Пятнадцать: Шерил прикасается к мясу.
– Вот тут уже появились трещины, – сказал Куэйд с тихим ликованием в голосе. – Вот где начинается ужас.
Стив изучил фотографию. Зернистость снимка смазывала детали, но крутой Шерил явно было больно. Она сморщилась, наполовину от желания, наполовину от отвращения, когда трогала еду.
Шестнадцать: она снова бросается на дверь, Шерил дрожит. Рот превратился в черное пятно страха, Шерил кричит на безликую дверь.
– Она каждый раз начинала обвинять меня, как только прикасалась к мясу, – заметил Куэйд.
– Это уже сколько?
– Где-то около трех дней. Ты сейчас смотришь на голодную женщину.
Это было легко заметить. На следующей фотографии Шерил по-прежнему неподвижно стояла посреди комнаты, стараясь не смотреть на соблазнительную еду, все ее тело было напряжено от мук выбора.
– Ты моришь ее голодом.
– Она может легко протянуть десять дней без еды. Религиозные посты – дело обычное в любом цивилизованном обществе, Стив. Шестьдесят процентов населения Великобритании страдают от клинического ожирения, когда ни возьми. Да и она все равно была слишком толстой.
Восемнадцать: Шерил сидит, эта толстая девушка, в углу комнаты и рыдает.
– Вот примерно в это время у нее начались галлюцинации. Но так, всего лишь небольшие психические срывы. Иногда она думала, что у нее кто-то ползает в волосах или по рукам. Я видел, как иногда она замирала и смотрела прямо перед собой, уставившись в пустоту.
Девятнадцать: она моется. Раздета до пояса, груди у нее тяжелые, Шерил совершенно равнодушна. Мясо уже потемнело по сравнению с предыдущими фотографиями.
– Она постоянно обмывалась. Примерно каждые двенадцать часов мыла себя с ног до головы.
– Мясо на вид какое-то…
– Вызревшее?
– Темное.
– В ее маленькой комнате довольно тепло; а еще там были мухи. Они нашли мясо, отложили яйца. Да, этот кусок вызревает прямо у нас на глазах.
– Это часть плана?
– Разумеется. Если свежее мясо отталкивало ее, то как насчет отвращения при виде гнилого? Вот в чем суть дилеммы, понимаешь? Чем дольше она не ест, тем отвратительнее становится то, чем ее кормят. Она попала в ловушку, и с одной стороны находится ее ужас перед мясом, с другой – страх смерти. Что уступит первым?
Стив чувствовал, что тоже попал в ловушку.
С одной стороны, шутка зашла уже слишком далеко, а эксперимент Куэйда стал упражнением в садизме. С другой стороны, Стиву очень хотелось узнать, чем закончилась эта история. Страдания Шерил несомненно притягивали его.
На следующих семи фотографиях – номер двадцать, двадцать один, два, три, четыре, пять и шесть – повторялась одна и та же рутина. Шерил спала, мылась, писала, смотрела на мясо. Спала, мылась, писала…
А потом двадцать семь.
– Видишь?
Она берет мясо.
Да, берет, пусть ее лицо искажено от ужаса. Говяжья нога теперь даже выглядит зловонной, она испещрена мушиными яйцами. Это отвратительно.
– Она кусает мясо.
И на следующей фотографии женщина зарывается лицом в гнилой кусок.
Стиву показалось, что у него во рту появился привкус распада. Разум услужливо подыскал для воображения подходящий смрад, язык как будто окунулся в подливку из разложившейся падали. Как она смогла это съесть?
Двадцать девять: ее рвет в ведро, стоящее в углу комнаты.
Тридцать: она сидит, глядя на стол. Тот пуст. Кувшин с водой уже разбит о стену. Тарелка расколота на куски. Говядина лежит на полу в слизи от разложения.
Тридцать один: Шерил спит, закрыв голову руками.
Тридцать два: она стоит. Снова смотрит на мясо, отвергая его. На ее лице явственно виден голод. Вместе с отвращением.
Тридцать три. Она спит.
– И сколько времени прошло? – спросил Стив.
– Пять дней. Нет, шесть.
Шесть дней.
Тридцать четыре. Фигура Шерил размыта, похоже, она бьется о стену. Стив не уверен. И уже не хочет спрашивать. Отчасти даже не хочет знать.
Тридцать пять: она снова спит, в этом раз под столом. Спальный мешок разорван в клочья, куски ткани и наполнителя разлетелись по всей комнате.
Тридцать шесть: она говорит с дверью, сквозь дверь, зная, что не получит никакого ответа.
Тридцать семь: она ест протухшее мясо.
Спокойно сидит под столом, как дикарка в пещере, и вгрызается в мясо резцами. На лице – полное равнодушие: вся энергия направлена только на цель. Есть. Есть, пока голод не утихнет, пока жуткая боль в желудке и головокружение не исчезнут.
Стив не мог отвезти взгляд от фотографии.
– Меня поразило, – сказал Куэйд, – насколько неожиданно она сдалась. Еще минуту назад сопротивлялась, как и прежде. Произнесла целый монолог, свою обычную мешанину из угроз и извинений, которую извергала изо дня в день. А потом сломалась. Раз – и все. Заползла под стол и съела все мясо до самой кости, словно ей подали самый лучший стейк.
Тридцать восемь: Шерил спит. Дверь открыта. Внутрь льется свет.
Тридцать девять: комната пуста.
– Куда она ушла?
