Фрэнсис объяснил мне, что одна из целей его работы – изменить то, как люди слышат: «Слух сохраняется, но формируется скульптурой»[398]. Это звуковой эквивалент серии работ «Небесные пространства» художника Джеймса Таррелла. Они представляют собой просторные помещения, в которых посетители смотрят на небо через отверстие в потолке, обрамляющее свет и пространство. «Кортиев орган» обрамляет наш слух. Чтобы оценить производимый им эффект, требуется время; вблизи плотины люди обычно задерживаются и предаются размышлениям. Один из посетителей провел внутри скульптуры более получаса. «Я создал собственную симфонию», – сказал он. Другой турист описывал слабые колебания звука внутри как «дезориентирующие». Звуковое искусство невозможно почувствовать быстро. Беглый взгляд на произведение изобразительного искусства, скорее всего, откроет вам больше чем короткое знакомство с саунд-артом.
Многие минималистические скульптуры искажают звук. Несколько произведений Аниша Капура представляют собой большие вогнутые зеркала. Я отправился посмотреть на композицию «Ее кровь» (1998) в художественной галерее Манчестера в Англии. Она представляет собой три громадные вогнутые чаши диаметром 3,5 метра, установленные вертикально у стен зала. Две из них отполированы до зеркального блеска, третья заляпана темно-красной краской. Когда посетители приближаются к чаше, отражение их фигуры искажается. На определенном расстоянии они видят себя словно размазанными по нижней половине зеркала; по мере приближения их отражение вдруг преобразуется в концентрические кольца. В этой точке находится фокус – как для света, так и для звука. Сотрудники галереи заметили, что чаши искажают голос, и теперь предлагают посетителям произнести несколько слов.
Вогнутые зеркала композиции «Ее кровь» ведут себя так же, как обтекатель антенны в Тойфельсберге. А вот гигантские произведения Ричарда Серры в Музее Гуггенхайма в Бильбао издают на удивление разнообразные звуки, как будто их специально создали для звуковых эффектов. «Материя времени» представляет собой инсталляцию из семи гигантских скульптур – спирали, закрученные ленты и волны из покрытой ржавчиной стали. Коричневые металлические стены имеют наклон, образуя узкие извилистые проходы, иногда в виде перевернутой буквы «V»; это дезориентирует и нарушает чувство равновесия. Похоже на гигантский стальной лабиринт – мне все время казалось, что за углом меня поджидает Алиса из Страны чудес.
Когда я пришел в галерею, она была наполнена громкими голосами школьников. Внутри некоторых скульптур я ощущал эффект замкнутого пространства: окружающий шум стихал, и мой слух улавливал отражения от стальных стен. Звук менялся, как в «Кортиевом органе».
К счастью, у меня с собой была пресс-карта, и, значит, я мог достать диктофон, дождаться момента, когда я не буду мешать остальным, и хлопнуть в ладоши, чтобы оценить акустику. В центре гигантских спиралей имелись большие круглые площадки диаметром около 8 метров. Отражения фокусировались в центре площадок. Такая фокусировка создавала эхо, похожее на пулеметную очередь, – звуковые отражения проносились мимо меня каждые двадцать миллисекунд. В некоторых местах я топал ногой, и конструкция отзывалась звуком лопнувшей струны, напоминавшей колебания очень длинной пружины. Как уже отмечалось в главе 5, некоторые скульптуры представляли собой великолепные шепчущие галереи, которые почти без потерь переносили мой голос из одного конца в другой, причем звук прижимался к стальным стенкам.
Больше всего мне понравилась «Змея», скульптура из трех длинных, высоких стальных листов, образовавших 30-метровый извилистый коридор. Ширина проходов не превышала одного метра, и резонанс такого узкого пространства окрашивал мой голос. В определенном месте, где высоко над скульптурой находился плоский участок потолка, звук, словно мячик, скакал между полом и потолком. Кроме того, звук распространялся по узкому проходу и отражался от других скульптур у противоположного конца, возвращаясь в виде рассеянного эха. Интересно было также топать ногами, потому что в определенных местах получался звук, похожий на выстрел из ружья. Я был не единственным, кто наслаждался искажением звука; другие посетители кричали «ола», «эхо» и «бу-у».
Когда Питер Кьюсак расспрашивал жителей Лондона о любимых звуках, они часто называли обычные, повседневные звуки. Все зависит от личных предпочтений, и семантический смысл звука часто важнее, чем чисто физические характеристики звуковой волны. Если вы на секунду отвлечетесь от чтения и прислушаетесь, то что вы услышите? Я различаю голоса, доносящиеся из соседнего офиса, стук капель дождя о тротуар и шаги в коридоре. У вас тоже получился список источников звука? Я подумал о «голосах, дожде и шагах», а не «бормотании, шлепках и топоте». Мы описываем то, что слышим, в основном в терминах источников и метафорического значения, а не в терминах характерного звука.
