— Что?
— Возьмите меня.
— Здесь?
— Задерните шторы, заприте двери, выключите компьютер и возьмите меня. Это мой вызов.
Сколько лет ему не бросали вызов?
— Вызов?
Он был возбужден. Уже лет десять он не чувствовал подобного возбуждения. Он задернул шторы, запер двери и выключил монитор с данными о своих доходах.
«Боже мой, — подумала она, — я поимела его».
Это оказалась не легкая страсть — не как с Васси. Во-первых, Петтифер был неуклюжим и грубым любовником. Во-вторых, он слишком нервничал из-за своей жены, чтобы полностью отдаться роману. Ему везде мерещилась Виржиния — в холлах отелей, где они снимали комнату на сутки, в машинах, проезжающих мимо места их встречи, а однажды (он божился, что сходство было полным) он признал ее в официантке, моющей полы в ресторане. Эти придуманные страхи замедляли ход их романа.
И все же она многому научилась у него. Он был настолько же блестящим дельцом, насколько плохим любовником. Она узнала, как применять власть, не показывая этого; как уверять всех в своем благочестии, не будучи благочестивым; как принимать простые решения, не усложняя их; как быть безжалостным Не то чтобы она нуждалась в знаниях именно из этой области. Возможно, точнее будет сказать так: он научил ее никогда не жалеть об отсутствии инстинктивного сочувствия и ценить лишь свой интеллект, единственно заслуживающий внимания.
Ни разу она не выдала себя, хоть втайне использовала свое умение, чтобы доставить наслаждение его стальным нервам.
На четвертой неделе романа они лежали рядом в сиреневой комнате, а снизу доносился шум автомобильного потока. С сексом сегодня вышло неудачно: Петтифер нервничал, а она никак не могла успокоить и расслабить его. Все кончилось быстро, почти бесстрастно.
Он собирался ей что-то сказать. Она знала это: чувствовалось напряжение в глубине его горла. Она мысленно массировала его виски, побуждая его заговорить.
Он чуть не испортил свой день.
Он чуть не испортил свою карьеру.
Он чуть не испортил, господи спаси, свою жизнь.
— Я должен перестать встречаться с тобой, — сказал он.
«Ему все равно», — подумала она.
— Я не уверен в том, что я знаю о тебе — или думаю, что знаю о тебе, — но все это заставляет меня… заинтересоваться тобой, Джи. Ты понимаешь?
— Нет.
— Боюсь, я подозреваю тебя в… преступлениях.
— Преступлениях?
— У тебя есть прошлое.
— Кто это раскопает? — спросила она. — Уж конечно, не Виржиния?
— Нет, не Виржиния, она выше этого.
— Так кто же?
— Не твое дело.
— Кто?
Она слегка надавила на его виски. Это было больно, и он вздрогнул.
— Что случилось? — спросила она.
— Голова болит.
— Давление, всего лишь давление. Я могу его снять, Титус.
Она дотронулась пальцами до его лба, ослабляя хватку. Он облегченно вздохнул.
— Так лучше?
— Да.
— Так кто же раскопает, Титус?
— У меня есть личный секретарь — Линдон. Я говорил о нем. Он знает о наших отношениях с самого начала. Вообще-то это он заказывает нам гостиницу и организует прикрытие для Виржинии.
В его речи было что-то мальчишеское, и это звучало трогательно. Хоть он и намеревался оставить ее, разрыв не походил на трагедию.
— Линдон просто чудотворец. Он провернул кучу дел, чтобы нам с тобой было легче. Тогда он о тебе ничего не знал. Это случилось, когда он увидел одну из тех фотографий, что я взял у тебя. Я дал их ему, чтобы он разорвал их на мелкие кусочки.
— Почему?
— Я не должен был брать их, это ошибка. Виржиния могла бы… — Он помолчал, потом продолжил: — Так или иначе, он узнал тебя, хоть и не мог вспомнить, где видел до этого.
— Но все же вспомнил.
— Он работал в одной из моих газет, вел колонку светской хроники. Именно оттуда он пришел, чтобы стать моим личным помощником И он вспомнил твою предыдущую инкарнацию — ты была Жаклин Эсс, жена Бенджамина Эсса, ныне покойного.
— Покойного.
— И он принес мне еще кое-какие фотографии. Не такие красивые, как твои.
— Фотографии чего?
— Твоего дома. Тела твоего мужа. Они называют «это» телом, хотя, бог свидетель, там осталось мало человеческого.
— Его и было немного, — просто сказала она, думая о холодных глазах Бена и его холодных руках. — Он годился только на то, чтобы заткнуться и кануть в безвестности.
— Что случилось?
— С Беном? Его убили.
— Как?
Дрогнул ли хоть чуть-чуть его голос?
— Очень просто.
Она поднялась с кровати и встала около окна. Солнечный свет прорвался сквозь жалюзи и очертил контуры ее лица.
— Это сделала ты.
— Да. — Он учил ее говорить просто. — Да. Это сделала я.
Еще он учил ее экономно расходовать угрозы.
— Оставь меня, и я вновь сделаю то ясе самое.
Он покачал головой.
— Ты не осмелишься.
Теперь он стоял перед ней.
— Мы должны понимать друг друга, Джи. Я обладаю властью, и я чист. Понимаешь? Меня ни разу не коснулась даже тень скандала. Я могу позволить себе завести любовницу, хоть дюжину любовниц — и никто не сочтет это вызывающим. Но убийцу? Нет. Это разрушит мне жизнь.
