад он посетил меня проездом через Берлин. Множится число уходящих...
18 апреля. Тучи на политическом горизонте. Только один просвет: бескровная революция в Испании, превращение монархии в республику. Это ущерб эпидемии фашизма... Кризис сионизма обостряется. Арабско-еврейскому конфликту не видать конца.
15 июля. Тревожные дни в Германии: финансовый кризис, лопаются крупные банки, паника на бирже, призрак инфляции. Все это — результат политического кошмара, давящего страну со времени прошлогодних парламентских выборов, когда партия нацистов получила семь миллионов голосов. Правый террор толкает Германию в бездну, ибо вызывает во Франции опасения реванша. Правительство Брюнинга{837} недостаточно энергично борется против террора нацистов и юнкерского Штальгельма, открыто призывающих к ниспровержению республики... Посетители, встречи: американские пионеры эмиграции 1882 г. (редактор Аб. Каган{838} и лексикограф А. Гаркави), молодые доценты юдаики, мечущиеся в поисках работы.
2 августа. Семейный шум, зеленый шум: Соня с сыновьями. Вчера провели день в Биркенвердере. Скоро поедем туда на короткий отдых.
...Предстоит плебисцит о роспуске прусского ландтага, и если правые победят, может наступить хаос в Германии.
13 августа, Биркенвердер. Перед отъездом (из города) политические волнения, к счастью с хорошим концом: провалился «фолксэнтшейд», плебисцит о роспуске прусского ландтага, задуманный с целью свалить левое правительство Брауна и водворить режим черной реакции. Не помогло нацистам, что с ними шли и коммунисты. Не хватило трех миллионов голосов для успеха дьявольского плана. Германия избавилась от хаоса и ужасов гражданской войны, осложненной международною войною. Но экономический кризис все еще длится...
13 сентября (второй день Рош-гашана), Берлин. Я встал сегодня рано с мыслью открыть этот новый том дневника в 71-ю годовщину моего рождения обычною беседою с собою. Раскрыл «Берлинер Тагеблат» и узнал, что вчера вечером произошел антиеврейский погром на Курфирстендамм, в лучшем центре города. Организованные нацисты нападали на прохожих евреев, избивали их, падавших топтали ногами, разрушили одно кафе — и все это под крики: «Jude verrecke, Deutschland erwache!»{839} Ровно год назад, в день открытия рейхстага, хулиганы разбивали окна в еврейских универсальных магазинах, теперь осмелели и разбивают головы. Берлин стал центром политического бандитизма: ежедневно режутся коммунисты с нацистами, ежедневно в газетах и речах разжигаются зверские инстинкты толпы призывами к истреблению евреев, выпускаются вооруженные банды из казарм нацистов на подвиги избиения и убийства, а власть бессильна, полиция поспевает поздно и арестовывает только попутчиков диких банд... Девять лет живу в Германии и не запомню такого момента. С осени 1923 г., после неудачного путча Гитлера, его армия увеличилась во много раз и теперь властвует на улице или делит власть с коммунистами.
Печальный Рош-гашана, печальный день рождения... Сегодня вечером соберутся друзья, но настроение у меня скорее траурное, чем «именинное».
23 сентября. Еще длится мрачное настроение, отражение мировой депрессии. Финансовый кризис коснулся и Англии, потряс даже твердыню английского фунта. Везде крахи, банкротства, ликвидация дел, чудовищно растет безработица. Сегодня опубликован приговор по делу погрома на Курфирстендамм: суровые наказания (длительное тюремное заключение) для большинства хулиганов. Герои улицы оказались трусами на суде, отрекались даже от своей партии.
10 октября. Положение все тревожнее. Гинденбург готов обновить кабинет Брюнинга правыми министрами и сегодня принимает Гитлера в аудиенции. Большей пощечины республике, Франции и пацифизму нельзя и придумать. Завтра съезд правых в Гарцбурге с пронунциаменто против либерализма, потом открытие рейхстага, может быть министерство правых, разрыв наладившихся международных связей.
Встречи, посетители (Моцкин и др.), беседы над вулканом о нормальных проблемах. Вместе прогоняем заботу, отдельно она каждого нагоняет и душит...
15 октября. Вчера окончил краткую «Еврейскую историю для детей», которую начал писать в апреле. 4000 лет истории в маленькой книжке — это было нелегко. Не знаю, нашел ли я путь к детскому уму и сердцу. Когда-то у меня был другой план — писать эту книжку в форме задушевных бесед дедушки с внуком, затем — в форме биографических эпизодов или истории героев. Но вышло ни то, ни другое, а краткий учебник. Героем истории остался весь народ, историческая схема пробивается сквозь элементарную форму рассказа. Теперь надо подобрать иллюстрации, искать издателей в Европе и Америке, что нелегко в настоящее время кризиса.
17 октября. Кабинет Брюнинга спасен незначительным большинством. На этот раз хаос избегнут. Заговор черной реакции провалился, но нечистая сила еще мутит... Вчера был в собрании квартиронанимателей по судебному процессу с нашим домоуправлением. И здесь банкротство, пропадут наши задатки на квартиры, значительные суммы.
5 ноября. Исправлял самые последние корректуры «Истории хасидизма» (иврит), указатель и пр. Вчера отослал все это в Тель-Авив. Стало легче на душе... Вчера закончил и будничную работу: деловую корреспонденцию, квартирные расчеты, покупки для нуждающихся родных в России — и стряхнув груз забот, принимаюсь сегодня за дело «интеграции души»: приготовления к «Книге жизни».
