«Боже, – подумала она, – сила не может быть такой».
Он выглядел больным; физически изменился так, как один друг Жаклин, который умер от рака. Тот в один месяц выглядел здоровым, а уже в следующем его словно высосали изнутри, как будто он сожрал сам себя. Титус походил на оболочку человека, его кожа стала серой, пошла пятнами. И только глаза блестели, как у бешеного пса.
Но одет он был безукоризненно, словно собрался на свадьбу.
– Джей.
– Титус.
Он осмотрел ее снизу доверху.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Спасибо, да.
– Они дают тебе все, о чем ты просишь?
– Прекрасные хозяева.
– Ты не сопротивлялась.
– Сопротивлялась?
– Быть здесь. Взаперти. После Линдона я уже готовился к очередной бойне и убийству невинных.
– Линдон не был невинным, Титус. А эти люди – да. Ты им ничего не сказал.
– Не посчитал нужным. Я могу закрыть дверь?
Он держал ее в плену, но пришел, как посол в лагерь к противнику с преобладающей силой. Жаклин нравилось, как он себя ведет, испуганный и окрыленный одновременно. Он закрыл дверь и запер.
– Я люблю тебя, Джей. И боюсь тебя. Думаю, что я люблю тебя именно потому, что боюсь. Это какая-то болезнь?
– По-моему, да.
– По-моему тоже.
– Почему ты так долго не приходил?
– Надо было привести дела в порядок. Иначе будет хаос. Когда меня не будет.
– Ты решил уйти?
Он посмотрел на нее, все его лицо сморщилось от предвкушения.
– Надеюсь.
– Куда?
Жаклин все еще не понимала, что привело к ней Титуса после того, как он привел в порядок все дела, беззвучно попросил прощения у жены, пока та спала, отрезал себе все пути к отступлению и покончил со всеми противоречиями.
Она все еще не понимала, что он пришел к ней умереть.
– Я низведен тобой. Низведен к нулю. И мне больше некуда идти. Ты меня понимаешь?
– Нет.
– Я не могу жить без тебя.
Какой непростительный штамп. Разве он не мог подобрать другие слова? Жаклин чуть не засмеялась, настолько это было банально.
Но Титус не закончил.
– …и я совершенно точно не могу жить с тобой. – Его тон изменился. – Так как ты меня отвращаешь, женщина, само твое существо мне противно.
– И? – тихо спросила она.
– А потому… – он снова стал нежным, и она все поняла, – …убей меня.
Это было абсурдно. Его сияющие глаза пристально следили за ней.
– Я так хочу, – продолжил Титус. – Поверь мне, ничего больше я не хочу. Убей меня, как ты пожелаешь. Я уйду без сопротивления, без жалоб.
Жаклин вспомнила старую шутку. Мазохист говорит садисту: «Сделай мне больно! Молю, сделай мне больно!» А садист отвечает: «Нет».
– А если я откажусь? – спросила она.
– Ты не можешь отказаться. Я омерзителен.
– Но я не испытываю к тебе ненависти, Титус.
– А должна. Я слаб. Я для тебя бесполезен. Я ничему тебя не научил.
– Ты многому меня научил. Теперь я могу себя контролировать.
– Значит, смерть Линдона ты контролировала?
– Определенно.
– Мне она показалась несколько чрезмерной.
– Он получил по заслугам.
– Тогда воздай и мне по заслугам. Я тебя запер. Я отверг тебя, когда ты во мне нуждалась. Накажи меня за это.
– Я выжила.
– Джей!
Даже в таком отчаянии он не мог назвать ее по имени.
– Умоляю. Умоляю. Мне нужно от тебя только это. Убей меня, выбери любую причину, какую хочешь. Из сочувствия, презрения или по любви. Но, пожалуйста, сделай это, пожалуйста.
– Нет.
Неожиданно он подошел к Жаклин и с силой ударил ее.
– Линдон говорил, что ты – шлюха. И он был прав, ты такая. Подзаборная потаскуха и ничего больше.
Потом ушел, повернулся, подошел снова, ударил опять, быстрее, сильнее, шесть или семь раз.
Потом остановился, задыхаясь.
– Ты хочешь денег?
Значит, пошел торг. Сначала удары, потом торг.
Она чувствовала, как его выворачивает от собственных слез, которые Жаклин не могла остановить.
– Ты хочешь денег? – снова спросил он.
– А ты как думаешь?
Титус не услышал сарказма и начал бросать банкноты к ее ногам, десятки и десятки банкнот, словно подношение статуе Богородицы.
– Все, что ты хочешь, – сказал он. – Жаклин.
Где-то в животе она почувствовала нечто, близкое к боли, когда родилось желание убить его, но Жаклин его подавила. Оно играло ему на руку, становясь инструментом его воли, а потому теряя силу. Ее опять использовали; большего Жаклин никогда не получала. Ее растили, как корову, для обеспечения других людей ресурсами. Ради заботы для мужей, ради молока для детей, ради смерти для стариков. И, как корова, она должна была подчиняться любому требованию, в любое время. Но не в этот раз.
Жаклин пошла к двери.
– Куда ты направилась?
Она протянула руку к ключу и ответила:
– Твоя смерть – это твое дело, а не мое.
Он подбежал к ней, прежде чем она открыла дверь, и удар – по силе, по злобе – оказался совершенно неожиданным.