– Она спустилась вниз. Пришла на кухню, выпила несколько стаканов воды, а потом три или четыре часа просто сидела на стуле и молчала.
– А ты с ней говорил?
– Не сразу. Когда она начала выходить из состоянии фуги. Эксперимент закончился. Я не хотел причинять ей боль.
– И что она сказала?
– Ничего.
– Ничего?
– Вообще ничего. Я поначалу даже думал, что она меня просто не видит, не понимает, что я тоже нахожусь в комнате. Потом я приготовил для нее картошку, она ее съела.
– Она не позвонила в полицию?
– Нет.
– И никакого насилия?
– Нет. Она знала, что я сделал и почему. Это не было запланировано, но мы говорили о подобного рода экспериментах, довольно абстрактно, конечно. Никакого вреда она не получила. Максимум скинула вес, но это все.
– И где она теперь?
– Уехала на следующий же день. Не знаю, куда.
– И что это доказывает?
– Возможно, что и ничего. Но это интересное начало для моих исследований.
– Начало? Так это было только начало?
Стив не смог скрыть отвращения, которое у него вызывал Куэйд.
– Стивен…
– Ты мог ее убить!
– Нет.
– Она могла сойти с ума. Ты мог нанести ей травму на всю жизнь.
– Возможно. Но навряд ли. У нее железная сила воли.
– Но ты же сломал ее.
– Да. И это было путешествие, к которому она была готова. Мы говорили о том, что ей надо столкнуться с собственным страхом. С моей помощью она посмотрела ему в глаза. И ничего более.
– Ты ее заставил. Иначе она бы этого не сделала.
– Совершенно верно. И это будет для нее уроком.
– Так ты у нас теперь учитель?
Стив пожалел, что не сдержался. В его голосе явственно чувствовался сарказм. А еще гнев и немного страха.
– Да, я – учитель, – ответил Куэйд, искоса глядя на Стива, взгляд его блуждал. – Я учу людей ужасу.
Стив уставился в пол:
– И как, ты удовлетворен тем, чему научил?
– И узнал, Стив. Я многое узнал. Перспективы потрясающие: целый мир страхов для исследования. Особенно с умными подопытными. Даже перед лицом рационализации…
Стив встал:
– Я больше не хочу об этом слышать.
– Да? Хорошо.
– У меня завтра пары с утра.
– Нет.
– Что?
Сердце замерло.
– Нет. Не уходи пока.
– Почему?
Теперь оно понеслось вскачь. Стив боялся Куэйда, причем раньше не понимал, насколько сильно.
– Мне еще надо дать тебе книги.
Стив почувствовал, как покраснел. Еле заметно. О чем он думал? Что Куэйд сейчас повалит его, как регбист, и начнет очередной эксперимент?
Нет. Какая глупость!
– У меня есть книга о Кьеркегоре, которая тебе понравится. Наверху. Вернусь через две минуты.
Улыбаясь, Куэйд вышел из комнаты.
Стив присел на корточки и стал снова перебирать фотографии. Его завораживал момент, когда Шерил впервые взяла в руки гнилое мясо. На ее лице было выражение совершенно нехарактерное для женщины, которую Стив знал. В нем чувствовалось сомнение, смятение и глубокий…
Ужас.
Это было любимое слово Куэйда. Грязное слово. Непристойное слово, с этой ночи ассоциирующееся с пыткой, устроенной Куэйдом невинной девушке.
На секунду Стив задумался о том, как выглядит он сам, рассматривая фотографии. Нет ли на его лице такого же смятения и замешательства? А может, и ужаса, ждущего, чтобы вырваться на свободу.
За спиной он услышал какой-то шум, слишком тихий для Куэйда.
Если только тот не подкрадывался.
Боже, если только он не…
Тряпка, пропитанная хлороформом, закрыла Стиву рот и ноздри. Он невольно вдохнул пары, ему сразу обожгло пазухи, тут же заслезились глаза.
В уголке мира появился сгусток тьмы, где-то вне зоны видимости, и начал расти, пульсируя в ритм участившегося биения сердца.
Стив почти видел голос Куэйда, он казался ему саваном.
– Стивен.
Снова.
– …тивен!
– …ивен.
– …вен.
– …ен.
Сгусток мрака поглотил весь мир, стал миром. Все вокруг потемнело, исчезло. С глаз долой – из сердца вон.
Стив неловко упал прямо на рассыпанные фотографии.
Когда он очнулся, то даже не понял, что пришел в сознание. Повсюду царила тьма, со всех сторон. Около часа Стив лежал, широко раскрыв глаза, прежде чем понял, что они открыты.
На пробу он пошевелил сначала руками, потом ногами и головой. Он оказался не связан, только лодыжку что-то держало. Там была цепь или вроде того. Она терлась о кожу, когда Стив пытался отодвинуться подальше.
Пол оказался ужасно некомфортным, ощупав его ладонью, Стив понял, что лежит то ли на решетке, то ли на сетке. Она была металлической и уходила во все направления, насколько хватало рук. Просунув ладонь сквозь ячейки, Стив ощутил лишь пустоту. Лишь воздух, уходящий куда-то вниз.
На первых инфракрасных фотографиях заключения Стивена было видно, как он исследует местность. Как и ожидал Куэйд, подопытный подошел к ситуации довольно рационально. Никакой истерики. Никаких проклятий или слез. В этом и заключался вызов, связанный с этим конкретным образцом. Тот прекрасно понимал, что происходит; а значит, станет реагировать на страхи логически. В отличие от Шерил такой разум будет гораздо труднее сломать.