9 ноября. Кончил автобиблиографию на всем протяжении 1880 — 1931 гг...
19 ноября. В Польше эпидемия студенческих погромов... В Германии побеждает реакция: выборы в Гессене дали подавляющее число голосов за нацистов. Это безумие миллионов может привести весною, при выборах в прусский ландтаг, к падению республиканского правительства и торжеству гитлеровцев с их лозунгом «рубить головы».
Вчера внезапно умер Н. Гергель, недавно ездивший в Америку для сборов на фонд энциклопедии моего имени. Горел, бедняга, в общественном пекле — и сгорел.
От всех этих ужасов спасаюсь в разборе и упорядочении моего архива...
27 ноября. Живу в двух мирах: нынешнем мире кризисов и в былом, среди гула готовящихся общественных взрывов и среди руин былых храмов, разрушенных давними взрывами. Утром, еще при свете лампы, волнующее чтение «Берлинер Тагеблат» о готовящемся перевороте нацистов. В Гессене открыт план диктатуры с казнями, расстрелами и режимом уморения голодом для евреев. Потом ранний завтрак и почта с воплями из всех стран света, а затем разбор архива старых писем 70-х и 80-х годов прошлого века... Та же смена повторяется после вечерней газеты. Только в часы полного погружения в прошлое нисходит святой дух...
7 декабря. Целые недели жил этою двойною жизнью: пара часов в современности, а все остальные часы дня и вечера в разборе старой переписки за ряд десятилетий. Чудное было настроение, при быстром мелькании сотен старых писем, авторы которых давно оставили земную юдоль. Воскресали мертвые, часто сердце щемило... Забывал в эти часы нынешний мир, который стоит накануне нового потопа варварства. В Германии творится невозможное: Гитлер и его сподвижники открыто выступают кандидатами в новые правители Германии, а правительство Брюнинга молчит, чувствуя свое бессилие. Надвигается новая муссолиниада в Германии: в Италии чернорубашечники, тут коричневорубашечники.
Глава 75«Книга жизни» среди германского хаоса (1932)
Переходный год от демократии к диктатуре в Германии. Воспоминания прошлого как убежище от тревог настоящего, — Политический хаос: студенческие эксцессы, уличная песня нацистов. Новые выборы президента республики, ожидания «спасения» от Гинденбурга, провал Гитлера. — Выборы в прусский ландтаг, победа нацистов, опасность для демократии. Измена Гинденбурга, отставка Брюнинга и правительство Папена. — Государственный переворот в Пруссии: свержение правительства Брауна и назначение рейхскомиссара. Дни террора в Кенигсберге. Переговоры Папена с Гитлером. — Всемирная еврейская конференция в Женеве для создания представительства при Лиге Наций. — Последний летний отдых в Рейнерце. — Правительство Шлейхера. — Смерть Эд. Бернштейна.
В течение многих десятилетий, пока строился по большому плану мой исторический труд, я мечтал о тихом конце жизни, посвященном обзору ее, отчету о содеянном и пережитом. Для этого предполагалась спокойная обстановка, тихий вечер жизни, когда пахарь отдыхает от трудового дня и предается размышлениям. Но мне не суждено было писать свою «Книгу жизни» в такой обстановке. Как первый набросок моих воспоминаний писался под знаком террора в советской России, за год до моего исхода из нее, так и окончательная их обработка началась в год политического хаоса в Германии, приведшего к моему исходу из нового Египта. В 1921–1922 гг. я уносился в воспоминания прошлого от ужасной российской действительности, а в 1932–1933 гг. от столь же ужасного политического кошмара в Германии.
1932 г. был годом шествия Гитлера к власти, а пришествие совершилось в начале 1933-го. В этот промежуток потерявшая голову Германия закружилась в вихре переворотов, Имперское правительство центра (Брюнинг) сменяется правым правительством Папена{840} и потом Шлейхера{841}, левое прусское правительство Брауна насильственно свергается; одряхлевший президент Гинденбург, забыв свою присягу конституции, катится по наклонной плоскости Папен — Шлейхер — Гитлер; выборы в рейхстаг дают новую победу национал-социалистам, и президентом рейхстага избирается его разрушитель Геринг; свирепая армия штурмистов владеет улицей, готовая «рубить головы» демократам и истреблять евреев. Республика катится в пропасть. Германское еврейство стоит между террором улицы и готовящимся ударом-диктатора. У нас возникает идея созыва всемирного еврейского конгресса для организации защиты против нового крестового похода гакенкрейца. Вместо конгресса созывается в конце лета в Женеве большая конференция. Но катастрофа надвигается: если против нее бессильна демократическая Германия, что же может сделать горсть еврейства?
При таких условиях писание мемуаров стало для меня убежищем от кругом бушевавшей бури. Я спасался в этой работе от колючих впечатлений дня. Быстро писалась глава за главой, которые читались в тесном кружке друзей, собиравшихся еженедельно у нас или в другой квартире; первые отделы «Книги жизни» переводились с русского оригинала на идиш и печатались в американских журналах и газетах (ежемесячник «Цукунфт» и ежедневная газета «Тог») и оттуда перепечатывались в варшавских газетах.
Переживания 1932 г., кануна гитлеровской диктатуры я считаю более удобным передать в виде подлинных свидетельств — кратких отрывков из дневников.
