— Пустите меня!
Он пытался стряхнуть с себя женщину, но она схватила его мертвой хваткой. Она визжала и мотала головой из стороны в сторону, изо всех сил стараясь прижать его к; стене.
Все остальное произошло с ужасающей быстротой. Ее волосы задели горящую свечу и вспыхнули, как промасленная пакля. Испустив душераздирающий вопль, она отпрянула и наткнулась на невысокие ворота хлева Те не выдержали веса Леверфол и повалились внутрь. Рэдмен беспомощно смотрел, как объятая пламенем женщина упала на солому и огонь мгновенно охватил стойло.
И даже сейчас свинья оставалась всего лишь свиньей. Чуда не случилось: она не заговорила, а в панике завизжала, когда языки пламени лизнули ее бога. В воздухе запахло паленой шерстью. Щетина загорелась, словно сухая трава.
Ее голос был голосом свиньи, паника — паникой свиньи. Истерически визжа и хрюкая, она бросилась через тело Леверфол, оттолкнулась от него копытами и выскочила в сломанные ворота.
Горящая свинья, от боли метавшаяся по полю, представляла собой волшебное зрелище. Ее вопли не утихли даже тогда, когда сама она исчезла в темноте. Крик походил на долгое эхо, что отражается от стен в поисках выхода из запертого помещения.
Рэдмен перешагнул через обожженный труп Леверфол и вошел в хлев. Солома горела все ярче, пламя подбиралось к двери. К потолку вздымались клубы едкого дыма. Прищурив глаза и набрав в легкие воздуха, он нырнул во мглу.
Лэйси по-прежнему неподвижно лежал у самого выхода Рэдмен перевернул его на спину. Мальчик был еще жив и в сознании. Его лицо искажала гримаса ужаса, глаза почти вылезли из орбит.
— Вставай, — сказал Рэдмен, наклонившись над ним.
Тело Лэйси свело от судорог, и Рэдмену с трудом удалось разнять его онемевшие руки. Подбадривая мальчика, он поставил его на ноги, когда дым начал обволакивать дом свиньи.
— Давай, давай. Все в порядке.
Рэдмен распрямился, и в этот момент что-то зашевелилось у него в волосах. Почувствовав у себя на щеках мелкий дождик из холодных и мокрых червей, он поднял глаза и увидел Хенесси — или то, что от него осталось, висевшее на верхних балках хлева. Лицо почернело и сморщилось, как сушеный гриб. Тело было обглодано до пояса, и из зловонных внутренностей на голову Рэдмена падали черви.
Запах дыма заглушал невыносимый смрад трупа. Рэдмена стошнило, и это придало сил. Он вывел Лэйси из-под тени мертвеца и вытолкнул за дверь.
Снаружи солома уже догорала, но мерцание свечей и тлевшего трупа казалось ослепительным после темноты хлева и заставило его зажмуриться.
— Ну, давай, парень, — сказал он и перенес ребенка через огонь.
Глаза мальчика, большие и неподвижные, светились лунатическим блеском Они говорили об обреченности.
Взрослый и подросток прошли через ворота, обогнули тело Леверфол и направились через поле в темноту.
Мальчику с каждым шагом становилось лучше, его оцепенение проходило. Горящий позади хлев уже стал дымным воспоминанием. Мгла впереди была непроницаемой, как и прежде.
Рэдмен старался не думать о свинье. Скорее всего, та уже умерла.
Правда, продвигаясь вперед, они все время слышали странный гул под ногами, будто что-то огромное и враждебное неотступно следовало за ними, неумолимо приближалось.
Он тянул Лэйси за руку, он торопился, старался поскорее миновать выжженный солнцем пустырь. Лэйси негромко стонал — еще не слова, но уже какие-то звуки. Это был хороший признак, и Рэдмен немного приободрился. До сих пор он беспокоился за рассудок мальчика.
До здания они добрались без происшествий. Коридоры были пусты, как и час назад. Вероятно, тело Слейпа еще не нашли. Иначе почему никто не встретил их ни на крыльце, ни на лестнице? Вероятно, подростки сразу разошлись по спальням и уснули, уставшие после событий вечера.
Самое время найти телефон и вызвать полицию.
Держась за руки, мужчина и мальчик направились к кабинету директора. Лэйси снова замолчал, но его лицо больше не выглядело безумным; казалось, в любую минуту он мог разразиться очистительным потоком слез. Он сопел и издавал горлом хриплые звуки.
Его рука сжала ладонь Рэдмена, а затем расслабилась.
Вестибюль был погружен в темноту. Кто-то совсем недавно разбил лампочку. Патрон с осколками еще раскачивался на проводе, освещенный тусклым лучом света из окна.
— Давай, давай. Здесь нам нечего бояться. Давай, мальчик.
Внезапно Лэйси наклонился к запястью Рэдмена и укусил его. Он проделал это так быстро, что Рэдмен непроизвольно выпустил его руку, и мальчик со всех ног бросился во мрак коридора, ведущего из вестибюля.
Ничего, далеко он не убежит. Рэдмен впервые порадовался тому, что заведение окружала высокая ограда с колючей проволокой.
Он пересек темный вестибюль и подошел к комнате секретаря. Никакого движения. Тот, кто разбил лампочку, сохранял спокойствие и ничем не выдавал себя.
Телефон был разнесен вдребезги. Не просто сломан, а превращен в груду пластмассовых и металлических осколков.
Рэдмен вернулся к кабинету директора. Там тоже имелся телефон, недосягаемый для вандалов.
