ормации. Вы социалист, как и ваш отец, а?
— Теперь политика…
— О, политика — это нечто, мистер Кэмерон. Без политики мы бы одичали, верно? Даже в аду необходим порядок. Целых девять великих кругов, и в наказании нужна дисциплина. Взгляните вниз, сами увидите.
Кэмерон спиной ощущал, эту дыру, ему не было нужды туда заглядывать.
— Мы за порядок, не за хаос. Это всего лишь небесная пропаганда. Вы знаете, что мы выиграем?
— Это — благотворительный забег.
— Меньше всего нас интересует благотворительность. Мы бежим не для того, чтобы спасти мир от рака Мы бежим для правительства.
Кэмерон почти ухватил суть.
— Для правительства? — переспросил он.
— Один раз в сто лет проводятся состязания от собора Святого Павла до Вестминстерского дворца Часто они проводились под покровом ночи, необъявленные, не привлекая внимания. Сегодня мы бежим при полуденном свете, на нас смотрят тысячи. Но каковы бы ни были обстоятельства, это всегда одно и то же состязание: ваши атлеты против одного нашего. Если вы победите — еще сто лет демократии. Если же мы… как это и будет… конец мира, знаете ли.
Кэмерон спиной почувствовал дрожь. Выражение лица Берджесса внезапно изменилось: уверенность исчезла, спокойствие уступило место нервному возбуждению.
— Ну, ну! — воскликнул он, хлопая руками, как птица крыльями. — Похоже, к нам направляются высшие силы. Какая честь.
Кэмерон обернулся и уставился на край дыры. Теперь не важно, интересно ему или нет. Он у них в руках и может видеть то же, что и они.
Волна ледяного воздуха выплеснулась из круга вечной тьмы. Он разглядел, как к ним приближается нечто. Движения этого существа были уверенными, а лицо запрокинуто вверх.
Кэмерон расслышал его дыхание и рассмотрел его черты. Они были подобны пульсирующей ране в темном костяном отверстии, которое открывалось и закрывалось, как пасть краба.
Берджесс упал на колени, два «знакомца» пали ниц и распластались на полу по обе стороны от него.
Кэмерон знал, что другого шанса у него не будет. Он встал, с трудом шевеля онемевшими конечностями, и поплелся к Берджессу, закрывшему глаза в почтительной молитве. Скорее случайно, чем преднамеренно, он поддал коленом под челюсть Берджессу, и тот растянулся на полу. Подошвы Кэмерона заскользили мимо ледяной пропасти и вынесли его в освещенную огнем свечей переднюю комнату.
Комната за его спиной наполнилась дымом и шумом, и Кэмерон, подобно жене Лота, нарушил запрет и оглянулся на зрелище за его спиной.
Он появился из колодца, его серая туша заполнила отверстие, освещенная исходящим снизу светом Его глубоко посаженные глаза на слоноподобной костяной голове встретили взгляд Кэмерона Казалось, они присосались к нему в поцелуе, проникли сквозь зрачки в самый мозг.
Но Кэмерон не вернулся. С трудом отведя взгляд от этого лица, он скользнул через прихожую и ринулся по ступеням вверх, проскакивая зараз по две и по три, падая и поднимаясь, падая и поднимаясь. Он потащился вдоль стены коридора. Тело его сотрясала судорожная дрожь.
Но за ним никто не гнался.
День снаружи был ослепительно ярким. Кэмерон ощутил возбуждение беглеца, ускользнувшего от смертельной опасности. Ничего похожего он раньше не чувствовал. Подойти так близко к гибели и выжить. Должно быть, бог все-таки не оставил его.
Он, спотыкаясь, побежал по дороге к своему велосипеду. Он собирался остановить забег и рассказать обо всем миру.
Велосипед его никто не тронул, руль был теплым, как руки жены.
И когда он перебросил ногу через раму, взгляд ада запалил в нем огонь. Тело его, не замечая пылавшего мозга, продолжало движение, поставило ноги на педали и покатило прочь.
Кэмерон почувствовал разгоревшийся в голове пожар и понял, что умирает.
Этот взгляд, эти глаза, глядевшие в его глаза… Жена Лота Словно глупая жена Лота!
Молния скользнула меж его ушей быстрее мысли.
Череп треснул, и раскаленная белая молния вырвалась из оболочки мозга. Глаза в глазницах выгорели и стали похожи на черные лесные орехи, свет полился изо рта и из ноздрей. Это пламя за секунду превратило его в столб обгоревшей плоти — внутреннее пламя, без языков, без дыма.
Тело Кэмерона полностью обуглилось, когда его велосипед съехал с дороги и ударился в витрину ателье. Обгорелые останки легли, точно манекен, вниз лицом, на присыпанные пеплом костюмы. Расплата за то, что оглянулся назад.
Толпа на Трафальгарской площади кипела энтузиазмом. Приветствия, слезы и флаги. Этот скромный забег был для всех чем-то особенным — ритуал, смысла и значения которого люди не знали. Однако они чувствовали витавший в воздухе запах серы. Они ощущали, как их души приподнимаются на цыпочки и стараются приблизиться к небесам. Они бежали вдоль маршрута, выкрикивая благословения, и на лицах отражались все их страхи. Кто-то выкрикивал его имя:
— Джоэл! Джоэл!
Или ему почудилось. Может быть, ему почудилась и молитва Лоера, и сияющие лица младенцев, которых поднимали повыше, чтобы показать им проносившихся мимо спортсменов.