1 января. Минимальное пожелание на новый год, чтобы он не был еще хуже, чем старый, чтобы не приходилось покинуть Берлин, который я считал последним этапом моих скитаний... Грустное новолетие. Сейчас ходил по безлюдному парку, скованному морозом. Пишу эти строки, перелистывая заметки для воспоминаний, писанные в разные годы, преимущественно в Финляндии. Это общение с целым смягчает уныние дня.
7 января. …Надо успокоиться и войти в святую работу воскресения мертвых. Но беспокойство продолжается. «Нотферорднунг»[117] запутала все дела. Банкротство новых домовладельцев, «цвангсфервалтер», адвокат, процесс — все это отравляет жизнь. А банкротство всех издательств, кроме немецкого, сулит недоброе в будущем.
Пишу сейчас статью «Еврейская автономия» для «Энциклопедии социальных наук» в Америке (по-английски).
14 января. Третьего дня вечером свидание с Бяликом на квартире Моцкина[118]. Уже несколько месяцев Бялик разъезжает по Европе с лекциями о необходимости спасти еврейскую книгу в связи с банкротством «Двир» и других палестинских издательств. Грустно прошел вечер в беседе о печальном положении Палестины и о других делах. Не было задушевности в беседе. Всех гнетет страх завтрашнего дня: «может быть еще хуже».
8 февраля. Неделя «интеграции души»: под этим заглавием писал первую главу «Книги жизни»...[119] В политической жизни хаос. Японо-китайская война в момент, когда открылась в Женеве конференция по разоружению. Германия накануне фатальных выборов президента (республики) и прусского ландтага. Дикий разгул антисемитизма; в Берлинском университете снова хулиганские нападения нацистов на еврейских студентов. Экономический кризис охватил весь мир. В издательском деле полная депрессия, и все издания моих книг остановились. Еще не знаю, где будет печататься автобиография, которую теперь пишу... Я ее пишу по-русски, но придется печатать ее в еврейском переводе (идиш), в одной из больших американских газет.
15 февраля. Написал и вторую главу «Книги жизни» о Иосифе Дубно и «Иесод Иосеф». Вчера читал обе главы в нашем кружке, в нашей квартире... Но в эту исповедь врывается шум улицы: квартирный процесс, процесс английского издания — результаты моей житейской неопытности...
Умер в Палестине Бен-Ами, 78 лет. Встали в памяти одесские годы, соседство на Базарной улице, жизнь в Люстдорфе летом 1891 г. Но на этот раз не так волновали эти воспоминания. Не было у меня душевной связи с Бен-Ами, воплощением «шефох хамосхо» и «хасидского» фанатизма.
26 фебраля. Вчера слушал в радио речь рейхсканцлера Брюнинга в рейхстаге и крики нацистов, не дававших ему говорить. Впечатление дикой орды, готовой растерзать культурного человека. Людоеды, надеющиеся завтра управлять Германией! Сегодня с трибуны рейхстага цитировалась их уличная песня (в речи республиканца): «Wenn Judenblut vorn Messer spritzt. Dann geht's nochmal so gut...»{842} Таким воздухом приходится теперь дышать в Германии!..
15 марта. Позавчера до после полуночи стоял у нашего радио и слушал сообщения о результатах президентских выборов. Вчера утром узнали последний результат: Гинденбургу недостает немногого до большинства, Гитлер потерпел поражение. Предстоит второй тур, где Гинденбург имеет все шансы на относительное большинство. Германия спасена от хаоса и позора. А как сильна была паника накануне выборов, особенно среди евреев, которых гитлеровцы обещали уничтожить!
24 марта. Я вошел в такую полосу работы, когда описание пережитого становится вторым переживанием, особенно в промежутки чтения старых писем и записей. Сегодня стою на Смоленске 1879 г...
4 апреля. Дошел до 1881 г., времени первого антитезиса в литературе. Пишу с увлечением небывалым, но мешают обстановка и заботы... Сразу весна перешла в лето: чудные теплые дни, уединенные прогулки в Груневальде и Далеме, когда мысленно ходишь по вершинам жизни, подводишь итоги, строишь планы автобиографии, делишь жизнь на эпохи. Ах, если бы ничто не мешало извне этому истинно религиозному настроению!
13 апреля. Вторично провалился Гитлер на президентских выборах, но решающее слово скажут прусские выборы (в ландтаг) 24 апреля: быть ли Германии страною права или кулака. Во всяком случае, мы еще нескоро выйдем из полосы хозяйственных катастроф, если даже освободимся от политических.
Ведутся переговоры о печатании мемуаров на идиш в американской прессе...
22 апреля. Стою в мемуарах на рубеже 1882 и 1883 гг. Сейчас сумерки солнечного дня в Берлине, а мои мысли в Питере, 50 лет тому назад. Как глубока тайна жизни на закате ее! Как длинен этот полувековой путь, переплетенный с волнениями и переворотами двух поколений! Сейчас прочел письма к Иде от зимы 1882/83 г., а сама она сейчас здесь, у врача с больной рукой, усталая от бремени жизни...
26 апреля. От нужды помутился германский ум. Прусские выборы дали победу нацистам; социал-демократы и демократы потеряли свои прежние позиции. Удержался центр, отныне маятник между правыми и левыми. Перевес дают коммунисты, голосующие с гитлеровцами, если это им нужно для хаоса и гражданской войны. В Пруссии, после 12 лет демократии, теперь пойдет полоса тревог.
