Он, безусловно, ревновал, хотя и не признавался себе в этом. Больше всего его обижало то, что амурные дела не оставляли Куэйду времени на общение с ним.
Но Стивена не покидало ощущение, что Куэйд ухаживает за Черил из каких-то своих, одному ему известных соображений. Его интересовал не секс. И уж конечно, не ее интеллект. Инстинктивно Стив распознал в Черил Фромм будущую жертву, которую охотник гнал прямо в ловушку.
Однажды спустя месяц Куэйд сам заговорил о Черил:
— Она вегетарианка.
— Кто, Черил?
— Конечно, Черил.
— Я знаю. Она говорила об этом.
— Да, но здесь не просто причуда или преходящее увлечение. Это какое-то помешательство: ее воротит от запаха мяса, а мясников она ненавидит лютой ненавистью.
— В самом деле?
Стив никак не мог понять, к чему он клонит.
— Страх, Стивен.
— Ты хочешь сказать, она боится мяса?
— Видишь ли, конкретные проявления страха очень индивидуальны. Что касается Черил, она действительно боится мяса. Она утверждает, что абсолютно здорова и уравновешенна. Чушь! Ну, я ее выведу на чистую воду…
— Куда-куда выведешь?
— Страх — вот в чем суть, Стивен, и я это докажу.
— Но ты… — Стив постарался, чтобы его тон выразил обеспокоенность, но не прозвучал как обвинение. — Ты ведь не хочешь ей навредить?
— Навредить? — переспросил Куэйд. — Ни в коем случае. Я ее и пальцем не трону. Если с ней произойдет что-то плохое, то исключительно по ее собственной вине.
Взгляд Куэйда был гипнотическим.
— Настало время, Стивен, научиться доверять друг другу, — продолжал он, наклонившись к самому уху Стива. — Видишь ли, строго между нами…
— Я не уверен, что хочу это слышать.
— Однажды я уже пытался объяснить тебе: необходимо пойти навстречу зверю.
— К дьяволу твоего зверя, Куэйд! Мне это не нравится, и я не желаю тебя слушать!
Стив резко поднялся, чтобы положить конец беседе и избавиться от парализующего взгляда Куэйда.
— Мы друзья, Стивен.
— И дальше что?
— Ты должен уважать это.
— Не понимаю, о чем ты.
— Молчание, Стивен, молчание. Ни слова никому, договорились?
Стив нехотя кивнул. Обещание молчать далось ему легко. С кем он мог бы поделиться своими тревогами, не рискуя стать посмешищем?
Куэйд удовлетворенно усмехнулся и оставил Стива наедине с мыслью о том, что он помимо своей воли вступил в некое тайное общество с неизвестными целями. Куэйд заключил с ним договор, и это чрезвычайно беспокоило Стива.
На следующей неделе он напрочь забросил учебу и лишь дважды посетил университет. Он передвигался украдкой и молил бога о том, чтобы не встретить Куэйда.
Предосторожности, однако, оказались излишними. Однажды он заметил Куэйда во внутреннем дворике, но тот не обратил на Стива ни малейшего внимания, поглощенный оживленным разговором с Черил Фромм Девушка то и дело закатывалась звонким хохотом. Стив подумал, что на ее месте он бы не вел себя столь беззаботно наедине с Куэйдом. Ревность давно покинула его, вытесненная иным чувством.
Вне лекций и оживленных университетских коридоров у Стива оставалось много времени для размышлений. Словно язык, что тянется к больному зубу, мысли его возвращались к одной и той же теме. А в памяти возникали картинки из детства.
В шесть лет Стив попал под автомобиль. Раны он получил не опасные, но вследствие контузии частично потерял слух. Ребенок не понимал, почему вдруг оказался отрезанным от окружающего мира. Глухота стала настоящей пыткой, и малыш решил, что это навсегда.
Совсем недавно его жизнь наполняли звуки, смех, голоса. И вдруг он словно очутился внутри громадного аквариума, а вокруг плавают рыбы, нелепо улыбаясь и беззвучно разевая рты. Хуже того, Стивена мучил звон в ушах, временами переходивший в рев. В голове раздавались разнообразные неземные звуки, свист и скрежет — отдаленное эхо внешнего мира. Иногда ему казалось, что голова его вот-вот разлетится из-за грохота железного оркестра внутри черепа, раскалывающего его на части. В такие минуты он находился на грани паники, не способный что-либо разумно воспринимать.
Но хуже всего бывало по ночам, когда невыносимый звон настигал его в уютной (прежде, до несчастного случая), как утроба, детской кровати. Он покрывался от ужаса липким горячим потом, раскрывал глаза и, дрожа, всматривался в темноту. Как часто он молил об облегчении — хотя бы ненадолго; о том, чтобы стих звон в раскалывающейся голове. Он уже не надеялся снова услышать человеческие голоса, смех и все богатство живых звуков.
Он был одинок.
Одиночество — вот начало, середина и конец его страха. Одиночество и невыносимая какофония в голове. Душа его превратилась в пленника глухой и слепой плоти.
Это было почти непереносимо. Иногда по ночам мальчик рыдал — как ему казалось, совершенно беззвучно. Тогда в комнату вбегали родители, зажигали свет и, конечно же, старались помочь ему и утешить. Но их встревоженные лица, склонившиеся над ним, напоминали ребенку морды огромных, безобразных рыб, бесшумно разевающих рты. В конце концов мать научилась успокаивать его. Ее прикосновения прогоняли охватывавший мальчика ужас.
