По дороге сюда я прочел несколько научных статей о том, как ментальная практика изменяет нейронные связи в мозге, и в них описывались стадии управления вниманием во время медитации, которые я копировал[381]. Начинать нужно с фокусировки – скажем, на том, как дыхание проходит через ноздри. Мысли будут неизбежно перескакивать с одного предмета на другой. Обнаружив, что отвлеклись, вы должны вернуть внимание к первоначальному фокусу. На каждой из этих стадий в работу включаются разные участки мозга. В эксперименте, поставленном Венди Хазенкамп, испытуемые двадцать минут медитировали в функциональном магниторезонансном томографе, который регистрировал активность мозга. Участников эксперимента просили нажимать кнопку, когда они обнаруживали, что отвлеклись, а затем возвращаться к выбранному фокусу. У людей с опытом медитации выявилась бо́льшая связность между разными отделами мозга, что могло быть использовано для того, чтобы поддерживать внимание и не отвлекаться[382]. Возможно, такая повышенная связность существовала еще до начала многолетней практики медитации, и в таком случае она может служить свидетельством, что эти люди хорошо приспособлены для медитации. Возможно и другое объяснение – медитация изменяет нейроструктуру. Внимание требуется не только для медитации; оно играет важную роль в когнитивных процессах. Многие аспекты медитации – готовность, абстрагирование, переключение, поддержание внимания – полезны во многих областях жизни.
Пережив первые несколько медитаций, я схватил чашку кофейного напитка из ячменя и цикория (готов поспорить, у вас уже потекли слюнки!) и удалился в гостиную. Обстановка вызвала у меня ассоциации с печальным домом престарелых, в котором сломался телевизор. Стулья были расставлены вдоль стен, и мы все сидели, разглядывая свои чашки, стены или окна, в которых виднелись темнеющие зеленые холмы. Я решил лечь спать пораньше. Моими соседями по спальне были два незнакомца, и я даже не мог пожелать им спокойной ночи. Похоже на сцену из сериала 1970-х гг., в котором брак дал трещину – в нашем случае гражданский брак трех людей одного пола. Мы бродили по комнате, не глядя друг на друга и не разговаривая, расходились словно корабли в ночи.
Некоторым нравится такое всеобщее молчание – отпадает необходимость притворяться. Молчание создает анонимность, поскольку ты ничего не знаешь о людях: как зовут, откуда приехали, кто они по профессии и т. д. Отвлекшись от внутреннего созерцания во время завтрака, я попытался угадать, кто они, но свободная, бесформенная одежда для медитации не позволяла сделать никаких выводов. Молодой человек в флисовом саронге и шерстяной шапочке, женщина за тридцать в линялой блузке и легинсах, пожилой мужчина с козлиной бородкой, похожий на джазового музыканта. Как будто я пришел в магазин здорового питания.
Половину занятий составляли медитации в движении, предпочтительно на открытом воздухе, даже несмотря на дождь и холод. Идея состояла в следующем: во время ходьбы сосредоточиться, например, на том, как ступня опускается на землю, как движутся лодыжки, готовясь к следующему шагу. Велосипедист, проезжавший по дороге рядом с территорией поместья, с удивлением смотрел, как мы очень медленно и сосредоточенно разбредаемся в разных направлениях. К этой картине можно прибавить птичий хор, а также угрожающее гудение, доносившегося от цветущего дерева, вокруг которого вились насекомые, и хлопанье крыльев у меня над головой.
Молчание между сеансами медитации способствует осознанности. Иногда я так сосредоточивался, что мне было трудно оценить общий эффект. Его я почувствовал только после окончания всего курса. Сэндвич, который я купил на железнодорожном вокзале, возвращаясь домой, показался мне необыкновенно вкусным.
Идея, что медитация способна изменить восприятие, постепенно получает поддержку в научной литературе, хотя пока собрано еще недостаточно данных, в том числе о воздействии на вкус и слух. Кэтрин Маклин с коллегами исследовали один из аспектов зрения, проверяя людей, которые три месяца занимались буддистской медитацией шаматха в глухом местечке в штате Колорадо. Отшельникам показывали белые линии разной длины на черном экране и просили определить размер каждой линии – длинная она или короткая. К концу курса медитации у испытуемых улучшилась (по сравнению с контрольной группой) способность различать длинные и короткие линии, причем острота восприятия сохранилась и по прошествии пяти месяцев[383].
После трехдневной медитации мои родные смеялись надо мной – я разговаривал неестественно тихим голосом и передвигался со скоростью улитки. Непосредственно после окончания курса мне казалось, что это был интересный опыт, но повторить его мне не хотелось. Однако по прошествии нескольких недель и месяцев я почувствовал желание еще раз провести выходные в наполненном звуками молчании, снова испытать то умиротворенное состояние, в котором я вернулся домой.