28 мая. Как давно не записывал здесь! Описание целой жизни вытеснило записи дня. Инстинктивно отворачиваешься от переживаний нынешнего подлого времени в сторону прежних, не столь безнадежных времен. Бывают святые минуты в писании «Книги жизни». Для каждой главы перечитываю черновик, переписку, дневник, сидя у пишущей машины, или на дахгартен нашего дома, или же на скамье в груневальдском парке. Тут я снова переживаю прошлое. Часто волнение доводит до слез, как, например, на днях, когда описывал последнюю беседу с отцом, накануне Рош-гашана, и его смерть через две недели...
31 мая. День ужаса. Утром узнал о самоубийстве племянника Бенциона с женою. Их трупы нашли в Гавеле, где они утопились несколько дней назад. Я этого исхода давно опасался. Меланхолик уже в Палестине покушался на самоубийство, и тут не раз говорил нам и знакомым, что видит в этом простейший исход из трудностей жизни. Теперь, когда после трех семестров ему предстояло оставить университет и вернуться в Палестину, он прибег к этому решению и увлек в смерть жену-ребенка...
4 июня. Вчера были похороны. «Вырыта заступом яма глубокая», даже не одна, а две... Эти же дни — дни ужаса в Германии. Солдатским сапогом Гинденбург растоптал конституцию, призвал к власти ярых реакционеров, феодалов и юнкеров, распустил рейхстаг (новый), не созвав его, ибо новое черное правительство побоялось явиться перед рейхстагом. Сейчас появился манифест нового правительства (Папена), направленный против всех завоеваний демократической республики с 1918 г.
20 июня. Все еще тень гражданской войны над Германией. Разрешены вновь военные формации штурмистов с особым униформой. Они маршируют по улицам, временами бьют и громят...
29 июня. Сижу и пишу о российской эпидемии юдофобии 1891 г. в охваченной еще более злокачественной эпидемией Германии 1932 г. Несколько дней тому назад гитлеровцы провели в прусском ландтаге решение о конфискации имущества всех Ostjuden. (P. S. Этот демонстративный вотум не получил силы закона.)
23 июля. Первый шаг к диктатуре сделан. Гинденбург назначил рейхскомиссара для Пруссии, сместил прусских министров и полицей-президентов и объявил «исключительное положение». Третьего дня слушал в радио, как рейхсканцлер Папен оправдывал этот государственный переворот. Валит все на коммунистов, но просто исполняет все желания нацистов. Готовятся к рейхстагским выборам 31 июля. От исхода их зависит, быть ли германской демократии, или придет das dritte Reich.
1 августа. До поздней ночи вчера стоял у радио и записывал результаты выборов. Гитлеровцы не получили большинства, но все-таки прошли в рейхстаг в числе 229 депутатов... Они будут давить на нынешнее реакционное правительство Папена, чтобы передвинуть его еще больше вправо...
10 августа. Десять дней террора нацистов в Кенигсберге и других городах. Бросают бомбы в учреждения социал-демократов, рейхсбаннеров и коммунистов, в синагоги и еврейские магазины. Масса взрывов, много убитых и раненых. «Ангриф» (Геббельса) заявляет, что террор не прекратится, пока не дадут Гитлеру полновластия в Германии.
Отклонил приглашение на всемирную еврейскую конференцию в Женеве и сегодня послал приветственное письмо программного характера. Указано наступление новой эпохи крестовых походов под знаком гакенкрейца, необходимость организованной борьбы с антисемитизмом и создания еврейского вельтконгресса как постоянного органа для представительства при Лиге Наций[120]. Что выйдет из конференции? Справа и слева ее атакуют: ортодоксы, ассимиляторы и «классовики».
Корректуры на идиш и иврит, посетители преимущественно из американских туристов (Д. Пинский{843}, редактор «Тог», и др.), тихие прогулки в парке и в лесу, тревожные мысли и думы вечности — все перемешано.
31 августа, Рейнерц. Вчера вечером приехал с И. в старую обитель Рейнерца, пансион «Эбен-эцер», где мы в последний раз жили в 1930 г. Солнце озаряло дорогу от Берлина до Глаца, где оно великолепно закатилось в пышных складках лесистых гор. Ночь в опустелом пансионе, недавно еще переполненном гостями, крепкий долгий сон, утро лучезарное после освежительного ночного дождя. Тянуло на улицу, на чудные аллеи, на горные тропинки, к памятным местам... В полуденные часы прогулка по липовой аллее, между двумя рядами «патриархов леса»... Купил по дороге «Берлинер Тагеблат». Первое заседание рейхстага прошло спокойно, вопреки ожиданию. Спокойно выслушали даже буйные нацисты речь старой коммунистки, «алтерс»-президент Клары Цеткиной, приехавшей для этого из Москвы. Президентом рейхстага избран Геринг. Перерыв на несколько дней — и тогда решится судьба новорожденного рейхстага...
6 сентября. Чуден Рейнерц в эти солнечно-свежие дни, овеянный нежной грустью уходящего лета... Сегодня минуло 10 лет со дня нашего переезда на жительство в Берлин. Много пришлось пережить здесь за эти годы. Вначале ужасы инфляции и разрухи, потом полоса благополучия и кипучей работы, а теперь вырождение политическое, коллективное безумие.
21 сентября, Берлин. Чудным закатом прощался со мною Рейнерц на Бадеалле, между зелеными лугами и зелеными горами. Он улыбнулся мне вчера ранним утром, в момент отъезда, восходящим солнцем в нежных изгибах холмов и долин. Еще до вокзала Герлиц в Берлине проводило нас силезское солнце. Там нас встретил Л[ещинский] в ауто и отвез на квартиру... Вечером были Чер[иковеры], рассказали о городских делах...
