ма включало анализ реакции птиц на шум транспорта. В крупных городах, таких как Лондон, Париж и Берлин, большие синицы чирикают быстрее и на более высоких нотах, чем те, которые живут в лесах; городские соловьи поют громче в присутствии транспорта, а малиновки предпочитают петь по ночам, когда становится тише[191]. Для больших синиц низкие ноты очень важны, поскольку чем больше и здоровее самец, тем ниже по тону его голос, однако их песни могут заглушаться шумом от транспорта. Как выразился Ханс Слаббекорн из Лейденского университета в Нидерландах, «либо тебя услышат, либо тебя полюбят»[192]. Высказываются опасения, что шум может нарушить природное равновесие и, следовательно, повлиять на то, голоса каких птиц мы слышим в городе. Возможно, уменьшение популяции домовых воробьев связано с тем, что они не смогли приспособить свой голос к городскому шуму[193].
Адаптация песни к условиям обитания может способствовать тому, что птицы формируют собственные диалекты. Когда ребенок учится говорить, он повторяет интонации окружающих людей. Некоторые виды птиц тоже обучаются пению с помощью имитации, и на них может влиять песня соседей. У трехусого звонаря, обитающего в Центральной Америке, различают несколько диалектов. В северной половине Коста-Рики в его песне присутствует громкий треск и свист, а в южной половине Коста-Рики и на севере Панамы – хриплое кваканье[194]. Птичьи диалекты тщательно изучались, и не в последнюю очередь потому, что они позволяют проследить за эволюцией видов. Если песни соседних колоний птиц отличаются – например, из-за разницы в условиях обитания, – то в конечном итоге представители разных колоний перестают общаться и спариваться друг с другом. В этом случае их гены больше не смешиваются, а это значит, что эволюционные пути колоний начинают расходиться, что может привести к появлению двух разных видов.
Соловей внешне ничем не примечателен, но его пение считают самым красивым в Европе. Послушайте несколько записей соловьиного пения, и вы поймете, какое разнообразие звуков может издавать самец соловья. Эти птицы живут в густых зарослях, и поэтому богатый вокальный репертуар для них важнее, чем внешний вид[195]. В 1773 г. английский юрист, антиквар и натуралист Дэйнс Баррингтон поставил соловья на первое место в хит-параде английских певчих птиц, отметив его бойкость, богатство интонаций, широкий диапазон и блестящую технику[196]. В 1924 г. дуэт знаменитой виолончелистки Беатрис Харрисон и соловья стал первым прямым эфиром BBC с открытой площадки. Соловьи в лесу вокруг дома Харрисон в английском Окстеде привыкли повторять музыку, исполняемую на виолончели во время занятий. Прямой эфир едва не сорвался, поскольку птицы боялись микрофонов. В конечном итоге они запели, и передача завоевала такую популярность, что ее повторяли на протяжении двенадцати лет и она приобрела международную известность[197].
Песня соловья очень красива, и это значит, что она может благоприятно воздействовать на нашу психику, однако реакция человека на голоса животных не ограничивается звуковой эстетикой. Когда люди писали Эндрю Уайтхаусу о своем восприятии птичьего пения, в этих историях редко фигурировали соловьи и их чудесные трели. Чаще люди рассказывали о резких криках серебристых чаек в приморских городах или о взволнованном визге стаи стрижей. Иногда эти звуки напоминали о детстве: «За моим окном послышался крик обыкновенной чайки. И в голове у меня возникла отчетливая картина, скопление траулеров в Пойнт-Ло, где я обычно проводил школьные каникулы». Иногда песни ассоциируются с временами года: «Больше всего я люблю крики стрижей, потому что они напоминают о лете»[198].
Таким образом, успокаивающими и полезными для здоровья являются знакомые звуки, вызывающие приятные воспоминания. Когда я спросил Криса Уотсона, какой у него любимый звук, он не выбрал нечто экзотическое, записанное во время путешествий по миру, а назвал сложную, богатую и насыщенную оттенками песню черного дрозда, которую можно услышать у него в саду. Слушать природу и смотреть на нее – разные вещи, поэтому нам нужны новые теории о том, какие звуки для нас полезны и почему. Мне нравится утиное кряканье, но не потому, что я считаю его особенно красивым, – просто эти звуки вызывают приятные воспоминания о том, как я измерял длительность эха.
4Эхо прошлого
Существует поговорка: «Кряканье уток не создает эха, и никто не знает почему»[199]. Как-то раз, надеясь опровергнуть это утверждение, я расположился на зеленом пригорке, делая вид, что беру интервью у утки по имени Дейзи. Каждый раз, когда она крякала или вытягивала и раскрывала крылья, затворы фотоаппаратов щелкали, как кастаньеты. Мои коллеги стояли рядом, едва сдерживая смех. Пресса, узнав о наших скромных попытках развеять распространенное заблуждение о том, что кряканье не создает эха, изо всех сил старалась превратить это событие в новость международного масштаба.
