состоит в том, чтобы уравновешивать действие обоих процессов[130].
6. В древней истории иудаизма установлены два периода: а) допророческий, когда народ создавал себе бога-патрона, покровителя племени, наряду с богами-патронами других племен; б) пророческий период, когда возникло представление о Боге всего человечества и стремление превратить еврейство в нацию богоносцев, призванных возвестить миру идею этого универсального Бога, источника правды и справедливости. Во имя этого этического Бога библейские пророки обличали неправду в своем народе и в других. И вот появился творец книги <<Иов» и поднял протест против самого Бога, допускающего неправду и несправедливость в управляемом им мире. В Псалмах и в средневековой религиозной поэзии мы слышим жалобы коллективного Иова, гонимой нации, на «избравшего» ее Бога.
7. Если религия есть д_о_с_т_и_ж_е_н_и_е истины, а философия — и_с_к_а_н_и_е ее, то в Библии есть и то и другое. Ибо здесь поставлены главные проблемы, до сих пор волнующие мыслящее человечество. Та самая Книга, которая дала нам положительную религию, дала и отрицательную критику ее. Она дала нам тезис и антитезис, предоставив нам делать синтез. Библия не только книга веры, но и сомнений в вере. В этом отличие Ветхого Завета от Нового, который весь основан на догматической вере. Недаром талмудисты хотели позже «спрятать» ряд библейских книг, по затем оставили их в последнем отделе «Писаний», то есть вольной литературы, рангом ниже Священного Писания.
8. «Когелет» — первая книга, отрицающая абсолютную истину во имя относительной, да и то с печальной оговоркой: «И все это суета». В Псалмах и книге «Иов» человек еще спорит с Богом, в «Когелет» он игнорирует Бога. Два полюса: полюс огня и горячих излияний Псалмов и полюс скептического холода в «Когелет», а между ними мировая скорбь Иова.
9. Древнее благословение Бога родоначальнику Израиля: «Я сделаю твое потомство многочисленным как песок на берегу моря» — исполнилось в том смысле, что еврейский народ часто распадается как песок на партии и общественные группы, которые трудно объединить для общего дела. Даже апостол хасидизма когда-то сказал: «Как нельзя сделать нить из песчинок, так нельзя объединить десяток евреев на одном мнении».
10. С осуществлением еврейского государства в Палестине будет создан несомненно важнейший духовный центр нации, но ввиду того, что и тогда останется мировая диаспора, возникает опасение, что еврейский народ опять расколется на две части: Иуда в Палестине и десятиколенный Израиль в рассеянии, одно колено с древним национальным языком и десять колен, говорящих частью на идиш, частью на всех языках земного шара. Задача в том, чтобы установить взаимодействие этих частей.
11. Евреев не любят не столько за их недостатки, сколько за их достоинства, за преимущества, унаследованные от долгих веков умственной культуры.
12. Есть тип любителей еврейства, которые любят его как старинную вещь, как историческую редкость. Они желают поэтому сохранить его в виде мумии, а не развивать как живой организм.
13. Римский историк Тацит, сам ненавидевший евреев, приписывал им «ненависть к роду человеческому» (odium generis humani). Почему это? Неужели римские законы и нравы были гуманнее еврейских? Ответ на это простой: религиозная и бытовая обособленность евреев делала их загадкою для окружающих народов, а скрытным и замкнутым людям всегда приписывают неприязнь к соседям. Отшельник, хоть и добродушный, часто слывет мизантропом. То же применимо и к средним векам. Забывали, что во все эти исторические эпохи обособленность была вынужденная, вызванная чувством самосохранения малой нации среди чуждого или враждебного мира.
14. Слово ю_д_о_ф_о_б_и_я, понимаемое обыкновенно в смысле ненависти к евреям, означает в действительности с_т_р_а_х перед евреями. Fobos по-гречески означает боязнь, страх, a fobeo — устрашаю или страшусь, боюсь. Таким образом, «юдофобия» означает иудеобоязнь, как гидрофобия — водобоязнь, то есть собачье бешенство или болезнь от укуса бешеной собаки. Какая огромная масса людей страдает ныне от укусов бешеных собак юдофобии или антисемитизма! Есть страны, где эта эпидемия приняла устрашающие размеры. Но пока против болезни юдофобии не нашлось того серума, какой был открыт Пастером для предохранения от болезни гидрофобии.
15. Когда-нибудь ведь кончится эта вакханалия юдофобии, эта страшная эпидемия человеконенавистничества, свирепствовавшая в ряде стран в первой половине XX в. Народы одумаются, дикие страсти улягутся, и тогда какая картина откроется перед их глазами? Еврейский народ, измученный от нанесенных ему бесчисленных ран, оплакивающий своих мучеников, но нравственно очищенный в горниле страданий, а мучившие его народы — с поколением развращенной молодежи, со всей этой массой погромщиков под именами «железногвардейцев», «штурмистов», «наровцев», «фалангистов», «гакенкрейцлеров», которые никогда не смоют невинную еврейскую кровь с своих рук. Это будет поколение с запятнанной совестью, с загрязненной душой, которое в новом европейском обществе будет нуждаться в исправительных домах для преступников, если только оно само не поймет весь ужас того, что оно натворило в юности под давлением бессовестных вождей. Только после того, как это поколение нравственной пустыни исправится или вымрет, возродится в Европе новое общество, основанное на человеколюбии, братстве и социальной справедливости.