2 октября (второй день Рош-гашана). Мне сегодня минуло 72 года. Вступаю в год, который должен стоять под знаком Мнемозины. Уже появились первые главы воспоминаний в «Цукунфт» и «Момент»; сейчас печатаются главы с 1881 г. в американском «Тог». А я буду продолжать писать дальше, с 90-х годов...
8 октября. Прошли новые выборы в рейхстаг. Нацисты потеряли 35 мест, но они все еще самая сильная партия в рейхстаге (195 мест). Выиграли коммунисты и дейчнационале, пострадали социал-демократы и средние партии. Политический психоз длится. Крайне правые и крайне левые владеют умами отчаявшихся. Парламент неработоспособен. Путь к диктатуре свободен... Среди политических бурь я две недели укрывался под сенью прошлого. Написал еще пару глав мемуаров. Сейчас стою на пороге 1894 г...
26 ноября. Раннее утро, еще темно, а газета («Фосс») уже подана, и отрываешься от эпопеи прошлого ради трагедии дня. Гитлер на днях был только на один шаг от власти, от диктатуры над Германией. Старец Гинденбург в последнюю минуту испугался и не назначил его рейхсканцлером. Германия избавилась от диктатуры, но она не может иметь и законное правительство: этому мешает фракция в 200 нацистов в рейхстаге, при ста коммунистах. Будет, вероятно, снова назначен Папен или ему подобный реакционер.
9 декабря. В Германии еще не кончилась полоса хаоса. Царит пока новый канцлер, генерал Шлейхер. Хозяйственный кризис все еще длится: 6–7 миллионов безработных, кричащая нужда.
26 декабря. Стою в мемуарах на 1900 г... На днях был в крематории, у гроба Эдуарда Бернштейна. Два года назад я был у него, и он обещал меня посетить, но он все время болел и почти не выходил. Теперь я пришел проститься с мертвым. В речах членов с.-д. партии никто даже не упомянул, что он был еврей...[121]
31 декабря. Умерла в Петербурге Фанни, моя сверстница, член нашей Мстиславской семьи. Роятся воспоминания в голове, нанизываются на длинную нить лет... Только что собрался послать ей мои воспоминания детства и юности. Вырвана еще нить из ткани, выпало звено из длинной цепи...
Глава 76Конец демократической Германии (1933)
Два момента: октябрь 1917-го и январь 1933 г. — Приход Гитлера к власти (30 января). Роспуск рейхстага и новые выборы под террором. — Речь вождя по радио об уничтожении республики «ноябрьских преступников». — Пожар рейхстага и «глас народа». — Террор штурмистов. — Варфоломеевские ночи. — Смерть Койгена; тайна кладбища. — Закон рейхстага о чрезвычайных полномочиях, легализация диктатуры. — Протесты мира и жестокая кара евреям за эти протесты, — День 1 апреля: бойкот против евреев по приказу правительства. — «Национальная революция». — Бегство из Германии. — Сожжение книг в Берлине, аутодафе свободной мысли. Деградация моей «Истории». — Моя гомеопатия: лечу новое горе воспоминаниями о старом, — Целебное действие моих книг на разочарованных ассимиляторов. — «Хурбан Ашкеназ». — Препятствия к моему исходу из Германии. Преодоление их и отъезд из Берлина (23 августа).
В октябре 1917 г. мне суждено было в Петербурге стоять у могилы новорожденной демократической России; в январе 1933 г. я видел похороны демократической Германии. 30 января 1933 г. Гинденбург изменил своей конституционной присяге и предал демократию в руки ее противников, назначив их вождя рейхсканцлером. Страна подпала под власть штурмовых колонн нацистов. Начались варфоломеевские ночи, аресты, пытки, концентрационные лагеря, «легализованный террор». В России я прожил под властью большевиков четыре с половиною года; в гитлеровской Германии не мог выдержать больше семи месяцев. В конце августа я оставил страну, где завершил свой научный труд и где надеялся провести остаток жизни. Впечатления пережитого за эти семь месяцев пусть передают следующие весьма сокращенные записи из дневников.
30 января. Сейчас принесли вечернюю «Фосс». Худшие опасения последних дней сбылись: назначен кабинет Гитлер — Папен — Гугенбург. Еще недавно заявивший о своей верности присяге и республике, Гинденбург составил правительство из ярых врагов демократической республики. Ближайшие дни могут принести самое страшное: coup d'état{844}, диктатуру справа, восстание слева, панику, погромы. Продолжаю воспоминания (стою на кишиневском погроме 1903 г.).
6 февраля. Дописал на днях первый том «Книги жизни», до отъезда из Одессы летом 1903 г. Теперь делаю промежуточные мелкие работы …Почти одиннадцать лет назад я бросил страну красной диктатуры ради свободной демократической Германии. Теперь Германия стоит на пути черной диктатуры. Прежний рейхстаг распущен, начинается избирательная кампания, а левые газеты закрываются и собрания запрещаются. Сегодня, вероятно, будет распущен и прусский ландтаг. Гитлер объявил «четырехлетний план» для оздоровления Германии — явное подражание советской пятилетке.
