Маленькая приемная ночлежки была пуста Стив заглянул туда и увидел на стене ярко-красный огнетушитель. Возле него, как свернувшаяся гигантская змея, висел черный пожарный шланг, а рядом — тесак, закрепленный двумя скобами на стене.
Замечательный тесак.
Стивен вошел в приемную. Неподалеку раздавались крики, топот, звук полицейского свистка, однако ни одна душа не помешала Стиву познакомиться с тесаком поближе.
Сначала Стив улыбнулся ему.
Изогнутое лезвие улыбнулось в ответ.
Стив коснулся его.
Тесаку это, кажется, понравилось. Толстый слой пыли указывал на то, что орудие не трогали уже давно, и тесаку не терпелось оказаться в человеческих руках. Стив аккуратно, с нежностью снял его со скоб и сунул за пазуху, чтобы согреть. Он прошел через вестибюль к уже открытой входной двери и отправился искать свой второй ботинок.
Куэйда снова разбудил кошмар.
Сориентировался Стивен очень быстро. Легким пружинистым шагом он направился в сторону Пилгрим-стрит. В разноцветной одежде, широченных штанах и идиотских ботинках он походил на клоуна. Разве он не смешной парень? Посмотреть бы со стороны на такого парня.
Холодный пронизывающий ветер взъерошил его волосы. Даже глазам стало холодно, они стали похожи на льдинки.
Чтобы согреться, Стив побежал, пританцовывая, по пустынным предрассветным улицам. Под фонарями было светло, а в промежутках темно. Как в детской игре: вот ты меня видишь, а сейчас уже нет. Снова видишь, а теперь…
Куэйд понял, что его разбудил не кошмар, а вполне реальный шум. Определенно он что-то слышал.
Через окно луна освещала дверь, а за ней — лестничную площадку. Свет Куэйду был не нужен — он и так все видел. На лестничной площадке никого не было.
Тут он отчетливо услышал скрип нижней ступеньки. Такой тихий, словно на лестницу ступил ребенок.
В этот миг Куэйд понял, что такое страх.
Снова скрипнула ступенька, уже ближе. Нет, все-таки это сон, это должно быть сном Откуда у него в доме клоун, да еще вооруженный тесаком? Абсурд. Это существо столько раз будило его в кошмарных снах. Значит, он спит. Конечно, спит, как же иначе?
Тем не менее иногда сбываются совершенно абсурдные сны.
Никаких клоунов нет, убеждал себя Куэйд, пристально глядя на залитую лунным светом лестничную площадку. До сих пор ему доводилось иметь дело лишь со слабаками. Они ломались, как только чувствовали смертельный страх. Куэйду так и не удалось получить разгадку, которая помогла бы справиться с терзающим его ужасом.
Нет никаких клоунов, нет и не может быть.
И тут клоун предстал перед ним наяву. При ярком лунном свете Куэйд увидел безумное лицо, белое как снег, небритое, распухшее и побитое, с улыбкой недоразвитого ребенка. Это существо прикусило губу от возбуждения. По его подбородку стекала струйка крови. Тем не менее это был клоун. Настоящий клоун в дурацкой одежде, с дурацкой улыбкой.
Только тесак не сочетался с этой улыбкой.
Широкое изогнутое лезвие ловило лучи лунного света Маньяк поигрывал своим жутким оружием, поблескивая глазами в предвкушении забавы.
Он остановился на середине лестницы и, все так же улыбаясь, уставился на объятого ужасом Куэйда.
Ноги Куэйда подкосились, и он рухнул на колени.
Клоун, не спуская с него глаз, перепрыгнул последнюю ступеньку. Тесак в мертвенно-бледной руке взметнулся и, рассекая воздух, опустился, будто сразил жертву.
Куэйд узнал его.
Бывший ученик, подопытный кролик, ставший воплощением его собственного ужаса.
Он, именно он и никто другой. Глухой мальчишка.
Клоун издал Горловой звук, словно гигантская сказочная птица. Тесак взлетал и падал, все ближе, все опаснее.
— Стивен, — выдохнул Куэйд.
Это имя ничего не говорило Стиву. Он лишь видел открывшийся и закрывшийся рот. Может быть, человек что-то сказал; может быть, нет. Это не имело значения.
Из горла клоуна вырвался пронзительный крик. Он взялся за тесак двумя руками, взметнул его над головой и ту же минуту ворвался в спальню, залитую лунным светом.
Куэйд рванулся, пытаясь уклониться от разящего удара, однако сделал это недостаточно быстро и ловко. Широкое изогнутое лезвие рассекло воздух и опустилось на предплечье Куэйда, отделило мышцы от кости, но пока миновало артерию.
Вопль Куэйда разнесся по всей Пилгрим-стрит. Но дома на улице опустели много лет назад. Некому было услышать крик, прийти несчастному на помощь и оттащить от него свихнувшегося клоуна.
Тесак, соскучившийся по работе, рассек Куэйду бедро. Он погрузился в мышцы на четыре-пять дюймов, раздробил кость и обнажил костный мозг философа. Удары следовали один за другим. Клоун с усилием вытаскивал лезвие из тела Куэйда, а тот дергался из стороны в сторону, как тряпичная кукла.
Куэйд орал, умолял пощадить его — тщетно.
Ведь убийца был глухим.