VIII. Разные мысли
1. Мы все похожи на того мальчика, который, опустив руку в наполненный орехами кувшин с узким горлышком, забрал полную горсть их, но когда пришлось вынуть руку из кувшина, вынужден был понемногу выпустить из руки почти все орехи. Так и мы. В начале жизненного пути мы забираем себе в голову слишком много планов и грандиозных замыслов, а потом в тисках жизни мало-помалу сокращаем их так, что к концу очень мало остается. Однако для одаренных людей эти уроки жизни являются средством отбора и определения истинного призвания. Отказавшись от расплывчатых целей, они достигают той концентрации сил, без которой невозможно истинное творчество.
2. Чрезмерный идеализм ведет часто к пессимизму. Разочарование в достижимости максимума идеала отнимает у человека и ту энергию, которая достаточна для достижения минимума. Только сильная натура может преодолеть эту опасность и отказаться от максимализма ради достижения того, что при данных обстоятельствах возможно и что с течением времени может приблизиться к максимуму. — Пессимист, не ожидающий ничего хорошего от жизни, часто примиряется со всеми ее подлостями и совершенно утрачивает былые идеалы. Истинный же идеалист, не теряющий веры в конечное торжество добра, никогда не примирится с временным торжеством зла и сохранит то «святое недовольство», то чувство возмущения против всякой несправедливости, без которого невозможен моральный прогресс.
3. Когда Адам был изгнан из рая, Бог преисполнился жалости к нему и, позвав богиню памяти Мнемозину, сказал ей: иди за ним, и если горе омрачит его душу, утешай его воспоминаниями о былой райской жизни. И Мнемозина пошла и стала утешительницей рода человеческого. Ибо изгнание из рая детства и юности повторяется в жизни всех детей Адама. (См. выше, «Интеграция души».)
4. Способности усвоения и творчества обратно пропорциональны. Человеку с самостоятельным умом труднее усваивать плоды чужого ума, а ординарному уму легче усваивать чужие мысли. Но если чужая мысль уже усвоена творческим умом и воспринята им, то она, как попавшее в плодородную почву зерно, дает обильный урожай, между тем как ординарный ум воспринимает ее механически и зерно мысли остается на поверхности сознания, не давая никакого плода.
5. П_о_д_р_а_ж_а_т_е_л_ь_н_о_с_т_ь лежит в основе поведения большинства людей, представляющего собою человеческое стадо. Эта стадность проявляется не только во внешнем образе жизни, но и в идеях, убеждениях и вкусах. Вот почему мы повсюду видим не только модные платья, но также модные идеи и даже модные (часто деланные) увлечения. В житейских делах стадность может быть безвредной, но она может оказаться опасною при массовом увлечении явно вредными идеями. Психические эпидемии не менее опасны, чем физические, и слабые умы скорее поддаются им, как слабые организмы поддаются чумной заразе.
6. Приходится отмечать, что житейская подражательность или стадность проявляется особенно сильно в женской половине рода человеческого. Достаточно указать на деспотическую власть моды в дамском обществе. Дамские туалеты каждый год и каждый сезон меняются по усмотрению парижских законодателей мод, конфекционеров и портных, и меняются часто не к лучшему в смысле вкуса или удобства, а к худшему, и тем не менее дамы слепо повинуются этим предписаниям, потому что каждая из них считает нужным быть похожей на всех других и боится казаться смешной, если она появится в костюме прошлогодней, «устарелой» моды. Помню время, когда законодатели мод запретили делать карманы в женском платье и пальто, так что дамы вынуждены были носить свои носовые платки, деньги и ключи в сумочках, иногда теряли их и попадали в печальное положение. Я говорил одной даме: представьте себе, что до введения этой моды вас, в наказание за какой-то поступок, лишили права носить платье с карманами для необходимых мелких вещей, — ведь вы бы возмутились, а теперь вы охотно миритесь с этим лишением, чтобы только не отстать от других. Потом появилась мода на «бубикоп», и все, от девочек до старух, стали стричь себе волосы, даже те, которых это безобразило. От обеих этих «реформ» развились две большие отрасли промышленности: производство дамских сумочек и дамские парикмахерские. Когда вышел «приказ» носить шапочки или шляпки с наклоном набок, вся женская армия появилась на улицах в покосившихся набок головных уборах. А скверная мода красить губы, которая вовсе не красит женское лицо и часто противна самим красильщицам! Где же тут говорить об индивидуальных вкусах или об оригинальности!