13 февраля. Я на днях слушал в радио речи новых властителей — Гитлера, Гугенбурга и других. Искоренить все, сделанное за период республики с 1918 г., «уничтожить марксистов» и их пособников, т. е. всех республиканцев-демократов, — таков лозунг этих людей... 8 марта будут парламентские выборы. Если правящие партии получат большинство, они легальным путем разрушат веймарскую конституцию, а в противном случае разгонят рейхстаг.
Вчера читал в нашем кружке последние главы из «Книги жизни».
2 марта. Пожар рейхстага, который правительство приписывает коммунистам, а голос народа — самому правительству. Террор власти, аресты всех депутатов-коммунистов, многих социал-демократов, «чрезвычайные декреты», упраздняющие свободу личности, слова и собраний, запрещение всей коммунистической и даже социал-демократической прессы и избирательных плакатов. Весь Берлин во власти штурмовых колонн нацистов, производящих обыски, стреляющих в левых. Не проходит дня без десятков убийств и ранений. …Послезавтра выборы, ждут вотума народа. Вчера в радио Гитлер опять говорил об уничтожении республики «ноябрьских преступников».
4 марта. Прусский министр Геринг заявляет в своих публичных выступлениях: «Мое дело не творить правосудие, а уничтожать и искоренять». Это ответ на требование справедливости и равного отношения ко всем гражданам.
6 марта. Результат вчерашних выборов в рейхстаг: 44 %. нацистов плюс 8 % дейчнационале. Значит, обе правительственные партии имеют 52 %, большинство. Реакция в Германии обеспечена. Теперь она сможет все делать «легально»...
10 марта. Уже отменены конституции в Баварии и всей южной Германии, после того, как Пруссия была «покорена». По всей стране носятся отряды штурмистов, срывают республиканский флаг и поднимают свой гакенкрейц или военный флаг. Насильственно низлагаются носители власти: министры, полицей-президенты, бюргермейстеры из республиканцев, и замещаются комиссарами из нацистов. Обыски, аресты и избиения не только коммунистов, но и социал-демократов. Нападения на еврейские лавки, на евреев-пешеходов и т. п... Нет исхода, разве в исходе из Германии, но куда?
Сегодня был на кладбище. Хоронили внезапно умершего Д. М. Койгена. Лег на диван и умер от разрыва сердца. Помню случайные встречи с ним в Питере в годы войны, затем наши берлинские встречи с 1923 г., соседство по Шмаргендорфу, беседы, общие встречи с Эд. Бернштейном. Тяжело жилось ему, метафизику в реальной науке социологии, без литературного и академического заработка; последнюю университетскую субсидию отняли у него новые антисемитские власти. На кладбище сегодня сошелся весь наш кружок. Все были взволнованы, говорили о злобе дня — терроре[122].
12 марта (Пурин). Вчера утром сообщили об аресте Я. Лещинского, с которым я виделся на похоронах Койгена. Взяли его как журналиста, посылающего телеграммы в нью-йоркский «Форвертс». День волнений. Каждый из нас может ждать обыска и ареста. Многие покидают Берлин.
16 марта. Освободили Лещинского и высылают из Германии. Вчера он был у нас в обществе близких друзей (была и гостья, вдова Шалом-Алейхема, из Америки). Атмосфера паники: все говорят о бегстве. Третьего дня по телефону простился со мною лидер меньшевиков Абрамович, уехавший со всей группой в Париж. Теперь при встречах с друзьями спрашивают: куда думаете ехать? Разрушается наш берлинский центр, продержавшийся десять лет. Я все-таки выжидаю... Как верен мой прогноз в эпилоге «Истории»: мир колеблется между большевизмом и фашизмом!
25 марта. Finis Germaniae! Конец свободной демократической республике, где я так охотно поселился 11 лет тому назад. Новый рейхстаг собрался, принял гитлеровский «закон о полномочиях» (Ermächtigungsgesetz) на 4 года, т. е. уполномочил вождей нацистов на диктатуру. Диктатура узаконена, но массовый террор не прекращается. Желторубашечники врываются в дома, бьют «марксистов», пацифистов и евреев. В провинции врываются в больницы, здания суда и городских управлений, выгоняют еврейских врачей, адвокатов, судей, чиновников; часто высшее начальство прямо отнимает должности у евреев и назначает на их места нацистов. Вообще, смещаются с должностей десятки тысяч чиновников запрещенных трех категорий, не говоря уже о коммунистах, для которых устроены концентрационные лагеря. Когда штурмисты нападают и избивают, полиция задерживает не бьющих, а избитых, и берет их под «охранный арест» (Schultzhaft), якобы для защиты от ярости толпы.
В Англии, Америке и других странах огромное движение против этой «тевтонской ярости»; в заграничной прессе даже преувеличивают ужасы «германских жестокостей». Митинги посылают резолюции протеста правительствам, дипломаты делают представления германскому правительству. Последнее притворно возмущается «ужасающими известиями» (Greuelnachrichten), распространенными за границей, но не мешает своим официозам «Фелкишер Беобахтер» и «Ангриф» подстрекать к погромам. А кругом паника. Бегут и собираются эмигрировать люди и из нашего кружка.
30 марта. На антигерманские манифестации, устроенные 27 марта в Нью-Йорке, Лондоне, Варшаве и многих других городах, правительство Гитлера ответило бойкотом еврейских торговых фирм и бюро свободных профессий во всей стране. Бойкот должен быть полностью проведен в день 1 апреля. Не помогли вынужденные протесты лояльных немецко-еврейских организаций против заграничных манифестаций — власти прямо заявили, что мстят всем германским евреям за демонстрации их братьев за границей.
