— Пусть он договорит, — сказал Рэдмен. — Чего я не знаю?
— Свою версию он изложит директору, — произнесла Леверфол прежде, чем Лэйси успел ответить. — Вас это не касается.
Нет, это его очень даже касалось. Он почти физически ощущал на себе взгляд мальчика — отчаянный, затравленный, умолявший о защите.
— Пусть он говорит, — повторил Рэдмен, властностью голоса перекрывая Леверфол.
Надзиратель немного ослабил хватку.
— Лэйси, почему ты пытался убежать?
— Потому что он вернулся.
— Кто вернулся? Имя, Лэйси! О ком ты говоришь?
Несколько секунд Рэдмен чувствовал, что мальчик пытается пересилить себя и разрушить заговор молчания; затем Лэйси встряхнул головой и разорвал их незримую связь. Точно он потерялся где-то вдалеке; нечто необъяснимое заставило его умолкнуть.
— Не бойся, тебе ничего не будет.
Лэйси нахмурился и стал смотреть себе под ноги.
— Я хочу вернуться в постель и заснуть, — тихо сказал он. Невинный ответ.
— Тебе не сделают ничего плохого, Лэйси. Я обещаю.
Его слова не подействовали. Лэйси замкнулся еще больше. Тем не менее обещание дано, и Рэдмен надеялся, что Лэйси понял это. Сейчас подросток был измучен неудачным бегством, попыткой скрыться от преследователей и поединком взглядов. Его лицо побледнело. Он безропотно позволил надзирателю увести себя. Перед тем как исчезнуть за углом, он, казалось, внезапно передумал и попробовал высвободиться, но не сумел и успел лишь оглянуться на своего недавнего противника.
— Хенесси, — сказал он, в последний раз обменявшись взглядом с Рэдменом.
Одно слово. Его тут же увели.
— Хенесси? — недоумевая произнес Рэдмен. — Кто такой Хенесси?
Леверфол достала сигарету и закурила. У нее дрожали руки. Рэдмен не удивился. Он еще не встречал психоаналитика без собственных проблем.
— Мальчик лжет, — сказала она — Хенесси у нас больше нет.
Короткая пауза Рэдмен не настаивал, расспросы сейчас могли только помешать.
— Лэйси умен, — продолжала она, поднеся сигарету к своим бесцветным губам. — Он всегда находит слабое место.
— Мм?..
— Вы новичок, и он хочет создать у вас впечатление, будто у него есть некая тайна.
— Значит, это не тайна?
— Хенесси? — фыркнула она — Господи, конечно, нет. Он сбежал в начале мая… (Она невольно замешкалась.) Между ним и Лэйси что-то было. Мы так и не выяснили, что именно. Может, наркотики. Может, клей или взаимная мастурбация — одному богу известно.
Она и в самом деле не испытывала удовольствия от беседы. На ее лице читалось отвращение.
— Как Хенесси удалось сбежать?
— Мы до сих пор не знаем, — сказала она. — Однажды он не явился на утреннюю поверку. Мы обыскали все сверху донизу. Но он исчез. Бесследно исчез.
— А он может вернуться?
Снисходительная улыбка.
— Боже! Конечно, нет. Он ненавидел это место. Да и как он проберется обратно?
— Выбрался же он отсюда.
Леверфол задумчиво стряхнула пепел и вздохнула.
— Он не блистал умом, но отличался хитростью. В общем-то, я не удивилась, когда он пропал. За несколько недель до исчезновения он полностью ушел в себя. Я не могла добиться от него ни слова, хотя обычно он был довольно разговорчив.
— А Лэйси?
— Полностью подчинялся ему. Такое случается. Младшие мальчики обожают старших, более опытных и ярких. К тому же у Лэйси неблагополучное семейное прошлое.
Все логично, подумал Рэдмен. Настолько логично, что он не поверил ни слову. Характеры — это не картинки с выставки, пронумерованные и развешанные по порядку: первая под названием «Хитрый», следующая — «Впечатлительный». Они больше напоминали каракули, граффити с потеками краски, непредсказуемые и хаотичные.
А маленький мальчик Лэйси? Он словно написан на воде.
Занятия начались на следующий день. Солнце палило так, что к одиннадцати часам мастерская превратилась в раскаленную жаровню. Тем не менее подростки быстро и охотно усваивали все, что объяснял Рэдмен. Они признали в нем человека, которого можно уважать, не испытывая особой любви. Они не ожидали особых милостей и не заслуживали их. Это было вроде соглашения.
Рэдмен заметил, что служащие и преподаватели Центра менее общительны, чем воспитанники. Взрослые держались в стороне друг от друга. Он не увидел среди них ни одного сильного человека Казалось, рутина Тифердауна перемалывала всех в унылую серую массу. Вскоре Рэдмен поймал себя на том, что избегает разговоров с коллегами. Его убежищем стала мастерская, наполненная запахом свежей стружки и пота.
Так продолжалось, пока незадолго до наступления понедельника один из мальчиков не упомянул о ферме.
Никто не говорил Рэдмену, что на территории Центра есть ферма, и поначалу сама эта идея представилась ему совершенно нелепой.
— Туда мало кто ходит, — сказал Крили (он мог бы стать одним из худших столяров на земле). — Там воняет.
Общий смех.
— Тихо, ребята. Ну-ка, угомонитесь.
Смех затих, уступив место перешептываниям.
— Где же эта ферма, Крили?
