он не годится на средние дистанции. Марафонский забег требует совсем другой техники. Помимо этого, Киндерман близорук и носит очки в металлической оправе, придающие ему вид удивленной лягушки. Он не опасен. Лоер тоже неплох, но это не его дистанция. Он хорош в барьерном беге, иногда в спринтерском, но четыреста метров были его пределом Войт, южноафриканец. Ну, о нем мало что известно. С виду он неплох, нужно за ним поглядывать, чтобы избежать неожиданностей. Но самая серьезная проблема — Маклауд. Джоэл состязался с «молниеносным» Фрэнком Маклаудом три раза. Дважды он отодвинул его на второе место, но в третий раз (увы!) все вышло наоборот. Теперь Фрэнки хотел сравнять счет и отыграться за Олимпиаду — он не любил получать серебро. Фрэнки из тех, кто любит побеждать. Даже в благотворительном забеге Маклауд будет выкладываться сполна ради зрителей и во имя собственной гордости. Он уже стоял за чертой, готовясь к стартовой позиции. Казалось, он прислушивается. Да, Фрэнки крутой мужик, это точно.
В какой-то миг Джоэл заметил, что Войт внимательно наблюдает за ним. Это было необычно. Соперники редко глядели друг на друга перед забегом — что-то вроде суеверия. Лицо Войта казалось бледным, линия волос будто отодвинута назад. Ему исполнилось тридцать или больше, но тело его выглядело моложе, стройнее. Длинные ноги, большие руки. Тело и голова словно не вполне подходят друг к другу. Когда глаза соперников встретились, Войт отвернулся. Тонкая цепочка вокруг его шеи блеснула в солнечном луче, и золотое распятие сверкнуло у ключицы.
У Джоэла тоже был амулет на счастье: зашитая в пояс шортов прядь материнских волос. Мать отрезала ее специально пять лет назад, перед его первыми важными состязаниями. Год спустя она вернулась на Барбадос и умерла Глубокое горе и незабываемая утрата. Без Кэмерона он бы сломался.
Кэмерон следил за приготовлениями со ступенек Кафедрального собора. Он собирался посмотреть на старт, а потом вернуться на велосипеде к Стрэнду, чтобы увидеть финиш. Он мог добраться туда раньше, чем участники соревнований, и следить за бегом по радио. Сегодня он чувствовал себя хорошо. Его мальчик в хорошей форме, тошнит там его или нет, а состязания — идеальный способ поддерживать в парне боевой дух, не перегибая палки. Это, конечно, приличное расстояние — через Лудгэйт, по Флит-стрит и мимо Темпла к Стрэнду, потом пересечь Трафальгарскую площадь и вниз по Уайтхоллу к зданию Парламента. К тому же бежать по асфальту. Но для Джоэла это хороший опыт. Он встряхнется, ему полезно. Юноша — блестящий бегун на длинные дистанции, и Кэмерон знал это. Он никогда не будет спринтером, потому что не умеет вовремя собираться. Ему нужны дистанция и время, чтобы поймать ритм, оглядеться и начать разрабатывать тактику. Он хорошо справлялся с дистанциями больше восьмисот метров, он умел экономить силы, его дыхание и ритм приближались к совершенству. Более того, у него был кураж. Тот кураж, что принес ему золото, тот, что вновь и вновь приводил его первым к финишу. Вот почему Джоэл так отличался от остальных. Техничные ребята приходили и уходили — без куража, который дополнял бы их умения, они быстро сходили на нет. Рисковать, когда дело того стоит, бежать, когда боль ослепляет тебя, — на такое мало кто способен. Кэмерон понимал это. Иногда он тешил себя мыслью, что у него самого было что-то подобное.
Сегодня парень выглядит не слишком счастливым. Кэмерон готов был держать пари: какие-то проблемы с женщинами. Вечно возникали эти проблемы с женщинами, особенно когда Джоэл заработал себе репутацию «золотого мальчика». Кэмерон пытался объяснить парню, что будет полно времени для секса, когда карьера пойдет на спад. Но Джоэл не был сторонником воздержания, и Кэмерон не мог винить его за это.
Стартовый пистолет поднялся кверху и выстрелил. Вслед за звуком, больше напоминавшим хлопок, вылетело колечко белого дыма. Выстрел поднял голубей со стен собора, они взлетели одной большой стаей и беспорядочно заметались в воздухе.
Джоэл стартовал великолепно. Быстро, чисто, аккуратно.
Толпа сразу начала выкрикивать его имя. Голоса звучали за спиной, со всех сторон — вопли влюбленного энтузиазма.
Кэмерон следил за Джоэлом первую дюжину ярдов, пока участники забега распределялись по дорожкам Лоер шел впереди группы, и Кэмерон не знал, специально он туда выбрался или случайно. Джоэл следовал за Маклаудом, а тот — за Лоером.
— Не торопись, мальчик, — сказал Кэмерон и убрался с линии старта.
Его велосипед был пристегнут цепью к стойке на Патерностер-роуд, в минуте ходьбы отсюда. Кэмерон ненавидел машины: безбожные штуки, гремящие, бесчеловечные. Нехристианские штуки. А с велосипедом ты сам себе хозяин. А нужно ли человеку что-то еще?
— …и это был великолепный старт, он обещает нам потрясающее зрелище. Спортсмены уже пересекли площадь, и публика беснуется так, словно это первенство Европы, а не благотворительный забег. По-твоему, на что это похоже, Джим?