Теперь он слышал лишь звуки в собственной голове: звон, свист, скрежет железного оркестра. Словно улитка в раковине, он укрылся в глухоте, где не достанут ни доводы рассудка, ни угрозы. Биение собственного сердца было для него единственным аргументом, оно диктовало свою волю. Кровь в жилах бурлила, будто зажигательная музыка.
Под эту музыку он, глухой мальчик, пустился в пляс, неотрывно глядя на своего мучителя, хватавшего ртом воздух. Разум Стива уснул навеки. Говорила его кровь, кипящая в венах и артериях.
Маленький клоун захохотал. Вот потеха! Какое чудесное развлечение; жалко, что нет публики. Тесак будет его лучшим другом, добрым и мудрым. Ведь широкое лезвие так славно рассекает тело: отделяет все лишнее, но не убивает, долго не убивает.
Стив был счастлив, как невинный младенец. Впереди остаток ночи, и так приятно танцевать под восхитительную музыку в голове, в пульсирующих артериях и венах.
А Куэйд, глядя сквозь сочившийся кровью воздух в пустые глаза клоуна, понял наконец: есть нечто хуже, чем страх, хуже самой смерти.
Это боль без надежды на облегчение. Это жизнь, которая все длится, когда рассудок умоляет тело о конце. А хуже всего то, что сны сбываются.
Адский забег(пер. с англ. М. Талиной)
Ад пришел на улицы и площади Лондона в нынешнем сентябре: ледяной ад из глубин Девятого круга, слишком холодный, чтобы его растопило тепло бабьего лета. Он тщательно строил свои планы — как всегда, сложные и хрупкие. На сей раз они, возможно, были еще более изысканными, чем обычно, а каждая деталь проверялась дважды и трижды, чтобы не упустить ни единого шанса на победу в этой живой игре.
Ад никогда не терял состязательного духа тысячи тысяч раз в течение долгих столетий он насылал огонь на живую плоть, иногда выигрывал, но чаще проигрывал. Ставки повышались. Ведь без людской потребности соревноваться, держать пари и заключать сделки обиталище демонов зачахло бы и опустело. Танцы, собачьи бега, музыка — для преисподней все одно; это игра, где можно словить душу-другую, если выказать ловкость. Вот почему ад пришел в Лондон в этот ясный день — включиться в игру и заполучить для себя столько душ, чтобы их хватило до нового века.
Кэмерон включил радио: голос комментатора то становился громче, то затихал, словно тот говорил не из собора Святого Павла, а с полюса До начала забега оставалось еще полчаса, но Кэмерона интересовали разогревающие комментарии: он хотел услышать, что говорят о его мальчике.
— Атмосфера наэлектризована… Вдоль дорожек скопились десятки тысяч…
Голос пропал. Кэмерон крутил ручки настройки, пока эти идиоты не вернулись.
— …и назван забегом года! Что за день! Разве не так, Джим?
— Конечно, Майк.
— Это Большой Джим Дилейни, он сверху со своим небесным глазом, он будет наблюдать за забегом вдоль всего маршрута, давая нам обзор с птичьего полета. Верно, Джим?
— Точно, Майк.
— Ага, видим движение у черты, соперники готовятся к старту. Я могу разглядеть Ника Лоера, он под номером три. Должен сказать, Ник в неплохой форме. Сразу после приезда он сказал мне, что не любит бегать по воскресеньям. Но на этот раз он сделал исключение, потому что это благотворительное мероприятие и все вырученные деньги пойдут на борьбу с раком. Тут и Джоэл Джонс, наш золотой медалист на дистанции в восемьсот метров. Он будет состязаться со своим великим соперником Фрэнком Маклаудом А за этими парнями мы различаем и новые лица. В майке с номером пять — южноафриканец Малколм Войт, а на последней дорожке Лестер Киндерман, новый победитель марафона в Австрии в прошлом году. И я должен сказать, что в этот великолепный сентябрьский денек все они свежи как маргаритки. О лучшем дне и мечтать нельзя, верно, Джим?
Джоэла разбудил кошмар.
— Все будет хорошо, хватит волноваться, — сказал ему Кэмерон.
Но он вовсе не чувствовал себя хорошо. Его мутило; у него болел желудок. Недомогание не походило на привычную предстартовую лихорадку. С ней он умел справляться: два пальца в рот, и порядок — лучшее проверенное средство. Нет, это не обычная лихорадка, это — другое. Ощущение было более глубокое: словно кто-то поджаривал его внутренности.
Кэмерон не сочувствовал ему.
— Это благотворительный забег, а не Олимпийские игры, — сказал он, оглядев юношу. — Не валяй дурака.
Таков был метод Кэмерона. Его медовый голос создан для лести, но использовался для устрашения. Без устрашения не было бы золотых медалей, восторженных толп, влюбленных девочек. Один из опросов показал, что Джоэл — самый популярный чернокожий спортсмен в Англии. Приятно, когда тебя дружески приветствуют незнакомые люди; Джоэлу нравилось их обожание, хотя оно не могло продлиться долго.
— Они любят тебя, — говорил Кэмерон. — Бог знает почему, но они любят тебя.
Он засмеялся. Мимолетный приступ жестокости прошел.
— Ты в порядке, сынок, — сказал он. — Соберись и беги так, словно от победы зависит твоя жизнь.
Теперь, в ярком дневном свете, Джоэл оглядывал остальных бегунов и чувствовал себя лучше. У Киндермана хорошее дыхание, но