— Это даже не совсем ферма, сэр, — пожевав свой язык (дурная привычка), объяснил Крили. — Несколько старых бараков. И они очень воняют, сэр. Особенно сейчас.
Он показал за окно, в сторону деревьев за игровой площадкой. С того дня, когда Рэдмен рассматривал их вместе с Леверфол, пустырь от засухи увеличился. Теперь в отдалении виднелась часть кирпичной стены, окруженная почти голым кустарником.
— Видите, сэр?
— Да, Крили, вижу.
— Это хлев, сэр.
Снова приглушенное хихиканье.
— Что здесь смешного? — строго оглядев класс, спросил он.
Две дюжины голов тотчас склонились над работой.
— Я бы не ходил туда, сэр.
Крили не преувеличивал. Даже в сравнительно прохладную предвечернюю пору запах, доносившийся от фермы, вызывал тошноту. Рэдмен прошел мимо игровой площадки и доверился своему обонянию. Вскоре он увидел постройки, часть которых он разглядел из окна мастерской. Несколько обветшалых бараков из ржавого железа и гнилых деревянных досок, загородка для цыплят да кирпичный хлев — вот что представляла собой ферма. Как и сказал Крили, на самом деле строение мало походило на ферму. Это был небольшой домашний Дахау, грязный и заброшенный. По всей видимости, кто-то еще кормил оставшихся узников — кур, полдюжины гусей, свиней, — но никто не убирал за ними. Отсюда и гнилой смрад. Свиньи лежали на подстилке из собственного навоза, на солнце разлагались горы отбросов, над ними роились тысячи мух.
Хлев состоял из двух стойл, разгороженных высокой кирпичной стенкой. Прямо у входа в луже нечистот валялся поросенок, на его боку шевелились полчища клещей и блох. Другой, поменьше, лежал поодаль на куче изгаженного сена. Они не испытывали ни малейшего интереса к Рэдмену.
Второе помещение казалось пустым.
Во дворе не было экскрементов и почти не слышалось жужжания мух. Тем не менее застоявшийся смрад здесь ничуть не слабел, и Рэдмен отпрянул, когда внутри что-то шумно зашевелилось и в проеме появилась огромная свинья. Грузно ступая, она приблизилась к невысоким воротам с висячим замком и выбралась из хлева.
Она вышла, чтобы посмотреть на гостя. Она была в три раза крупнее любых своих сородичей — огромная свиноматка, наверное, мать поросят из соседнего стойла. Но если ее помет прозябал в грязи, то сама она содержалась в безукоризненной чистоте, и ее сияющие розовые бока дышали отменным здоровьем. Рэдмена поразили исполинские размеры свиньи — она наверняка весила в два раза больше его. Весьма впечатляющая туша. Великолепный экземпляр. С нежной кожей на рыле, с лоснящейся щетиной вокруг оттопыренных ушей, с загнутыми рыжими ресницами и сытыми маслянистыми глазами.
Горожанин Рэдмен не часто имел возможность увидеть перед собой то, чем было при жизни мясо на его тарелке. Этот превосходный ходячий окорок стал для него открытием, почти откровением. Мнение о нечистоплотности свиней, создавшее им столь скверную репутацию, оказалось варварским заблуждением.
Хрюшка была прекрасна — от сопящего пятачка до штопором завитого хвостика и соблазнительных ляжек.
Ее глаза разглядывали человека как равного и восхищались им гораздо меньше, чем он восхищался ею.
Она не сомневалась в своей безопасности, как Рэдмен не сомневался в своей. Они были равны под знойными августовскими небесами.
Даже вблизи она не издавала никакого дурного запаха. Очевидно, кто-то приходил утром, мыл и кормил ее.
Рэдмен заметил, что корыто за перегородкой до краев наполнено остатками вчерашнего ужина. Она не притрагивалась к нему; она не была обжорой.
Вскоре она составила собственное мнение о нем и, повернувшись на проворных ногах, вернулась под сень своего жилища. Аудиенция завершилась.
В тот же вечер Рэдмен пошел навестить Лэйси. Мальчика уже выписали из госпиталя и поместили в убогую комнатенку на втором этаже. В спальне его задирали другие ребята, и альтернативой стало одиночное заключение. Когда пришел Рэдмен, он сидел на ковре из старых комиксов и смотрел в стену. По сравнению с яркими книжными обложками лицо его было еще бледнее, чем раньше. Пластырь с переносицы убрали, синяк на щеке отливал желтизной.
Рэдмен слегка потряс Лэйси за плечо, и мальчик поднял на него взгляд. Со времени их последней встречи подросток заметно переменился. Лэйси выглядел на редкость спокойным и покорным На рукопожатие Рэдмена — тот неизменно пожимал руки воспитанникам, встречая их вне мастерской, — он ответил вяло и равнодушно.
— Ну как? Тебе лучше?
Мальчик кивнул.
— Тебе нравится быть одному?
— Да, сэр.
— Когда-нибудь тебе придется вернуться в спальню. — Лэйси покачал головой. — Но ты же знаешь, что не сможешь оставаться здесь вечно.
— Знаю, сэр.
— Ты должен будешь вернуться.
Лэйси кивнул. Логические доводы, казалось, не производили на него впечатления. Он открыл комикс про Супермена и уставился на картинку, не видя ее.
— Послушай, Лэйси. Я хочу, чтобы мы правильно поняли друг друга. Да?