Но иногда физические характеристики выходят на первый план. Громкий звук, например взрыв, вызывает реакцию «сражайся или беги». Рев пролетающего над головой самолета не сравнится по громкости с грохотом взрыва, однако он может помешать разговору. Мелодия – это всего лишь последовательность абстрактных нот, но она способна затрагивать наши чувства, вызывая радость, печаль и любовь. Тем не менее для большинства обычных, повседневных звуков важен источник. Мозг по возможности идентифицирует источник, и наша реакция зависит от отношения к причине звука. Если вы слышите автобус на городской площади, то ваши дальнейшие действия определяются тем, хотите ли вы сесть в него и как вы относитесь к общественному транспорту. Что такое автобус – пустая трата денег налогоплательщиков, мешающая движению, или общественное благо, помогающее бороться с загрязнением окружающей среды и пробками на дорогах?
Вот почему вопрос Питера о любимых звуках зачастую выявляет звуки, совсем не привлекательные с эстетической точки зрения: объявление «Будьте осторожны при выходе из вагона» в лондонском метро, вой сирены патрульной машины полиции в Нью-Йорке или крики продавцов на турецком базаре на Турмштрассе в Берлине.
Меня поразило сходство ответов на вопрос о любимых звуках с тем, что корреспонденты сообщали Эндрю Уайтхаусу о птичьем пении. Многие истории рассказывали вовсе не о тех городских звуках, которые вызывали благоговение, удивление или были самыми красивыми. Это вовсе не звуковой эквивалент Тадж-Махала, моста Золотые Ворота или Большого каньона; люди говорили о звуках, которые напоминают о памятном месте или событии, а также о тех, которые мы слышим ежедневно. В ответах часто присутствовали звуки транспорта. Как бы то ни было, передвижение по городу – важная часть нашей жизни и работы. Представьте, если бы исследователи спрашивали о любимых видах Лондона; вероятно, респонденты перечислили бы самые красивые или необычные достопримечательности, такие как собор Святого Павла, Лондонский глаз или Тауэрский мост. Исключением является звон Биг-Бена – этот звук не только красив, но для каждого британца также исполнен глубокого смысла, исторического, личного и общественного.
Питер поддерживал проект «Любимый звук» более десяти лет, и за это время некоторые звуки уже исчезли. Раньше прибытие поездов на лондонские вокзалы сопровождалось стаккато хлопающих дверей, когда пассажиры выходили из вагонов. Этот звук исчез после замены подвижного состава. То, что пришло ему на смену, можно услышать в любом уголке мира – результат глобализации технологий и товаров. К сожалению, с точки зрения акустики города становятся похожими друг на друга, теряют индивидуальность подобно тому, как становятся похожими их главные улицы.
Эндрю Уайтхаус обнаружил, что пение птиц может усилить ностальгию по дому. Похожее чувство я испытал в Гонконге, но причиной был совсем другой звук. Больше всего мне запомнился галдеж огромных толп филиппинок, которые заполняли тротуары и торговые центры. Под башней HSBC находится большая крытая площадь, наполненная пронзительными женскими голосами. Для жителей Гонконга этот звук привычен; по воскресеньям филиппинские домработницы собираются в центре города, расстилают пледы для пикника и общаются с подругами. Но для иностранца вроде меня это было удивительное зрелище, увидеть которое можно только в Гонконге.
Крытая площадка под башней усиливала женские голоса, что делало их еще заметнее. Звуковые достопримечательности могут создаваться бетоном, кирпичом и камнем города, поскольку эти материалы образуют пространства, удивительным образом меняющие звук. Пешеходный туннель в Гринвиче из главы 4 присутствует в списке любимых звуков жителей Лондона, поскольку он искажает голоса и звук шагов.
Когда я узнал о Давиде Тидони, то понял, что нашел родственную акустическую душу, поскольку он исследует неизвестные звуковые эффекты городских ландшафтов. В одном из своих проектов Давиде надувает и протыкает воздушные шарики, оживляя звуковую среду. Короткий, громкий и резкий хлопок идеален для выявления акустических характеристик. Мне повезло, и мы познакомились; у него появилось свободное время, чтобы приехать ко мне, поскольку его вынудили взять выходной. Охрана возражала против хлопков и записи звука в лондонском районе Барбикан.
Я решил устроить Давиде прогулку по каналам Манчестера и оценить акустику укромных уголков, узких проходов и арок, появившихся еще в эпоху промышленной революции. После ланча мы зашли в магазин за воздушными шариками, а затем направились к набережной Рочдейлского канала. Этот канал, открытый в 1804 г., был первым, который проложили через Пеннинские горы, разделяющие восток и запад в северной части Англии. Под невзрачным, низким арочным мостом я положил на землю цифровой диктофон. Затем Давиде надул новенький желтый воздушный шарик в виде длинного бугристого червяка с двумя усиками на конце. Приготовив иголку, он терпеливо ждал, пока стихнет шум от проезжавших по мосту машин. Громкий хлопок лопнувшего червяка сопровождался серией отражений, грохотавших под аркой