8Звуковые достопримечательности
Если бы я попросил вас назвать визитные карточки Лондона, Парижа или Нью-Йорка, вы вспомнили бы такие достопримечательности, как здание Парламента, Эйфелева башня и статуя Свободы. А как насчет звуковых визитных карточек? Готовы ли вы назвать места, известность которых определяет звук? Звуковые достопримечательности не менее разнообразны, чем визуальные: в канадском Ванкувере паровые часы Газтауна отмечают время не звоном, а свистом, на реке Оронт в городе Хама в Сирии древние водяные колеса, или нории, медленно вращаются, издавая громкие стоны, а во время путешествий на юго-запад США нельзя не обратить внимание на диссонирующие гудки поездов Amtrak.
Звуковой визитной карточкой Великобритании может служить звон Биг-Бена, гигантского колокола, установленного на часах башни Парламента в Лондоне. В Великобритании колокол Биг-Бена звучит в новогоднюю ночь, а также на протяжении нескольких десятилетий предваряет сводки новостей и начинает двухминутное молчание в день памяти погибших в мировых войнах. Но что делает звон колоколов особенным? Ответ на этот вопрос отчасти лежит в области социологии (на протяжении тысячелетий колокола играли важную культурную роль), однако особенным является и сам звук. Прислушайтесь к удару колокола: то, что на первый взгляд кажется простой нотой, оказывается очень сложным звуком. Почему он начинается с лязга? Почему в звоне присутствует диссонирующая трель? Какую роль в нашем восприятии удара колокола играет ожидание?
Эти вопросы вертелись у меня в голове, когда я подходил к зданию Парламента. В этот день золоченый орнамент вокруг циферблатов ярко блестел на зимнем солнце. У этой башни в неоготическом стиле роскошная викторианская внешность, популярная у режиссеров рубрики «новости Лондона», но внутреннее убранство простое и утилитарное. На колокольню ведет узкая винтовая лестница из 300 ступенек. Экскурсия делает паузу на полпути, в небольшом помещении, окружающем лестницу. Здесь наш гид, Кейт Мосс (не модель), рассказывает об удивительных технических решениях, которые понадобились для конструирования этих часов в середине XIX в.
Королевский астроном, сэр Джордж Эйри, установил жесткие стандарты, требуя, чтобы первый удар каждого часа был точен до секунды. Он также настаивал, чтобы ему каждый день телеграфировали звук – для проверки. Такая точность была недоступна аналогичным часам той эпохи, и добиться ее было очень трудно, потому что ветер замедлял скорость вращения 3- и 4-метровых латунных стрелок. Решение нашел адвокат и талантливый часовщик-самоучка Эдмунд Денисон: гравитационный регулятор хода, который защищает гигантский раскачивающийся маятник в центре башни от изменений погоды.
Отдохнув, мы снова стали взбираться по лестнице, пока не остановились в узком коридоре позади циферблатов. Лязг механизма часов предупреждал, что до следующего удара колокола осталось две минуты, и мы поспешно преодолели последний пролет до колокольни. Это простое, функциональное помещение с лесами и деревянными дорожками открыто со всех сторон, и по нему гулял обжигающе холодный ветер.
Большой колокол имеет высоту 2,2 метра, диаметр 2,7 метра и весит 13,7 тонны. Мы стояли всего в нескольких ярдах от его металлического бока, и Кейт раздала наушники, чтобы защитить наш слух. Четыре колокола в углах колокольни исполняют знаменитую мелодию «Вестминстерских курантов», которая предваряет удар большого колокола. Кейт предупредила, чтобы мы следили за третьим ударом, после которого нужно вытащить затычки. Во время долгой паузы между «Вестминстерскими курантами» угловых колоколов и ударами Биг-Бена мое волнение росло. Большой 200-килограммовый молот медленно качнулся, а затем резко опустился на колокол снаружи. Первобытную мощь звука я почувствовал даже с затычками в ушах. Воздух в моей груди резонировал, как от басового ритма в ночном клубе.
Слушая десять ударов, я мог оценить все богатство протяжного низкого звука, издаваемого колоколом. Сначала это звяканье металла о металл, которое постепенно превращается в резонирующий звон, длящийся около двадцати секунд. Первый удар молота произвел звук, насыщенный высокими частотами, но они быстро затихли, и остался мягкий низкий тон, который медленно вибрировал.
Начало музыкальной ноты, или атака, может быть коротким, но оно очень важно. Будучи саксофонистом, я много времени потратил на то, чтобы научиться чисто начинать ноту, координируя давление воздуха, выдуваемого из легких, с точным положением языка на трости инструмента. Для скрипача атака – это начало движения смычка по струне; послушайте, как ученик играет на скрипке, и вы поймете, что такое неверный звук! Атака – один из главных факторов, определяющих индивидуальность инструмента. Звяканье колокола Биг-Бена – такая же характерная особенность, как долгая вибрация и мелодия «Вестминстерские куранты».