— Он шантажирует тебя? Этот Линдон?
Петтифер глядел на яркий свет сквозь жалюзи. Лицо его стало болезненным. Она увидела, как на его щеке, под левым глазом, подергивается нерв.
— Да, если хочешь знать, — сказал он невыразительно. — Этот ублюдок хорошо прихватил меня.
— Понимаю.
— А если он догадался, другие тоже смогут. Понимаешь?
— Я сильна, и ты силен. Мы расшвыряем их одним мизинцем.
— Нет!
— Да. У меня есть свои способности, Титус.
— Я не хочу знать.
— Ты узнаешь! — сказала она.
Она поглядела на него и взяла за руки, не прикасаясь к ним. Потрясенным взглядом он наблюдал, как его руки помимо воли поднялись, чтобы коснуться ее лица и бережно погладить волосы. Она заставила его пробежать дрожащими пальцами по своей груди и вложила в это движение куда больше нежности, чем он сделал бы сам.
— Ты всегда слишком сдержан, Титус, — сказала она, заставляя его тискать себя почти до синяков. — Вот как мне нравится. — Теперь его руки опустились ниже, выражение лица изменилось. Она чувствовала, как ее несет прилив. Она вся была — жизнь…
— Глубже.
Его пальцы проникли в ее недра.
— Мне это нравится, Титус. Почему ты не делал так сам, без моей помощи?
Он покраснел. Он не любил говорить о сексе. Она прижала его к себе еще сильнее, шепча:
— Я же не сломаюсь. Может, Виржиния похожа на дрезденскую фарфоровую статуэтку, а я — нет. Мне нужны сильные чувства. Мне нужно, чтобы было о чем вспоминать, когда тебя со мной нет. Ничто не длится вечно, верно? Но я хочу по ночам вспоминать то, что согреет меня.
Он утонул в ее промежности. Как она пожелала, руки его были и на ней, и в ней: они зарывались в нее, точно два песчаных краба. Он буквально взмок, и Жаклин подумала: она в первый раз видит, как он потеет.
— Не убивай меня, — прошептал он.
— Я могу осушить тебя.
Осушить, подумала она, а потом стереть его образ из головы, прежде чем сделать ему что-то плохое.
— Я знаю, я знаю, — сказал он. — Ты запросто убьешь меня.
Он плакал.
«Боже мой, — подумала она — Великий человек плачет у моих ног, как ребенок. Что я узнаю о власти из этого жалкого представления?»
Она вытерла слезы с его щек, используя гораздо больше силы, чем этого требовало дело. Кожа его покраснела под ее взглядом.
— Оставь меня, Джи. Я не могу помочь тебе. Я для тебя бесполезен.
Он был прав. Он был полностью бесполезен. Она презрительно отшвырнула его руки, и они бессильно повисли по бокам вдоль тела.
— Даже не пытайся найти меня, Титус. Ты понимаешь? И не посылай за мной своих шпионов, чтобы оградить твою репутацию. Потому что я более безжалостна, чем когда-либо был ты.
Он ничего не ответил. Он просто стоял на коленях, вперив взгляд в окно, а она умылась, выпила заказанный в номер кофе и ушла.
Линдон удивился, найдя двери офиса открытыми. Было семь тридцать шесть. Сотрудники придут только через час. Очевидно, кто-то из уборщиков оплошал и не запер кабинет. Он выяснит, кто это, и провинившемуся достанется.
Он толкнул открытую дверь.
Жаклин сидела, повернувшись к двери спиной. Он узнал ее по очертаниям затылка, по водопаду каштановых волос Неприятные зрелище — волосы слишком пушистые, слишком растрепанные. Его офис, прилегающий к офису мистера Петтифера, пребывал в идеальном порядке. Он оглядел комнату — вроде бы все на месте.
— Что ты тут делаешь?
Она глубоко вздохнула, подготавливая себя.
Она впервые решила сотворить это заранее. До сих пор она действовала под влиянием импульса.
Он подошел к столу, опустил свой портфель и аккуратно сложенный выпуск «Делового мира».
— Ты не имела права входить без моего позволения, — сказал он.
Она лениво повернулась в его вертящемся кресле — именно так он делал, когда собирался задать взбучку кому-то из своих людей.
— Линдон, — произнесла она.
— Что бы вы ни сказали, это не изменит фактов, миссис Эсс, — заявил он, словно хотел освободить ее от объяснений. — Вы хладнокровная убийца. Я был обязан сообщить мистеру Петтиферу.
— И вы сделали это ради Титуса?
— Разумеется.
— А шантаж — тоже ради Титуса, да?
— Вон из моего офиса.
— Так что же, Линдон?
— Ты шлюха! Шлюхи ничего не понимают, они невежественные больные животные! — заорал он. — О, ты хитра, это точно, но и хитрость твоя — звериная.
Она встала. Он ожидал оскорблений, по крайней мере устных. Но их не было. Зато он почувствовал, как на его лицо что-то давит.
— Что… ты… делаешь? — спросил он.
— Делаю?
Его глаза растянулись в щелочки. Словно у ребенка, изображающего злого азиата; рот Линдона туго натянулся, словно в улыбке. Ему было трудно говорить.
— Прекрати… это…
Она покачала головой.
— Шлюха, — сказал он, все еще бросая ей вызов.