з) догматизма отрицателей. Вместо догматизма здесь вступает в свои права историзм.
Я давно задумал философский этюд об «историзме», как миросозерцании и как методе, но не знаю, успею ли осуществить этот замысел. Отмечу здесь несколько основных черт этой доктрины, Историзм в социологии то же, что эволюционизм в биологии и релятивизм в философии. Если человеческое познание в своей основе относительно, то не могут быть абсолютными построенные на нем выводы и системы. Если наши представления о вещах ограничены пределами наших пяти чувств, то наши идейные представления ограничены нашим историческим кругозором. Нет абсолютных истин, кроме имманентного человеческой душе этического закона. Его контролю должны быть подчинены все наши относительные истины, которые подлежат также проверке в порядке исторической динамики. А историческое мышление есть по необходимости мышление синтетическое. Законченное мышление ведет от слепой гармонии тезиса через дисгармонию антитезиса к сознательной гармонии синтеза. Большинство людей остается либо в первой, либо во второй стадии мышления, и только немногие самостоятельно достигают высшей стадии: исторического или эволюционного синтеза.
IV. Религия, философия, этика
1. Религия для одних исходная точка мировоззрения, для других — конечная. Одним она все объясняет, даже то, что к ее ведению не относится; другим она открывает просвет лишь туда, куда не проникает научная мысль, в область непознаваемого.
2. Религия для одних абсолютный ответ на мировые загадки, для других гипотеза (деизм в понимании Вольтера), для третьих созерцание (пантеизм); для большинства же она — потребность сердца. Когда Вольтер сказал, что если бы Бога не было, его следовало бы выдумать, то он имел в виду веление р_а_з_у_м_а найти первопричину вещей, источник закономерности в явлениях природы; но еще важнее «выдумать Бога» ради потребностей человеческого с_е_р_д_ц_а: чтобы скорбящая душа имела к кому обращаться с беседой-молитвой, на кого опираться, когда все опоры в жизни колеблются. Это два разных Бога; первый есть отвлеченный закон бытия, недоступный, не откликающийся на человеческое горе; второй — доступный внутреннему взору человека, слышащий его жалобы, управляющий его судьбой.
3. Плох не тот, кто потерял наивную веру детства, а тот, кто, потерявши, не ищет веры в более совершенной форме, будь то религия, очищенная от суеверия и обрядности, вера философская, этическая, социальная — вообще вера в определенные идеалы, дающие смысл жизни. Необходимо только, чтобы эти идеалы могли заменить человеку тот комплекс духовных стремлений и высших эмоций, которые порождают религию и воплощаются в Высшем Существе. Даже «материалист», посвящающий свою жизнь служению высшим принципам этики и гуманизма, правды и справедливости, является верующим, поскольку он верит в осуществимость своих стремлений, то есть своих идеалов, и следовательно, невольным идеалистом в своем материалистическом миросозерцании. Только идеологи, не признающие высшего этического критерия и принципов гуманизма, являются представителями полного безверия.
4. Бог есть наше духовное представление о Боге, как вещь — наше чувственное представление о вещи. Духовным восприятием мы постигаем Бога вне нас через Бога внутри нас: в нашей совести, высших идеалах добра и правды. В этом смысле может быть сказано: «царство Божие внутри вас». С другой стороны, люди далеко не религиозные связывают с Богом противоэтические представления: ведь Вильгельм II говорил о «германском Боге» как олицетворении военной мощи и даже Гитлер нередко упоминает о Боге. В этом смысле верно изречение мыслителя XVIII в. (Вольнея): «Не Бог сотворил человека по своему образу и подобию, а человек сотворил Бога по своему подобию». Старый атеист имел в виду антропоморфизм в религии, но я тут говорю об этическом Боге: каждый представляет его себе по своим нравственным идеалам. В этих представлениях отражается духовная личность человека.
5. Кто не имеет а себе «царства Божия», в смысле порыва к высшим духовным идеалам, является нерелигиозным человеком, хотя бы он исповедовал какую-нибудь из официальных религий. Наименее религиозные люди — те, которые торгуют религией или набожностью, продают ее порциями жаждущим чуда, как маклеры между Богом и человеком: клерикалы и церковные фанатики всех религий. Наоборот, бывает глубокая внутренняя религиозность без официальной религии.
6. Человек есть создание конечное с чутьем или потребностью бесконечного. В этом и его величие, и бессилие. Как примирить конечность бытия человека с бесконечностью его духа? Что значит ропот «мыслящего тростника» перед мощью космоса? Религия дала ответ на этот вопрос, но уже библейские Иов и Когелет не удовлетворились им. Давать ответ рискованно, но искать его необходимо, ибо в самом искании есть нечто от бесконечного.