Дверь, конечно же, оказалась заперта, но Рэдмен и не ожидал ничего другого. Он локтем разбил матовое стекло над дверной ручкой и просунул руку внутрь. Ключа с той стороны он не нашел.
Мысленно выругавшись, он попробовал вынести дверь плечом. Добротное дерево поддалось не сразу. К тому времени, когда замок вылетел, у Рэдмена болело все тело, а на животе открылась рана. Наконец он ввалился в кабинет.
Пол был устлан грязной соломой. Стоял еще более густой смрад, чем в хлеву. У стола лежал труп директора с выеденным сердцем.
— Свинья, — сказал Рэдмен. — Свинья. Свинья.
И, продолжая повторять это слово, потянулся к телефону.
Раздался какой-то звук. Он обернулся и получил удар прямо в лицо, сломавший его переносицу и скулу. Комната засверкала яркими вспышками света, а потом побелела.
В вестибюле уже не было темно. Всюду горели свечи, сотнями расставленные у стен. Но голова Рэдмена кружилась, и перед глазами все расплывалось после удара. Поэтому вполне вероятно, что горела лишь одна свеча, многократно размноженная его ощущениями, которым теперь нельзя доверять.
Он стоял посреди вестибюля и не понимал, как это ему удавалось, потому что ноги не слушались, он не чувствовал их. Откуда-то издалека доносилось приглушенное бормотание людских голосов. Слова он не различал. Это были даже не слова, а какие-то бессмысленные нечленораздельные звуки.
Затем он услышал похрюкивание; утробное, астматическое похрюкивание свиньи, что вскоре появилась перед ним между рдеющими языками пламени. Она больше не выглядела здоровой и красивой. Ее бока были обуглены, глаза сощурены, а рыло как-то неправдоподобно свернуто вокруг шеи. Она медленно заковыляла к нему, и так же медленно показалась человеческая фигура на ее спине. Это был, конечно же, Томми Лэйси — нагой, словно новорожденный младенец, розовый и гладкий, как поросенок, с лицом невинным и освобожденным от человеческих чувств. Его глаза стали ее глазами, он держал огромную свинью за уши и правил ею. Хрюкающие звуки доносились не из пасти животного, а из его рта. У него был голос свиньи.
Стараясь сохранять спокойствие, Рэдмен окликнул его по имени. Не «Лэйси», а «Томми». Мальчик будто не расслышал. Свинья и наездник уже приблизились, когда Рэдмен понял, почему до сих пор не упал на пол… Вокруг его шеи была обмотана толстая веревка.
Не успел он о ней подумать, как петля затянулась и тело поднялось в воздух.
Он почувствовал не боль, а неописуемый ужас — нечто гораздо большее и худшее, чем боль, поглотившая его без остатка.
Свинья не спеша подошла к его раскачивающимся ногам. Мальчик слез с нее и встал на четвереньки. Рэдмен мог видеть изгиб его позвоночника и гладкую кожу спины. И еще он увидел узловатую веревку, обвязанную вокруг талии Лэйси и свисавшую между бледных ягодиц. Ее свободный конец был распущен. Как свиной хвост.
Свинья задрала рыло, хотя ее глаза ничего не видели. Рэдмена немного утешала мысль о том, что она страдала и будет страдать до самой смерти. Затем ее пасть открылась, и она заговорила. Он не понял, как ей удавалось произносить человеческие слова, но она произнесла их. Тонким детским голосом.
— Вот удел скотов, — сказала она. — Есть и быть съеденным.
Затем свинья улыбнулась, и Рэдмен почувствовал (хотя до сих пор думал, что ничего не чувствует) первый приступ боли, когда Лэйси впился зубами в его ступню и стал взбираться вверх по телу своего спасителя, чтобы поцелуем забрать его жизнь.
Секс, смерть и сияние звезд
Диана провела пальцами по рыжеватой двухдневной щетине на подбородке Терри.
— Мне это нравится, — сказала она — Даже там, где седина.
Ей все в нем нравилось. Во всяком случае, так она говорила.
Когда он целовал ее: «Мне это нравится».
Когда раздевал: «Мне это нравится».
Когда стягивал с нее трусики: «Мне это нравится».
Она с неподдельным энтузиазмом опустилась перед ним на колени, и ему оставалось лишь смотреть на ее качающуюся русую макушку и молить бога, чтобы никто не заглянул в гримерную. Все-таки Диана — не только актриса, но и замужняя женщина У него тоже где-то была жена. Нынешний тет-а-тет стал бы смачной темой для местных бульварных газетенок, а он хотел сохранить за собой репутацию серьезного режиссера: никаких скандалов, никаких сплетен, только искусство.
Затем все мысли об амбициях растаяли на ее языке, легко игравшем с его нервными окончаниями. Диана не имела большого актерского таланта, но в этой игре была одарена от бога Безукоризненная техника, безупречное чувство партнера; инстинкт или частые репетиции, но она знала, как подобрать верный ритм и при-, вести действие к счастливому финалу.
Когда она закончила акт, он был готов ей аплодировать.
Разумеется, все актеры, занятые в постановке «Двенадцатой ночи», знали об их связи. Звучали фривольные комментарии, когда актриса и режиссер вместе опаздывали на репетицию или когда она являлась с чересчур довольным видом, заставляя его краснеть. Он просил ее контролировать и прятать это выражение лица — «как у кошки над сметаной», — но она была плохой притворщицей. Что странно, учитывая ее профессию.