Потом он слушал заупокойную службу над головой, слышал скрип венков, а могильная тьма сгущалась. Он погружался в землю, все еще пытаясь протестовать. Но воздух внизу был спертым и он начал задыхаться. В рот вместо воздуха что-то набилось — может быть, цветы? — и он не мог повернуть голову и выплюнуть их. Теперь он слышал стук земли о крышку гроба и — Господи Боже! — ощущал, как вокруг него роятся черви, предвкушая добычу Сердце его тяжело билось, а лицо побагровело от удушья.
Потом вдруг кто-то оказался рядом с ним в гробу. Кто-то разрывал его путы.
— Мистер Джордж! — обратился к нему ангел милосердия.
Это была сиделка из больницы. Она и была с ним в гробу. Она, образец спокойствия и терпения, сейчас пребывала в панике.
— Мистер Джордж, вы душите себя!
Другие руки пришли ей на помощь и победили. Трое сиделок общими усилиями оторвали его руку от горла. Чарли начал жадно глотать воздух.
— С вами все в порядке, мистер Джордж?
Он открыл рот, но голоса не было. Он вдруг ощутил, что его рука все еще сопротивляется.
— Где Джудвин? — прохрипел он.— Позовите его.
— Доктора пока нет, но он навестит вас позже.
— Я хочу его видеть сейчас.
— Не волнуйтесь, мистер Джордж, — успокоила его сиделка, — сейчас мы дадим вам лекарство, и вы уснете.
— Нет!
— Да, мистер Джордж. Не волнуйтесь. Вы в надежных руках.
— Я не хочу больше спать. Они берут верх, когда я засыпаю, разве вы не видите?
— Здесь вы в безопасности.
Но он знал, что опасность везде. Во всяком случае, пока у него оставалась эта рука. Она вышла из-под контроля, если вообще когда-нибудь была у него под контролем: возможно, она для вида подчинялась ему все эти годы, усыпляя бдительность. Вот что он хотел сказать, но кто ему поверит? Вместо этого он сказал:
— Не буду спать.
Но сиделка спешила. В больницу прибывали новые пациенты (ей уже рассказали об ужасных событиях в YMCA), и ими тоже нужно было заниматься.
— Это всего лишь успокоительное. — Она держала наготове шприц.
— Послушайте, — начал он, пытаясь взывать к ее разуму.
Но сиделка не собиралась спорить.
— Ну-ну, не будьте ребенком, — сказала она, когда на глазах у него выступили слезы.
— Вы не понимаете…
— Вы расскажете все доктору Джудвину, когда он придет.
— Нет! — Он рванулся.
Сестра не ожидала такой ярости. Пациент вырвался из постели с иглой, торчащей из руки.
— Мистер Джордж, — строго проговорила она. — Будьте любезны вернуться в постель.
— Не подходите ко мне, — предупредил Чарли.
Сиделка попыталась устыдить его:
— Мои пациенты ведут себя прилично, а вы что делаете?
Чарли покачал головой, и игла, выскочив из вены, упала на пол.
— Я не буду повторять.
— И не надо, — ответил Чарли.
Он осмотрелся, увидел проход между койками и выбежал прежде, чем сестра успела позвать подмогу.
Он скоро понял, что здесь легко укрыться. Больницу построили в конце прошлого века, потом к ней добавили крыло в тысяча девятьсот десятом, еще крыло — после Первой мировой войны, потом еще одно, памяти Чейни, в семьдесят третьем. Настоящий лабиринт. Чарли будут долго искать.
Однако чувствовал он себя неважно. Обрубок левой руки болел и, кажется, кровоточил под бинтами. К тому же сестра успела ввести часть успокоительного. Чарли был крайне вял, и это, несомненно, отражалось у него на лице. Но он не мог вернуться в постель и заснуть, пока не сядет где-нибудь и спокойно все не обдумает.
Он укрылся в конце одного из коридоров — в кладовой, среди поломанной мебели и кип отчетов. Он находился в мемориальном крыле Чейни, хотя и не знал, этого. Семиэтажная махина была выстроена на деньги миллионера Фрэнка Чейни его собственной строительной фирмой. Они использовали второсортные строительные материалы и дырявые трубы (почему Чейни и стал миллионером), и крыло уже разваливалось. Забившись в какую-то щель, Чарли сел на пол и уставился на свою правую руку.
— Ну?
Рука молчала.
— Не прикидывайся. Я тебя раскусил.
Она по-прежнему покоилась у него на коленях, невинная, как дитя.
— Ты пыталась убить меня, — предъявил он обвинение.
Рука чуть открылась, как бы отвечая.
— И попытаешься снова, не так ли?
Она зашевелила пальцами, словно пианист, играющий соло.
«Да, — говорили эти пальцы. — В любое время».
— Ведь я даже не могу помешать тебе, верно? Рано или поздно ты до меня доберешься. Не просить же кого-то присматривать за мной до конца жизни. Так что же мне остается, я тебя спрашиваю? Умереть?
Рука чуть сомкнулась, бугорки ладони сложились в утвердительную ухмылку.
«Да, дурачок. Это единственное, что тебе остается».
— Ты убила Эллен?
«Да», — улыбнулась рука.
— Ты отрезала мою вторую руку, чтобы она могла удрать. Я прав?
«Прав».
— Я видел. Видел, как она убегала. А теперь ты хочешь сделать то же самое?
«Точно».