2 апреля (воскресенье). Вчера позорный день Германии. Берлин и вся страна точно исполнили приказ бойкота евреев. Желторубашечники с гакенкрейцем стояли у всех еврейских магазинов с плакатами: «Немцы, обороняйтесь! Не покупайте у евреев!» — и не давали никому входить в магазин. Не пускали к еврейским адвокатам и врачам, гнали евреев из учреждений, из государственной библиотеки. В провинции были кровавые столкновения. На всех еврейских магазинах и бюро были наклеены плакаты бойкота, местами желтого цвета. На столбах: «Евреи всего мира хотят уничтожить Германию!» и т. п. Мир бессильно негодует. Паническое бегство продолжается. Министр пропаганды Геббельс объявил, что новая «национальная революция» призвана искоренить либерализм XIX в. и принципы французской революции 1789 г.
8 апреля. Подобно многим, я тоже нахожусь в этом мучительном состоянии, на отлете... Я все еще цепляюсь за мысль: а нельзя ли все-таки остаться, замкнуться в этом тихом углу Груневальда? Но как жить хотя бы в тихом углу леса среди воющих кругом волков?.. И куда идти? В шумный Париж, в тихую Швейцарию, в Чехословакию, Латвию или Литву? Вырваться из Германии теперь не легче, чем 11 лет назад из советской России. Сам себе удивляюсь, как при таком состоянии я еще в последние дни продолжал «Книгу жизни». Пишу о 1905 г.
17 апреля (7-й день Пасхи). Ежедневные встречи, визиты, приемы посетителей. Разговоры о злобе дня в расползающемся нашем муравейнике. Куда и когда едете? — обычный вопрос друг другу. Из бесед узнаешь еще многое о домашних погромах нацистов: в отличие от былых русских черносотенцев, они устраивают не уличные, а тихие погромы в домах, в своих казармах, куда увозят еврейских врачей, адвокатов, купцов, бьют, истязают. Наслушаешься таких рассказов и уходишь разбитый. В последние дни находят утешение в английском парламентском протесте, в крике по адресу Германии: нельзя приходить в Лигу Наций с окровавленными руками! Гитлер уже изолировал Германию, погубил ее внешнюю политику. Мировой еврейский бойкот нанесет ей экономический удар.
19 апреля. Умер в Киеве Н. Штиф. Он мелькал в моей жизни в разные моменты. В Питере 1909–1917 гг., где он в собраниях выступал в защиту идиш, особенно на бурной конференции ОПЕ в 1916 г., в споре с Бяликом и другими гебраистами. В 1917-м примкнул к нашей «Фолкспартей», затем очутился в Киеве, где переводил на идиш мою «Новейшую историю». В 1922 г. наша встреча в Ковне, где он работал в газете «Найс». Затем Берлин, совместная работа над переводом, частые встречи, проект еврейского научного института (ИБО). Наконец отъезд в Россию, под иго большевизма, и самобичевание кающегося; филология по «социальному заказу» в Киеве, невольное отречение от заграничной эмиграции. Согрешил ради куска хлеба, но нашел ли он хоть хлеб в стране голода?..
17 апреля. Каждый день в 7 час. утра и в 5 час. дня всасываешь из прессы яд известий об искоренении «неарийцев». Сейчас идет изгнание еврейских профессоров из всех университетов. …Наша колония в Берлине все больше пустеет. Вчера уехал в Париж с женой самый живой член нашей колонии Ч-р. …Весна цветет. Перечитываю в парке или на дахгартен черновики (мемуаров) или дневники. Эти черновики я писал в 1921–1922 гг. в Питере, готовясь покинуть Россию, как теперь готовлюсь покинуть Германию.
6 мая. Делил свое время между газетной отравой, писанием мемуаров и исправлением еврейского перевода V тома «Истории» для палестинского издания. Задыхаюсь в царстве зла, ненависти и насилия. Нет мочи больше дышать этим отравленным воздухом, а взять посох странника в 72 года нелегко. Закрыты все свободные рабочие союзы с тремя миллионами членов и переданы во власть нацистов. Никто не пикнул. В ближайшие дни будут публично жечь «еврейские и марксистские» книги на улицах — неслыханное варварство. Но протестующий мир уже привыкает к варварству, и мало-помалу протесты затихают. Наши беженцы из Германии рассеяны по всему свету. Комитеты помощи не справляются с делом.
А май сияет «бесстыдной красотой» над этим Содомом, над кликами торжествующих и воплями их жертв.
10 мая. В моих планах перемена. Вместо дорогого и чуждого Цюриха я остановился на Риге. Более близкая среда, ближе к детям в Польше и России, более дешевая жизнь, лето на берегу моря. Строим с И. новые планы...
11 мая. Вчера вечером в Берлине (на площади близ университета) и в других городах Германии жгли на кострах книги «undeutscher Literatur» — социалистов, либералов, пацифистов, главным образом евреев. Делали это студенты с благословения «вождей». Позорная картина, которая сделает Германию еще более ненавистною во всем мире. Мне передали, что моя десятитомная «Weltgeschichte», стоявшая в читальном зале Штаатсбиблиотек среди наиболее читаемых книг, удалена оттуда наряду с историей Греца.
