Бен действительно умер, по крайней мере это оказалось правдой. Но совершенно точно не от рака. Моему знакомому лишь намекнули о том, в каком состоянии нашли тело Бена, но он понял, что тот был невероятно изувечен. И главный подозреваемый? Моя возлюбленная Жаклин Эсс. Та самая невинная женщина, которая жила в моей квартире и спала рядом со мной каждую ночь.
Потому я сказал ей, что она со мной не открыта до конца. Не знаю, что я ожидал в ответ. Получил же демонстрацию ее силы. Она обо всем рассказала, ничего не скрывая, без всякой злобы, но я был бы дураком, если бы не заметил, что она меня предупреждает. По словам Жаклин, она открыла в себе уникальную власть над самой сутью человека. В отчаянии, когда находилась на грани самоубийства, она нашла в глубоких безднах собственной природы, способности, о которых даже не ведала. И эти силы выплыли наружу, пока она выздоравливала, как рыбы на свет.
Затем Жаклин показала мне лишь крохотную долю своей силы, выдернув волосы из моей головы, один за другим. Я почувствовал, как они выходят. Жаклин просто сказала: один из-за уха, и я почувствовал, как по коже идут мурашки, а пальцы ее воли вырывают волосок. Потом еще один, и еще. Это было невероятное зрелище: она отточила свою силу до тонкого искусства, находя и вытаскивая отдельные волоски из скальпа с точностью пинцета.
Не буду кривить душой, тогда меня парализовало от страха, я знал, что она лишь играет со мной. Я был убежден, что рано или поздно придет время, и она заставит меня замолчать навсегда.
Но она сомневалась и в себе. Жаклин рассказала мне, что довела свою способность до совершенства, но все равно боится ее. Жаклин был нужен человек, который бы научил ее пользоваться своими талантами наилучшим образом. И я не был таким человеком. Я был всего лишь мужчиной, который ее любил, любил еще до этого откровения и будет любить после, несмотря на него.
После той демонстрации я быстро привык к новому взгляду на Жаклин. Я не испугался ее, а скорее стал еще преданнее, ведь эта женщина терпела то, что я обладал ее телом.
Работа превратилась для меня в досадную помеху, она лишь отвлекала от мыслей о любимой. Моя репутация начала падать; я провалил несколько дел, утратил доверие. Буквально за два или три месяца моя профессиональная жизнь превратилась в ничто. Друзья уже не надеялись на меня, а коллеги стали избегать.
Она не жила за мой счет. Тут я готов развеять любые подозрения. Она не была ламией или суккубом. То, что со мной произошло, мое грехопадение из обычной жизни, если можно так выразиться, было делом исключительно моих рук. Она не околдовывала меня; это лишь романтическая ложь для оправдания изнасилования. Жаклин была морем; и я должен был в ней плавать. Имеют ли мои слова хоть какой-то смысл? Я всю жизнь провел на берегу, в твердом мире закона, и я так устал от него. Она же была водой; бескрайним морем в отдельном теле, потопом в маленькой комнате, и я с удовольствием утону в ней, если Жаклин даст мне такой шанс. Но это мое решение. Поймите. Только мое. Это я решил сегодня ночью войти в комнату и быть с ней в последний раз. Это решение моей свободной воли.
И какой мужчина поступил бы иначе на моем месте? Она была (и есть) совершенна.
После демонстрации ее силы я целый месяц прожил в настоящей эйфории. Она показала мне способы любви, находящиеся за пределами возможностей любого существа на Земле. Но и когда я был не с ней, греза не заканчивалась: кажется, она полностью изменила мой мир.
А потом Жаклин меня бросила.
Я знал, почему: она решила найти кого-то, кто бы научил ее пользоваться этой силой. Но от понимания одиночество легче не стало.
Я сломался: потерял работу, личность, всех оставшихся друзей. Но едва это заметил. Все они казались скромными потерями по сравнению с потерей Жаклин…
– Жаклин.
«Господи, – подумала она, – это что, действительно самый влиятельный человек в стране?
Он выглядел таким неказистым, таким унылым. У него даже подбородок был слабым.
Но Титус Петтифер был силой.
Он управлял большим количеством монополий, чем мог сосчитать; в финансовом мире одно его слово ломало компании, как палочки, уничтожало амбиции сотен людей, рушило карьеры тысяч. В его тени за ночь зарабатывались состояния, от одного его дуновения рушились целые корпорации, становясь жертвой его капризов. Если кто и знал, что такое сила, то именно этот человек. У него стоило поучиться.
– Ты же не будешь возражать, если я буду звать тебя Джей?
– Нет.
– Ты уже давно ждешь?
– Достаточно.
– Обычно я не заставляю ждать красивых женщин.
– Нет, заставляешь.
Она его уже оценила: и двух минут в присутствии Петтифера было достаточно, чтобы понять, чего он стоит. Титус придет к ней быстрее, если обращаться к нему со сдержанным высокомерием и наглостью.
– И ты всегда называешь женщин, которых никогда раньше не видел, по инициалам?
– Удобно для систематизации; а ты возражаешь?
– Зависит от обстоятельств.