7. Позитивизм или релятивизм дают разрешение вечной проблемы, пока дух удовлетворяется этим. Релятивизм говорит: не смущайся относительностью твоего познания, ибо не может муравей иметь познание человека, а человек — познание сверхчеловека. Твоя истина для тебя, чужая — для существ низших или высших. Но трагедия в том, что дух устремляется выше данного человеку уровня познания,
8. Есть два миросозерцания: космическое и историческое. Космически я ничтожный атом в потоке мироздания, существующего миллионы лет, и все мои истины, все идеалы, дела и подвиги — ничто, тень промелькнувшая. Исторически я вместе с своим поколением и народом представляю собою уже нечто в малом мире, микрокосме человечества. Тут имеют значение и наши относительные истины и дела наши оставляют некоторый след. Космизм сам по себе страшен, и недаром древние советовали: «Не всматривайся в то, что наверху и что внизу, что недоступно твоему разуму». Историзм же спасает душу, давая ей равновесие и охраняя ее от замерзания в ледяной стихии космизма («hakerach hanora» в видении пророка Иехезкеля). Одна только традиционная религия примиряет космизм с историзмом, но для этого нужна слепая вера, что дается не каждому, имеющему научное представление о космосе.
9. Культ истины есть удел высших духовных натур, культ добра — удел эмоциональных натур, культ красоты — эстетических натур. Только сочетание этих трех культов может создать цельную гармоническую натуру.
10. Есть искатели истины и искатели справедливости. Библейские пророки называются «глашатаями истины и справедливости». Русский мыслитель Михайловский хорошо формулировал отношения между «правдой-истиной» и «правдой-справедливостью». Среди людей прежних поколений было больше индивидуалистов, искателей истины путем религии, философии или науки; в новейшее время увеличилось число искателей справедливости путем борьбы за демократию и социализм. Раньше больше стремились к познанию общего смысла жизни, к разрешению вечных вопросов и мировых загадок, но пренебрегали социальными проблемами; ныне добиваются переустройства социального мира на основах справедливости, но часто забывают о высших запросах личности. Народится ли скоро поколение, которое будет гармонически сочетать стремления к правде-истине и правде-справедливости?
11. Мера духовной личности заключается либо в обладании определенным миросозерцанием, либо в стремлении к нему. Верующий простолюдин (истинно религиозный, а не только признающий догмы и исполняющий обряды) выше интеллигента, не чувствующего потребности в определенном миросозерцании. Пора упразднить деление на «интеллигенцию» и народ и заменить его делением на духовные натуры и недуховные натуры, на людей с высшим смыслом жизни и таких, которые не имеют других потребностей, кроме «хлеба и зрелищ».
12. Как много философов, любителей мудрости, которых мудрость не любит!
13. Без веры трудно жить. Или нужно верить в Бога и его мудрое управление миром, хотя это не всегда оправдывается в действительности, или же верить в нравственный прогресс человечества, хотя и это не всегда оправдывается в истории.
14. В нашей вольнодумной юности мы много смеялись над еврейской молитвой, читаемой после известных физиологических отправлений: «Благословен тот, кто сотворил человека с мудростью и образовал в нем отверстия и трубочки, так что если бы одна из них закрылась, человек не мог бы устоять перед Богом ни одного часа». Но ведь мы из анатомии и физиологии знаем, что действительная порча одного винтика в сложной машине человеческого организма может ее совершенно разрушить. Один врач сказал мне: «Из строения человеческого тела я вижу гениального Творца». В Библии это сказано проще: «Из моей плоти я вижу Бога» (Иов 19, 26). Склонных к вере пусть удовлетворит эта гипотеза, а склонных к научному мышлению — гипотеза Дарвина о «происхождении видов».
15. Есть две этики. Этика борьбы за справедливость, выдвинутая в библейском профетизме, предполагает «святое недовольство» неправдою мира, сопротивление злу. Евангельская этика смирения и всепрощения отказывается от борьбы с насилием, ибо считает земной мир только переходной ступенью к иной жизни, небесной. Ницше назвал и библейскую, и евангельскую этику моралью рабов, в отличие от провозглашенной им «морали господ», для которых право в силе. То, что абстрактно формулировал странный философ, ныне осуществляют в самых примитивных формах германские нацисты: бестиализм против гуманизма, мораль «белокурого зверя». Этика иудаизма говорила: «Кто герой? Тот, кто владеет своими страстями». Сократовская этика тоже выдвинула принцип «воздержания» как гигиены души. Был создан отрицательный термин: «раб своих страстей». И этот раб провозглашает себя теперь приверженцем «морали господ»!
16. Однако и идея смирения не соответствует идее строгой социальной справедливости. Толстой, заимствовавший из Евангелия эту идею в форме «непротивления злу», мог еще проводить ее в личной жизни, и то с грехом пополам, но не выдержал в социальной жизни и под конец гневно крикнул насильникам: «Не могу молчать!»
17. «Пусть человек всегда будет среди гонимых, а не среди гонителей» — это изречение Талмуда имеет большое сходство с изречением Нагорной проповеди в Евангелии: «Блаженны гонимые за правду, ибо им принадлежит Царство небесное». В этих сходных выражениях у людей одной эпохи и разных лагерей замечается, однако, та же разница, что между этикой борьбы за право и этикой смирения. Смысл еврейского завета таков: если тебе поставят на выбор быть гонителем или гонимым, выбирай последнее при невозможности сопротивляться насилию, а не ради смирения и «великой нагр