Тогда я не знал, что через несколько лет после этого веселого научного спектакля я опять увлекусь эхом, вновь открыв детскую радость обнаружения мест, в которых отражение крика звучит почти так же громко, как оригинал. Но эхо – это не только крики в туннелях или пение в горах; в зависимости от типа эха звук может претерпевать магические превращения – хлопки в ладоши превращаются в чириканье, свист или даже выстрелы из лазерного оружия.
Первые исследователи, описывавшие природные явления, например английский натуралист XVII в. Роберт Плот, использовали необычные термины для описания загадки эха – многосложное, тоническое, множественное, тавтологическое. Но если классификация животных и птиц сохранилась до наших дней и представляет определенный интерес, то об эхе этого сказать нельзя. Пришло время обновить систематику эха. Может ли эхо превратить одно слово в целое предложение? Или вернуть голос, «украшенный особой музыкальностью»[200]? Или даже повторять звук трубы, но каждый раз на более низкой частоте?
За несколько месяцев до фотосессии с Дейзи к руководителю лаборатории в Солфордском университете, Денни Маккаулу, обратились представители BBC Radio 2, желающие выяснить, правда ли, что «кряканье уток не создает эха». Несмотря на подробные объяснения Денни, почему кряканье все же создает эхо, в передаче прозвучала ложная информация. Раздраженный тем, что репортеры проигнорировали его профессиональное мнение, Денни вместе с коллегами (среди которых был я) решили, что нужно собрать научные доказательства своей точки зрения.
На то, чтобы уговорить одну из ферм одолжить нам утку, а потом доставить птицу в лабораторию, ушло больше времени, чем на сами эксперименты. Сначала мы поместили Дейзи в безэховую камеру и провели базисные измерения кряканья, лишенного эха. Безэховая камера – это сверхтихое помещение, в котором звук не отражается от стен; в ней, в полном соответствии с названием, нет эха[201]. Нам важно было получить опорный звук без эха; в конце концов, это серьезный научный эксперимент, а не развлечение в конце рабочей недели. После перерыва птицу поместили в реверберационную камеру со свойствами кафедрального собора с очень большим временем реверберации – несмотря на размеры классной комнаты с высоким потолком. Обычно эта камера используется для проверки поглощающих свойств различных элементов конструкции, таких как театральные кресла или ковровое покрытие в студии. В этой комнате кряканье Дейзи звучало неестественно и жутко, отражаясь от стен, и шум беспокоил утку, отчего она крякала снова и снова. Мы записали идеальное звуковое сопровождение для фильма ужасов – при условии, что главным героем была бы утка-вампир.
Эхо – это задержанное повторение звука, и в случае с уткой оно может быть вызвано отражением кряканья от скал. Вампирический крик в реверберационной камере продемонстрировал, что кряканье отражается от поверхностей подобно любому другому звуку. Мы не удивились такому результату, поскольку некоторые виды птиц используют эхолокацию, анализируя отражения от стен, чтобы находить дорогу в пещерах. Великий прусский натуралист и исследователь Александр фон Гумбольдт писал об одной такой птице, жирном козодое, ночной птице из Южной Америки, которая питается фруктами. В конце XVIII в. в пещере Гуахаро в Венесуэле Гумбольдт слышал крики и щелчки гнездящихся птиц. Щелчки – это сигналы эхолокации; птицы воспринимают отражения от стен, чтобы ориентироваться в темноте[202].
Но пещеры и реверберационные камеры не являются естественным местом обитания уток, сородичей Дейзи. Нам было интересно узнать, что происходит вне помещения. Чтобы услышать четкое одиночное эхо от Дейзи, мне требовался водоем, рядом с которым есть большая отражающая поверхность, например скала. В таком месте к моему уху сначала придет звук непосредственно от утки, а через короткий промежуток времени – отражение от скалы. В систематике эха такое отражение называется односложным эхом, когда до прихода отражения удается произнести только один слог. Но мы с Дейзи не могли находиться рядом со скалой, потому что в этом случае мой мозг объединил бы отражение с кряканьем, приходящим непосредственно от клюва птицы к моему уху, и я слышал бы только один звук.
Должен признаться, что мои полевые эксперименты были довольно грубыми. Поскольку я не мог взять с собой Дейзи, то просто бродил у разных прудов, каналов и рек, слушая водоплавающую птицу. И ни в одном из этих мест я не слышал чистое, хорошо различимое кряканье отдельно от первоначального звука. В конечном итоге я пришел к следующему выводу: «Утиное кряканье создает эхо, но его можно услышать только в том случае, если утка крякает, пролетая под мостом».