– От каких?
– Что я получу взамен на данную мной привилегию.
– Это что, привилегия, знать, как тебя зовут?
– Да.
– Ну… тогда я польщен. Конечно, если только ты не раздаешь такие привилегии всем подряд.
Она покачала головой. Нет, он уже видел, что она не расточительна в своих привязанностях.
– Почему ты так хотела увидеть меня? – спросил Титус. – Почему мне докладывали, что ты буквально утомила секретарш постоянными требованиями встретиться со мной? Ты хочешь денег? Ведь если так, ты уйдешь отсюда с пустыми руками. Я стал богатым благодаря скупости, и чем богаче я становлюсь, тем сильнее становится моя скупость.
Это замечание было чистой правдой; он сказал об этом совершенно открыто.
– Мне не нужны деньги, – столь же честно ответила она.
– О, что-то новенькое.
– Есть люди богаче тебя.
Он вскинул брови от удивления. Эта красотка могла и укусить.
– Все так, – согласился он. В этом полушарии действительно набралось бы с полдесятка людей побогаче.
– Я – не какое-то обожающее тебя ничтожество. Я не пришла сюда переспать со знаменитостью. Я пришла сюда, так как мы можем быть вместе. Нам есть, что предложить друг другу.
– И что же?
– У меня есть мое тело.
Он улыбнулся. Это было самое откровенное предложение, которое он слышал за долгие годы.
– И что же мне предложить в обмен за такую щедрость?
– Я хочу научиться…
– Научиться?
– …тому, как пользоваться силой и властью.
С каждой секунду она казалась все более странной.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он, пытаясь выиграть время. Он так и не понял, чего она стоит; это женщина раздражала его, сбивала с толку.
– Мне что, повторить, по буквам? – сказала она, играя в высокомерие с такой улыбкой, что он чуть снова не почувствовал себя привлекательным.
– Не нужно. Ты хочешь научиться пользоваться силой. Думаю, я смогу тебя научить…
– Я знаю, что сможешь.
– Ты понимаешь, я – женатый человек. Мы с Вирджинией вместе уже восемнадцать лет.
– У тебя три сына, четыре дома, домработница по имени Мирабель. Ты презираешь Нью-Йорк, любишь Бангкок; размер воротничка на рубашках 16,5, любимый цвет – зеленый.
– Бирюзовый.
– В старости ты стал изысканнее.
– Я не стар.
– Восемнадцать лет в браке. От такого быстро стареют.
– Только не я.
– Докажи.
– Как?
– Возьми меня.
– Что?
– Возьми меня.
– Здесь?
– Задерни шторы, запри дверь, отключи компьютер и возьми меня. Слабо?
– Слабо?
Сколько лет прошло с тех пор, когда его брали на слабо?
– Слабо?
Он был взбудоражен. Ничего подобного не чувствовал уже лет десять. Он задернул шторы, запер дверь, отключил компьютер, где по экрану бежали цифры его состояния.
«Боже, – подумала она, – он у меня в кармане».
Страсть оказалась делом нелегким, не как с Васси. Во-первых, Петтифер был неуклюжим, грубым любовником. Во-вторых, он слишком беспокоился из-за жены, чтобы стать успешным ловеласом. Он, кажется, видел Вирджинию повсюду; в отелях, где они снимали комнаты на обед, в такси на улице, а однажды (он клялся, что женщина похожа на его жену как две капли воды) она переоделась официанткой, которая вытирала столик в ресторане. Страхи были напрасными, но они притупляли стихийность их романа.
И все-таки Жаклин училась у него. Да, он был бездарным любовником, но блестящим лидером. Она научилась тому, как быть властной, не употребляя власть; как не отравиться гнусностью, которую харизма будит во всех простых людях; как сделать простые решения еще проще; как быть безжалостной. Правда в этой сфере Жаклин не особо нуждалась в дополнительном наставничестве. Скорее он научил ее никогда не жалеть об отсутствии инстинктивного сочувствия и лишь одним интеллектом оценивать, кто заслуживает уничтожения, а кого можно причислить к праведникам.
Она ни разу не показала себя, хотя использовала свои умения тайком, хотя бы так выманивая удовольствие из его застывших нервов.
На четвертую неделю их интрижки они лежали бок о бок в лиловой комнате, а на улице внизу ревели машины в разгар дня. Секс был плохим; Титус нервничал, и никакие трюки не могли его раскрепостить.
Все кончилось быстро, почти без страсти.
Он явно хотел что-то сказать Жаклин. Она знала об этом: откровение ждало своего момента, набирало сил где-то в глубине его горла. Повернувшись к Титусу, Жаклин мысленно помассировала ему виски и успокоила, придав храбрости для разговора.
Он собирался испортить этот день.
Он собирался испортить себе карьеру.
Он собирался, Боже, помоги ему, испортить себе жизнь.
– Я не должен больше с тобой видеться, – сказал он.
«Он не осмелится», – подумала она.
– Я не совсем уверен в том, что знаю о тебе, или скорее в том, что, по моему мнению, знаю, но именно поэтому мне… следует проявить осторожность, Джей. Ты меня понимаешь?