— Ты не оставишь меня в покое, пока не освободишься, так ведь?
«Так».
— Ну вот. Мы понимаем друг друга, и я хочу договориться с тобой.
Рука подобралась поближе к его лицу, вцепившись в пижаму.
— Я освобожу тебя, — сказал Чарли.
Теперь она остановилась на его шее, сжимая ее не сильно, но достаточно, чтобы вызвать дрожь.
— Я найду способ, обещаю. Хоть гильотину, хоть скальпель — все равно.
Теперь она ласкалась к нему, как кошка.
— Но я сделаю это сам, когда захочу. Потому что, если ты убьешь меня, ты не выживешь. Тебя закопают, как закопали руки отца.
Рука вцепилась в угол стола.
— Так мы договорились?
Но рука не ответила. Внезапно она утратила всякий интерес к их сделке. Если у нее был нос, то она вынюхивала воздух. Что-то изменилось.
Чарли неуклюже встал и подошел к окну. Стекло потемнело от пыли и птичьих экскрементов, но он мог разглядеть сад внизу. Этот сад тоже был частью завещания миллионера: он должен был стать памятником его хорошему вкусу, как здание запечатлело его прагматизм. Но когда крыло пришло в запустение, зачах и сад. Однако газоны еще подстригали — слабая видимость заботы.
Сад был пуст. Кроме одного человека — видимо, доктора. Но рука Чарли упорно скребла стекло, пытаясь выбраться наружу. Что-то виднелось внизу, в траве.
— Хочешь наружу?
Рука начала ритмично колотить в стекло — сигнал для невидимой армии. Чарли стоял, не зная, что делать. Если он попытается оторвать ее, она может снова начать его душить. А если он подчинится и выйдет в сад, что ожидает его там? Но разве у него есть выбор?
— Ладно, — сказал он. — Пошли.
В коридоре царила паника. На Чарли никто не обращал внимания, хотя он шел босиком и в пижаме. Раздавались звонки, через громкоговорители вызывали врачей, люди сновали между моргом и туалетом. Все говорили о чудовищных событиях в общежитии: десятки молодых людей без рук. Чарли шел слишком быстро, чтобы расслышать, о чем говорят люди. Он сразу отыскал дорогу — рука вела его. Он миновал указатель: «В мемориальный сад Ф. Чейни» и вышел в длинный коридор с дверью в дальнем конце.
Снаружи стояла тишина. Ни одной птицы на деревьях, ни одной пчелы на цветах. Даже доктор, которого он видел в окно, ушел, наверное, к своим пациентам.
Рука Чарли просто взбесилась. Пот капал с нее на траву, а кровь отхлынула, так что она стала мертвенно-бледной. Это была уже не его рука, а совсем другое существо, с которым он, по несчастному капризу анатомии, составлял одно целое.
Трава под ногами оказалась влажной и холодной; раннее утро, половина седьмого утра. Быть может, птицы еще спали и пчелы тоже. Быть может, в саду нечего бояться. Быть может, рука ошиблась.
Тут он заметил следы доктора — темные на серебристо-зеленой траве. Вокруг них была кровь. И они вели в одну сторону.
Босуэлл в коме не чувствовал ничего и был рад этому. Мелькнула мысль о том, что пора просыпаться, но тут же исчезла Босуэлл не хотел просыпаться, не хотел приходить в себя. Никогда. Он и во сне понимал, что ожидает его при пробуждении.
Чарли посмотрел на деревья: на них росли странные плоды.
Один из плодов был человеком — тот самый доктор. Его шея зажата в развилке ветвей. Руки заканчивались круглыми обрубками, все еще ронявшими на траву тяжелые красные капли. Выше повисли другие, еще более жуткие плоды — руки, сотни рук, колышущихся туда-сюда, как некий парламент, обсуждающий тактику реформ.
Их вид зачеркивал любые метафоры. Они были тем, чем были: человеческими руками. В этом и заключался весь ужас.
Чарли хотел бежать, но рука не пустила его. Вот ее ученики, ее паства; они ждали ее. Чарли посмотрел на мертвого доктора и его убийц. Он подумал, об Эллен, его Эллен, безвинно убитой этими руками и уже остывшей. Они заплатят за все. Пока какие-то части тела повинуются Чарли, он заставит убийц заплатить. Глупо договариваться с тварью на конце его запястья, теперь он понял ясно. Это чума Они не должны жить.
Армия заметила его. Шорох прошел по рядам, как пожар. Они спешили приветствовать мессию, сползая по стволу или просто падая вниз, как гнилые яблоки. Еще немного, и они доберутся до Чарли. Теперь или никогда. Он отвернулся от дерева прежде, чем рука успела схватиться за ветку, и посмотрел на больничное крыло Чейни. Оно возвышалось перед ним: двери закрыты, окна зашторены.
Сзади зашуршала трава под бесчисленными пальцами. Руки спешили к своему вождю. Они придут туда, где будет он, — это очевидно. Может, на их слабости можно сыграть? Он снова посмотрел на здание и увидел то, что искал: лестницу, зигзагом поднимавшуюся до самой крыши. Он помчался туда с удивившей его самого скоростью. Оглядываться не было времени. Через несколько шагов взбешенная рука добралась до его шеи, но он не останавливался. Добежав до лестницы, он начал подниматься, перескакивая через ступеньки. Без рук взбираться наверх трудно, но если он и упадет, что с того? Ведь это только его тело.
Лишь