29 мая. Из иностранных газет (германская цензура это замалчивает) узнал, что моя «Weltgeschichte» запрещена в Германии для общественных библиотек и книжных магазинов. Книга изъята, не будет ли изъят и автор? Я спокойно отношусь к этому: не тронут меня, как иностранца, хотя и пишущего книги, «противные германскому духу» (таков мотив запрета). Готовлюсь в путь, но препятствия к отъезду еще не устранены: квартирный контракт, спасение сбережений... Кругом бегут. Вчера простился с семьей И. Штейнберга, уехавшей в Лондон...
1 июня (утро Шовуоса). Сижу в парке и отмечаю день Шовуоса, как бывало в Финляндии в годы, о которых теперь пишу в воспоминаниях. Еще месяц-полтора — и я прощусь с этими местами моих уединенных дум и одинокой тоски. Сегодня вечером соберется у нас остаток нашего кружка.
10 июня. Приходится спасаться, как из горящего дома... Ежедневные хождения, переговоры, заботы. Стремлюсь выбраться не позже 15 июля. Удастся ли?
26 июня (Im Dol, Finkenstrasse). Пришел сюда, как раньше, в перерыв работ, чтобы отметить особый перерыв: сегодня дописал период 1910–1914 гг. в мемуарах, остановившись на возвращении из Нодендаля в Питер в первые дни войны. Чудный день после ряда дождливых. Лес неумолчно гудит, поет торжественный псалом. А я должен скоро оставить эти святые места вокруг Содома.
1 июля. Те же переживания, что в 1921 г. в Питере. Там задерживался исход из-за паспорта, здесь — из-за квартирного процесса. Лишь в августе можно будет приступить к расторжению контракта... «Сердце сожмется мучительной думой», как подумаешь о необходимости уйти из тихого уголка, в котором надеялся найти последнее пристанище в моей скитальческой жизни. Так хорошо мечталось в этих парках Груневальда и Далема, в зачарованных безлюдных переулках, среди романтических вилл...
Написал главу о первом полугодии войны (1914).
13 июля. Изменил способ изложения: большею частью цитирую дневники, дающие яркую картину тогдашних переживаний. Так будет и дальше... Опять колют душу впечатления дня. Старый социалист Шейдеман, бежавший в Прагу, назвал Германию «домом умалишенных». Безумие заразительно, и эпидемия распространяется. Во многих странах уже есть очаги этой заразы.
17 июля. Введена система заложников: за протест Шейдемана за границей арестованы здесь и брошены в концентрационный лагерь его родственники. Тем же грозят остальным политическим эмигрантам. Всем беженцам вообще грозит конфискация имущества в Германии. У натурализовавшихся между 1918 и 1933 гг. иностранных евреев отнимут германское подданство, и тысячи мечутся в страхе перед лишением прав и куска хлеба...
12 июля. Similia similibus curantur{845}. Лечу новое горе старым. Пишу о 1915 г.
Уже два дня не получается бюллетень берлинского отдела Еврейского телеграфного агентства. Власти запретили этот единственный орган осведомления после того, как отняли у него свободу. Много лет подряд я каждое утро получал и внимательно читал эту коллективную телеграмму от моей народной семьи на всем земном шаре...
27 июля. Свирепствует «легализованный террор», как «Таймс» назвал нынешний режим в Германии. Каждый может быть обыскан дома или на улице и арестован; каждый связан тысячами «законов», создающих преступление из каждого свободного шага.
31 июля. …Атмосфера бегства. Приходят люди уезжающие, прощающиеся навсегда или скорбящие о невозможности уехать. Вчера печальная вдова Койген, Равчи, Майзель. Палестина — главная цель бегущих... Страшно видеть развал исторического центра. Сейчас «хурбан Ашкеназ»{846}. Вековой период эмансипации и ассимиляции кончается, и новая эпоха начинается среди крушения старых идеалов. Будут ли они заменены новыми? Я призывал к этому в последних томах «Weltgeschichte». Теперь эту книгу читают в невольные досуги и те интеллигенты — лишенные работы адвокаты, врачи и др., — которые раньше не могли вдуматься в нашу национальную проблему. На днях встретился на нашем дахгартен с одним из них, бывшим судьей. Он читает систематически мои десять томов и начинает понимать средние века. И таких много, как мне рассказывают. Расстаюсь с Германией в сознании, что недаром жил и работал здесь, что оставляю духовную опору для людей, потрясенных катастрофою, выбитых из колеи.
Сегодня вечер Тише-беав, и я сижу над старыми «Кинот» и читаю любимую элегию: «В эту ночь рыдают мои дети, в эту ночь был разрушен мой храм и сожжены мои дворцы...» Нужно было собраться в одной из синагог Берлина, сесть на пол и оплакивать разрушение германского еврейства, которое только началось и будет продолжаться еще годы.
18 августа. Прошли дни тревог, остались только хлопоты предотъездные. Тоска разлуки с местом, которое связано с переживаниями одиннадцати лет моей жизни, может быть самых плодотворных. Едем 23 августа, после упаковки вещей в присутствии таможенного чиновника... Ходил сегодня в Цолламт по центральным улицам Шарлоттенбурга. Уныние, мерзость запустения.
19 августа. Быстрая смена тревог и успокоения. Жуткие думы бессонных ночей и просветленная мысль солнечного утра. Все связано с мелкими заботами, могущими иметь крупные последствия (страх за дорогой груз рукописей и т. п.)...
26 августа, Рига, Межа-парк. Берлин покинут 23 августа вечером. Пережиты дни новой эмиграции, тяжелые, тревожные. В последние дни пред отъездом посещали нас друзья и знакомые, остатки «былого величия». Трогательны были напутствия соседей и знакомых.