– Сука! – заорал он, за первым ударом последовал целый шквал.
Внутри нее, в животе, тварь, что хотела убивать, выросла чуть больше.
Он запустил пальцы ей в волосы, оттащил обратно в комнату, начал обзывать, обрушил на Жаклин бесконечный поток ругательств, словно открыл дамбу, полную сточных вод. Это еще один способ получить то, чего он хочет, сказала она себе, и если ты подчинишься ему, то проиграешь; он просто манипулирует тобой. И все равно в воздухе повисли слова: те самые грязные слова, которые слышали поколения непокорных женщин. Шлюха, еретичка, блядь, сука, чудовище.
Да, им она и была.
«Да, – подумала Жаклин, – я – чудовище».
От этой мысли стало легче. Она развернулась. Поняла, что хочет сделать еще до того, как взглянула на Титуса. Он резко опустил руки. Ее гнев уже подобрался к горлу, уже выходил из нее – и преодолел расстояние между ними.
«Чудовище, так он меня назвал: я и есть чудовище.
Я сделаю это для себя, не для него. Никогда и ничего для Титуса. Только для себя!»
Он охнул, когда его коснулась ее воля, и эти сверкающие глаза на секунду перестали сверкать, желание умереть сменилось желанием выжить, слишком поздно, разумеется, и он завопил. Жаклин услышала крики в ответ, шаги, угрозы на лестнице. Они ворвутся в комнату через несколько секунд.
– Ты – животное, – сказала она.
– Нет, – ответил он, даже сейчас уверенный, что его место главное.
– Ты не существуешь, – сказала она, наступая на него. – Они никогда не найдут ту часть, что была Титусом. Титус умер. Остальное просто…
Боль была ужасной. Она лишила его голоса. Или же это Жаклин изменила ему горло, нёбо и саму голову? Она размыкала кости черепа и преобразовывала их.
Нет, хотела сказать она, это не тот изысканный ритуал, который я запланировала. Я хотела умереть, проникнув в тебя. Я хотела уйти так, чтобы мой рот сомкнулся с твоим, остыть в тебе, умирая. Я не хотела, чтобы все прошло так.
Нет. Нет. Нет.
Они уже были у двери, пытались ее выбить, люди, которые держали Жаклин взаперти. Конечно, она их не боялась, но они могли испортить ее шедевр, не дать внести несколько финальных штрихов.
Кто-то всем телом бросался на дверь. Дерево затрещало; дверь распахнулась. Оба мужчины были вооружены. Оба прицелились в нее, и руки у них не дрожали.
– Мистер Петтифер? – сказал тот, что помоложе. Из-под стола в углу комнаты сияли глаза Титуса.
– Мистер Петтифер? – снова спросил телохранитель, забыв о женщине.
Петтифер покачал своей головой с рылом. «Не подходи ближе, пожалуйста», – подумал он.
Мужчина присел на корточки и уставился на отвратительного зверя, свернувшегося под столом, все еще окровавленного после трансформации, но живого. Жаклин убила его нервы; он не чувствовал боли. Он просто выжил, его руки узлами завязались в лапы, ноги обернулись вокруг спины, колени расщепились так, что теперь он походил на четырехлапого краба, мозг торчал наружу, глаза лишились век, нижняя челюсть треснула и закрыла верхнюю, как у бульдога, уши оторвались, позвоночник сломался, вся его человечность исчезла, перешла в другое состояние.
«Ты животное», – сказала она недавно. И ей удалось отразить животную сущность Титуса. В этом странном создании еще можно было разглядеть останки Петтифера, и когда телохранитель это понял, его вырвало. Он встал с заляпанным подбородком и взглянул на женщину.
Жаклин пожала плечами.
– Это вы сделали?
Его ужас смешивался с омерзением.
Она кивнула.
– Титус, вперед, – Жаклин щелкнула пальцами.
Зверь помотал головой, всхлипывая.
– Вперед, Титус, – приказала она, и Петтифер вразвалку выбрался из своего убежища, оставляя за собой след, словно от пробитого мешка с мясом.
Телохранитель выстрелил в него инстинктивно. Все, что угодно, лишь бы это отвратительное существо не приблизилось к нему.
Титус отшатнулся на своих окровавленных лапах, вздрогнул, словно пытаясь вытрясти из себя смерть, но потерпел неудачу и умер.
– Доволен? – спросила она.
Стрелок оторвался от зрелища казни. Может, сила говорила с ним? Нет, Жаклин не сводила глаз с тела Петтифера и задавала вопрос ему.
Доволен?
Телохранитель выронил пистолет. Второй сделал то же самое.
– Как это случилось? – спросил человек у двери. Простой вопрос; детский.
– Он сам попросил, – ответила Жаклин. – Ничего больше я ему дать не могла.
Наемник кивнул и рухнул на колени.
В моем романе с Жаклин Эсс устрашающе большую роль играла случайность. Иногда казалось, что я – лишь игрушка волн, омывающих этот мир, и от любого их движения меня бросает из стороны в сторону. В другое время я начинал подозревать, что она распланировала всю мою жизнь, как и жизни сотен, тысяч других людей, организовала каждую непредвиденную встречу, срежиссировала каждую победу и каждое поражение, направила меня, слепого, на этот последний поединок.