– Просто дай мне тебя перевязать…
Гэвин вернулся в коридор.
Из-за кухонной двери раздалось: «Не надо», но этого уже никто не услышал. А если бы и услышал, ничего не изменилось бы. Гэвину нравилось не подчиняться. «Не надо» прозвучало бы как приглашение к действию.
Рейнольдс прислонился спиной к двери, оперся на ручку и попытался встать. Но у него закружилась голова. Перед глазами словно пронеслась жуткая карусель. Круг за кругом. Каждая следующая лошадь уродливее предыдущей. Ноги подогнулись, и Рейнольдс упал, точно старый дурак, каким он и был. Черт. Черт. Черт.
Гэвин услышал звук падения, но был слишком занят поиском оружия, чтобы примчаться на кухню. Если подонок, напавший на Рейнольдса, все еще в квартире, нужно подготовиться к обороне. В кабинете Гэвин порылся среди документов на столе и отыскал нож для резки бумаги, лежавший рядом с кучей нераспечатанных писем. Поблагодарив Бога, парень схватил нож. Тот оказался легким, а лезвие – тонким и хрупким, но при правильном подходе убить им можно.
Приободрившись, Гэвин вернулся в холл и обдумал дальнейшие действия. Первым делом надо найти ванную. Там, если повезет, окажется что-нибудь годное для перевязки. Даже чистое полотенце подойдет. Может, тогда получится вытянуть из чувака хоть что-то, даже уговорить его объясниться.
За кухней коридор резко поворачивал налево. Гэвин свернул за угол и прямо по курсу увидел приоткрытую дверь. За ней горел свет, и поблескивал влажный кафель. Ванная.
Обхватив нож обеими руками, Гэвин подошел к ней. Его мускулы напряглись от страха. «Станет ли от этого удар сильнее?» – гадал он, чувствуя себя беспомощным, неуклюжим и туповатым.
На дверном косяке была кровь. Отпечаток ладони. Явно Рейнольдса. Тот выставил руку, чтобы устоять, когда отшатнулся от нападавшего. И если этот тип все еще в квартире, то должен сидеть именно тут. Прятаться-то больше негде.
Потом, если потом наступит, он, наверное, обдумает ситуацию и обзовет себя дураком за то, что, нарываясь на драку, пнул дверь. Но пока он размышлял над своим идиотским поступком, дверь уже распахнулась. Пол в ванной был залит кровью. Гэвин ожидал, что оттуда с ревом выскочит человек с крюками вместо рук.
Нет. Никого. Нападавшего тут не оказалось, а, выходит, его и в квартире не было.
Гэвин медленно выдохнул. Рука с ножом бессильно повисла. И теперь, несмотря на испарину и страх, Гэвин ощутил разочарование. Жизнь опять подвела – унесла его судьбу через черный ход. И в руках вместо медали героя – швабра уборщика. Оставалось только поиграть со стариком в пациента и медсестричку и идти своей дорогой.
Ванная была отделана в оттенках лайма. Цвет крови и плитки не вязались друг с другом. Полупрозрачная занавеска для душа с забавным рисунком рыбок среди водорослей была чуть отдернута. Походило на сцену убийства в кино, тоже выглядело не совсем реально. Кровь слишком яркая, свет слишком тусклый.
Гэвин бросил нож в раковину и открыл зеркальный шкафчик. Тот был забит средствами для полоскания рта, витаминными добавками и тюбиками из-под зубной пасты, но единственным лекарством оказалась упаковка лейкопластыря. Закрывая дверцу, Гэвин увидел в зеркале отражение своего бледного лица. Он включил на полную мощь холодную воду и наклонился над раковиной – брызги и смоют хмель, и вернут цвет щекам.
Но стоило Гэвину зачерпнуть воды, как за его спиной раздался шорох. Парень распрямился, чувствуя, как заколотилось сердце, и закрутил кран. Вода стекала с подбородка и ресниц и, булькая, исчезала в сливе.
Нож все еще лежал в раковине. На расстоянии вытянутой руки.
Звук доносился из ванны. Из ванны. Безобидный плеск воды.
Страх вызвал прилив адреналина, и все чувства Гэвина обострились. Лимонное мыло издавало резкий запах, блестела бирюзовая рыба-ангел среди лавандовых ламинарий на душевой занавеске, холодные капли стекали по лицу, а затылку стало жарко. Все мимолетные ощущения, детали, которые до сих пор его разум не замечал, ленясь видеть и чувствовать, нахлынули разом.
«Ты живешь в реальном мире, – прозвучало в его голове (какое откровение!), – и если не будешь очень осторожен, умрешь».
Ну почему он не заглянул в ванну? Придурок. Почему не заглянул?
– Кто там? – спросил Гэвин, надеясь, что Рейнольдс держит выдру, которая преспокойно плавает в лоханке. Нелепая надежда. Бога ради, тут же кровь!
Плеск утих, Гэвин отвернулся от зеркала и – «Давай! Сделай это!» – резко дернул занавеску в сторону. Торопясь разгадать тайну, он забыл нож в раковине. Но поздно – бирюзовые рыбки сложились гармошкой, и он уже смотрел в ванну.
Та почти доверху была наполнена мутной водой. На поверхности кружила коричневая пена, а запах стоял слегка звериный. Но вода была спокойной.
Гэвин попытался рассмотреть то, что лежало на дне, и его отражение поплыло среди клочьев пены. Он наклонялся ниже и ниже, не в силах разобрать, что там, пока не узнал грубые очертания пальцев руки и не понял – перед ним человеческая фигура. Свернувшись, как зародыш, она совершенно неподвижно лежала в грязной воде.