Слух вернулся к нему внезапно, за неделю до седьмого дня рождения. Вернулся он не полностью, но и это казалось чудом Стив возвратился в прежний мир, жизнь снова обрела полноту и свежесть.
Долгие месяцы мальчик заново учился воспринимать этот мир, доверять своим чувствам И еще долго он просыпался по ночам в ужасе от раскалывающего голову звона и грохота.
Время от времени звон в ушах возобновлялся. Из-за этого Стив не мог ходить на рок-концерты, как его одноклассники. Легкая глухота осталась, но он ее едва замечал.
Однако он ничего не забыл: ни охватывавшую его панику, ни железный оркестр в голове. Страх темноты и одиночества остался навсегда.
Но кто же не боится одиночества? Полного одиночества?
Теперь у Стивена появился новый источник страха, бороться с которым оказалось куда труднее.
Это был Куэйд.
Однажды за выпивкой Стив рассказал Куэйду о детстве, глухоте и ночных кошмарах.
Теперь его слабость — первопричина страха — была известна Куэйду и при случае могла послужить отличным оружием. Возможно, именно поэтому Стив решил воздержаться от разговора с Черил (что он мог сделать — предостеречь ее?) и стал избегать Куэйда.
Куэйд, без сомнений, был опасен. Он выглядел как человек, внутри которого, очень глубоко, скрыто зло.
Наверно, четыре месяца глухоты выработали у Стива привычку внимательно наблюдать за людьми, подмечать каждый взгляд, усмешку, необычное выражение лица, мимолетный жест. По тысяче подобных признаков он раскусил Куэйда, пройдя по лабиринту его души к сокровенному.
Следующий этап проникновения в тайный мир Куэйда наступил лишь без малого три с половиной месяца спустя, когда начались летние каникулы и студенты разъехались. Как обычно, Стив на каникулах работал в отцовской типографии. Долгие часы физического труда требовали сил; тем не менее Стив по-настоящему отдыхал здесь. Академическое ученье перегрузило его мозг, идеи и слова измучили его, а работа в типографии быстро разгрузила голову.
Чувствовал он себя прекрасно и практически позабыл о Куэйде.
Стив вернулся в университет в конце сентября, когда до начала занятий оставалась неделя. Студенты еще не съехались, и в отсутствие привычного множества шумных, спорящих, флиртующих молодых людей в кампусе царила атмосфера легкой меланхолии.
Стив заглянул в библиотеку, чтобы отложить для себя несколько книг, пока их не захватили сокурсники. Такая возможность представлялась лишь в самом начале учебного года — сразу после библиотечной инвентаризации, когда нужные книги еще не успели растащить. Для Стивена этот год был выпускным, и он задался целью подготовить все как следует.
Неожиданно он услыхал знакомый голос:
— Ранняя пташка.
Стив оглянулся и встретился с колючим взглядом Куэйда.
— Ты, Стивен, меня потряс.
— Чем же?
— Энтузиазмом, — улыбнулся Куэйд. — Что ищешь?
— Что-нибудь из Бентама.
— У меня есть его «Основы морали и права». Годится?
Это ловушка. Нет, абсурд: Куэйд всего лишь предлагает нужную книгу. Как обычный жест может быть ловушкой?
— Раздумываешь? — Улыбка стала шире. — Ну, подумай. У меня библиотечный экземпляр. Почему бы тебе его не взять?
— Хорошо, спасибо.
— Как провел каникулы?
— Благодарю, прекрасно. А ты?
— Я-то? Чрезвычайно плодотворно.
Улыбка медленно погасла, и только теперь Стив заметил…
— Усы отпустил? — спросил он.
Жидкие, клочковатые, тускло-русые усы совершенно ему не шли и казались приклеенными. Из-за них Куэйд, судя по всему, сам испытывал неловкость.
— Это из-за Черил, да?
Теперь Куэйд явно смутился.
— Ну…
— Похоже, каникулы у тебя выдались неплохие.
Неловкость сменилась чем-то другим.
— У меня есть несколько великолепных фотографий, — сказал Куэйд. — Хочешь, покажу?
— А на какую тему?
— На тему каникул.
Стив не верил своим ушам. Неужели Черил Фромм приручила Куэйда?
— От некоторых снимков, Стивен, просто обалдеешь.
Куэйд произнес это, как арабский торговец похабными открытками. Что же это за снимки? Или он подкараулил Черил за чтением Канта?
— Не знал, что ты увлекаешься фотографией.
— Теперь это моя страсть.
При слове «страсть» Куэйд просиял Улыбка его стала плотоядной.
— И не вздумай отказываться, — сказал он. — Пойдем ко мне, посмотришь.
— Видишь ли…
— Сегодня вечером, хорошо? Заодно и Бентама возьмешь.
— Что ж, спасибо.
— Теперь у меня свой дом. На Пилгрим-стрит, шестьдесят четыре. От роддома сразу за углом. Где-то после девяти, годится?
— Вполне. Еще раз спасибо. Значит, Пилгрим-стрит?
Куэйд кивнул.
— Мне казалось, что на Пилгрим-стрит жилых домов вообще нет.
— Номер шестьдесят четыре.
Пилгрим-стрит давным-давно пришла в упадок. Большинство домов уже превратились в руины. Те, что находились в процессе разрушения, напоминали пациента под ножом хирурга; их внутренности противоестественно зияли, со стен клочьями свисали розовые и зеленые обои, камины будто повисли на дымоходных трубах, лестницы вели в никуда.