— Ну, Майк, я вижу, как зрители заполнили Флит-стрит. Полиция попросила меня, чтобы я сказал людям; пожалуйста, не старайтесь подъехать ближе, чтобы посмотреть забег. Все дороги перекрыты, и, если вы попытаетесь подрулить, у вас ничего не получится.
— Кто сейчас впереди?
— Ну, на данном этапе первым бежит Ник Лоер, хотя, конечно, мы знаем, что на такой дистанции будет много тактических перемещений. Эта дистанция длиннее, чем средняя, и меньше, чем марафонская, но все эти спортсмены — опытные тактики, и каждый будет пытаться, чтобы на первом этапе другой повел группу.
Кэмерон всегда говорил: пусть героями будут другие.
Выучить этот урок трудно, как понял Джоэл. — Когда пистолет выстрелил, оказалось трудно не вырваться вперед, не распрямиться, как пущенная стрела. Тогда все силы ушли бы за первые несколько ярдов, ничего не оставив в резерве.
Героем быть легко; так говаривал Кэмерон. Много ума не нужно. Не трать время на то, чтобы покрасоваться, пусть супермены валяют дурака. Виси у них на хвосте, чуть-чуть позади. И будь поаккуратнее. Тогда они решат, что ты решил проиграть с достоинством.
И вперед. Вперед. Вперед.
Любой ценой. Почти любой ценой.
Вперед!
Человек, который не хочет победы, — не мой друг; так говорил Кэмерон. Если ты хочешь участвовать в соревнованиях из любви к бегу и спорту — найди кого-нибудь другого. Только средние школы внушают, будто соперничество доставляет радость. Парень, для проигравших нет радости. Понял, что я говорю?
Нет радости для проигравших.
Будь грубым. Играй по правилам, но до известных пределов. Если можешь оттолкнуть кого-нибудь и пробиться — оттолкни и пробейся. И пусть эти сукины дети не морочат тебе голову. Ты здесь для того, чтобы выигрывать. Так что я говорю?
Вперед!
На Патерностер-роуд радостные крики стихли и тени зданий заслонили солнце. Стало почти холодно. Голуби все еще парили над ними, словно взлетели и не могли опуститься. Казалось, это единственные обитатели улиц. Все остальные ушли смотреть на забег.
Кэмерон открыл замок на велосипеде, убрал цепь и подпорки и покатил вперед.
«Для своих пятидесяти я в порядке, — подумал он, — несмотря на пристрастие к дешевым сигарам».
Он включил радио. Слышно было плохо, наверное, из-за стен домов; один треск. Он остановил велосипед и попытался наладить антенну. Это не слишком помогло.
— …И Ник Лоер уже отстает.
Быстро. Правда, Лоер уже миновал свой расцвет два или три года назад. Пора выбросить шиповки, и пусть другие, помоложе, займут твое место. Кэмерон до сих пор отлично помнил, как он себя чувствовал в тридцать три, когда понял, что лучшие годы позади. Это как стоять одной ногой в могиле. Приходит отчетливое понимание, до чего быстро стареет и изнашивается тело.
Пока он выезжал с затененной улицы на солнечную, черный «мерседес», ведомый шофером, проплыл мимо так тихо, словно его несло ветром Кэмерон на миг успел разглядеть пассажиров. Одним из них оказался тот человек, с которым Войт говорил перед забегом: длиннолицый тип лет сорока. Губы его были так плотно сжаты, что создавалось впечатление, будто они удалены хирургическим путем.
Рядом сидел Войт.
Это было невероятно, но Кэмерон видел, как из затененного стекла выглянуло лицо Войта. Тот даже не снял спортивной одежды.
Кэмерону это не понравилось. Он видел африканца пятью минутами раньше, тот бежал вместе со всеми. Так кто же там был? Очевидно, двойник. Все это отдавало нехорошим душком.
«Мерседес» уже заворачивал за угол. Кэмерон выключил радио и нажал на педали вслед за машиной. Он уже взмок из-за проклятого солнца.
«Мерседес» с трудом прокладывал себе дорогу по узким улочкам, не обращая внимания на знаки одностороннего движения. Такой медленный темп подходил для Кэмерона, Он на своем велосипеде не терял из виду «мерседес», но пассажиры автомобиля его не замечали.
В маленькой безымянной аллейке к западу от Феттер-лэйн, в густой тени, «мерседес» остановился. Кэмерон спрятался за углом ярдов за двадцать от автомобиля и наблюдал Шофер отворил двери. Безгубый человек со спутником, напоминавшим Войта, вышли из машины. Они направились в неприметное здание. Когда все трое исчезли, Кэмерон прислонил велосипед к стене и последовал за ними.
Улица была необычно тиха. С этого расстояния гомон толпы, сгрудившейся вдоль маршрута, казался шепотом Казалось, здесь какой-то совсем другой мир, на этой улочке. Мелькание птичьих теней, закрытые окна, облупившаяся краска, запах гнили в застывшем воздухе. В водосточной канаве лежал мертвый кролик — черно-белый кролик, наверное, чей-то потерявшийся любимец. Над ним кружились мухи.
Кэмерон прокрался к открытой двери так тихо, как только мог. Вроде бы ему нечего было бояться. Трио уже скрылось в темном коридоре дома. Воздух в здании был затхлым и отдавал сыростью. Решительно, но со страхом в душе Кэмерон вошел в слепое здание. Обои и краска в коридоре по цвету напоминали дерьмо. Все выглядело так, словно гость попал в желудок — желудок мертвеца, холодный и скользкий. Лестница была перекрыта, преграждая доступ на верхний этаж. По-видимому, троица спустилась вниз.