Гэвин провел рукой по воде, смахивая пену. Его отражение задрожало и рассыпалось. Обитателя ванны стало видно совершенно отчетливо. Это была статуя спящего человека. Только голова его была повернута и глядела вверх из мутного осадка на дне. Нарисованные глаза казались двумя грубыми кляксами на неумело вырезанном лице, рот кривой, уши – нелепые ручки на лысой голове. Обнаженная фигура статуи была ничуть не лучше ее лица – ученическая работа. В некоторых местах краска подпортилась – наверное, от влаги, – и отстала от туловища закругленными серыми лоскутами. Под ними виднелось темное дерево.
Бояться тут было нечего. Произведение искусства положили в воду, чтобы удалить старую краску. А плеск вызвала какая-то химическая реакция.
Ну вот, страху нашлось объяснение. Никаких причин для паники. «А заставила сердце биться», как говорил бармен «Амбассадора», когда на сцене появлялась новая красотка.
Гэвин иронически улыбнулся, перед ним уж точно был не Адонис.
– Забудь о том, что видел.
В дверях стоял Рейнольдс. Кровь он остановил грязным носовым платком. Свет, отражаясь от кафеля, придавал лицу хозяина дома желтушный оттенок. Такой бледности и труп бы позавидовал.
– С тобой все в порядке? Не похоже что-то.
– Со мной все будет в порядке… просто уходи, пожалуйста.
– Так что случилось?
– Я поскользнулся. Пол мокрый. Я поскользнулся, вот и все.
– Но шум…
Гэвин оглянулся на ванну. Чем-то статуя его завораживала. Наверное, наготой. И этим повторным обнажением, которое творилось под водой. Окончательным. Со сниманием кожи.
– Всего лишь соседи.
– А это что? – спросил Гэвин, все еще глядя на непривлекательное кукольное лицо.
– Тебя не касается.
– Почему он так свернулся? Умирает?
Гэвин оглянулся на Рейнольдса и увидел, как у того, словно в ответ на этот вопрос, погасла фальшивая улыбка.
– Ты денег хочешь?
– Нет.
– Проклятье! Ты же на работе, так? Возле кровати лежат банкноты, бери столько, сколько, по твоему мнению, заслужил за потраченное впустую время… – он оценивающе посмотрел на Гэвина, – и молчание.
Статуя. Несмотря на всю невзрачность, Гэвин не мог отвести от нее глаз. Его собственное озадаченное лицо отражалось в воде и своим совершенством позорило творение художника.
– Хватит пялиться, – сказал Рейнольдс.
– Ничего не могу с собой поделать.
– Тебя это совершенно не касается.
– Ты ведь украл его… правда? Он стоит кругленькую сумму, а ты его украл.
Рейнольдс обдумал этот вопрос, но, казалось, слишком устал для нового вранья.
– Да. Я его украл.
– А сегодня кто-то за ним вернулся…
Рейнольдс пожал плечами.
– …Так? Кто-то вернулся за ним?
– Совершенно верно. Я его украл… – Рейнольдс говорил так, будто зазубрил ответы, – и за ним вернулись.
– Это все, что я хотел знать.
– Не возвращайся сюда, Гэвин, или как тебя там. И не пытайся выкинуть что-нибудь умное только потому, что меня здесь не будет.
– Ты, что, о грабеже? – уточнил Гэвин, – Я не вор.
Оценивающий взгляд Рейнольдса сменился презрительным:
– Вор ты или нет, ты должен быть мне благодарен. Если, вообще, способен на это.
Рейнольдс отошел от двери, пропуская Гэвина, но тот не сдвинулся с места.
– Благодарен за что? – требовательно спросил он.
У Гэвина даже зазудело от гнева. Из-за отказа он до смешного оскорбился, словно ему сказали полуправду лишь потому, что он недостоин настоящей тайны.
Но на объяснения у Рейнольдса не осталось сил. Он в изнеможении прислонился к дверному косяку и бросил:
– Уходи.
Гэвин кивнул и вышел. Когда он оказался в коридоре, от статуи, похоже, оторвался кусочек краски. Гэвин услышал, как вода всколыхнулась и шлепнула о край ванной. Он даже представил, как от ряби фигура на дне замерцала.
– Спокойной ночи, – крикнул ему вслед Рейнольдс.
Гэвин не ответил. И денег не взял. Пусть себе оставит и свои надгробья, и свои секреты.
По пути к входной двери он заскочил в гостиную за курткой. Со стены на него смотрело лицо Флавиния-знаменосца. «Он, должно быть, герой», – подумал Гэвин. Только героя могли так увековечить. А у него самого ничего подобного не будет. Никаких каменных изваяний, отмечающих его жизненный путь.
Гэвин закрыл за собой дверь и почувствовал, что больной зуб снова разнылся. И тут опять раздался грохот. Удары кулаком по стене. Или, того хуже, внезапная ярость пробудившегося сердца.
На следующее утро зубная боль стала невыносимой, и Гэвин отправился к дантисту, надеясь, что стоит ему заговорить, как девушка в приемной сразу пропустит его к врачу. Но обаяние Гэвина едва теплилось, и глаза сверкали не так роскошно, как обычно. Девушка сказала, что придется подождать до следующей пятницы, если дело не срочное. Он ответил: «Срочное», а она заявила: «Ничего подобного». Поганый день: больной зуб, секретарша у дантиста, похоже, лесбиянка, лед на лужах, болтливые бабы на каждом углу, у