Когда бегуны повернули к Уайтхоллу, Фрэнк Маклауд быстро оглянулся, и ад забрал его.
Это произошло внезапно и быстро.
Он споткнулся. Ледяная рука сжала его грудь и выдавливала из него жизнь. Лицо Маклауда побагровело, на губах выступила иена. Джоэл, пробегая мимо, замедлил бег.
— Маклауд, — сказал он и остановился, чтобы взглянуть в худое лицо своего великого соперника.
Маклауд смотрел на него. Дымка подернула его серые глаза и превратила их в черные. Джоэл склонился, чтобы помочь ему.
— Не прикасайся ко мне, — застонал Маклауд Кровеносные сосуды его глаз набухли и кровоточили.
— Судорога? — спросил Джоэл, — Это судорога?
— Беги, ты, ублюдок, беги! — говорил ему Маклауд, пока адская петля изнутри выжимала его жизнь. Теперь он кровоточил всеми порами кожи, у него текли кровавые слезы. — Беги. И не оглядывайся. Ради Христа! Не оглядывайся!
— Что это?
— Беги! Это твоя жизнь.
Его слова были не просьбой, но приказанием.
Беги!
Не за золото, не за славу. Ради жизни. Всего лишь.
Джоэл поглядел вверх, неожиданно ощущая, что за спиной у него маячит какая-то тварь с огромной головой, дышит холодом ему в затылок.
Он поднялся на ноги и побежал.
— Ну, похоже, дела у наших бегунов не очень-то хороши, Джим. После того как Лоер сенсационно сошел с дистанции, Фрэнк Маклауд тоже сдал Я никогда не видел ничего подобного. Но вроде бы он что-то сказал Джоэлу Джонсу, так что все должно быть в порядке.
Когда приехала «скорая», Маклауд был уже мертв. Труп его разложился к следующему утру.
Джоэл бежал Боже, как он бежал! Солнце яростно било ему в лицо, обесцвечивая и лица радостной толпы, и флаги. Звуки слились в один монотонный шум — гул человечества.
Джоэл уже знал это ощущение: потеря ориентации от усталости и перенасыщения тканей кислородом Он бежал точно в оболочке своего сознания: он думал, потел и мучился внутри себя, для себя и ради себя.
И это неплохо — быть одному. Его голову заполнили песни — обрывки гимнов, неясные фразы любовных серенад, грязные стишки. Его «я» растворялось. Его сны, неназванные и бесстрашные, одержали верх над реальностью.
Впереди, омытый тем же белым дождем света, бежал Войт. Это враг; нужно обойти это существо — Войта с его сверкавшим на солнце распятием. Джоэл мог это сделать, только нельзя смотреть туда., смотреть туда..
Нельзя смотреть назад.
Берджесс открыл дверцу «мерседеса» и влез внутрь. Время потеряно даром, драгоценное время. Он должен быть в Парламенте, у финишной прямой, готовый приветствовать бегунов. Это спектакль, который нужно сыграть, чтобы показать милое, улыбающееся лицо демократии. А на следующий день? Ну, тогда оно будет уже не такое милое.
Пальцы его сжимались от возбуждения, а новый с иголочки костюм провонял козьими шкурами, которые он обязан носить в той комнате. Но этого никто не заметит. А даже если заметит — какой англичанин забудет о вежливости и скажет собеседнику, что от него воняет козлом?
Он ненавидел Комнату закона Этот вечный лед, этот проклятый черный зев, откуда доносились голоса проклятых. Но теперь все кончено. Он выполнил свои обязательства, выказал бездне почитание и обожание. Теперь пора потребовать вознаграждения.
По дороге он думал: сколько жертв он принес ради собственных амбиций? Сначала были мелкие жертвы, котята и щенки. Позже он обнаружил, насколько глупо, с точки зрения ада, выглядели подобные жесты. Но поначалу он не ведал, что нужно давать и как. С годами ад начал ясно выражать свои требования, а Берджесс изучил реальные правила продажи души. Все изменения его «я» были тщательно спланированы и четко выполнены, хоть и отобрали у него надежду на детей. Но жертва того стоила: постепенно к нему приходила сила. Он вошел в первую тройку выпускников Оксфорда, его мужская сила превосходила всякое воображение, он получил место в Парламенте, а скоро, очень скоро, получит всю страну.
Обожженные подушечки его больших пальцев болели, как всегда, когда он нервничал. Он рассеянно засунул палец в рот.
— Ну, теперь мы на завершающей стадии забега Сущий ад, а не забег, верно, Джим?
— О, да, зрелище незабываемое. Войт идет впереди, он оторвался от соперников без особых усилий. Джоэл сделал благородный жест и остановился возле Маклауда, чтобы проверить, все ли с ним в порядке после столь неудачного падения. Это его задержало.
— Что помешает Джонсу выиграть, верно?
— Думаю, да. Думаю, он проиграет.
— Но ведь это всего лишь благотворительный забег.
— Именно. Это не та ситуация, когда нужно победить любой ценой.
— Ну, зависит от того, как относиться к игре.
— Точно.
— Да…
— Ну вот, оба уже направляются к зданию Парламента и обходят Уайтхолл. Толпа приветствует своего любимца. Но я думаю, он проиграл.
— Напоминаю тебе, во время забега в Швеции он применил кое-что особенное.