— Например, какие? — спросила Вирджиния.
— Я не думаю, что нам… — начал Эрл. Но прежде, чем он произнес: «нужно об этом говорить», Лаура-Мэй небрежно ответила:
— В основном убийства.
— Слышал? — гордо сказала Сэди. — Она нас помнит.
— В этой самой комнате, — умудрилась добавить Лаура-Мэй, пока Эрл не вывел ее силой.
— Погоди! — сказала Вирджиния, когда они оба исчезли в дверях. — Эрл! Я хочу знать, что тут произошло.
— Нет, ты не хочешь, — сказал ей Гир.
— О, конечно же, хочет, — очень тихо проговорила Сэди, разглядывая выражение лица Вирджинии. — Ведь ты очень хочешь это знать, Джинни?
Вирджиния растерянно глядела то на наружную дверь, то прямо в проходную дверь в номер восемь, и ее глаза, казалось, остановились на Сэди. Взгляд был таким прямым, словно она в самом деле видела женщину. Лед в стакане звякнул. Она нахмурилась.
— Что не так? — спросил Гир.
Вирджиния покачала головой.
— Я спросил, что не так, — настаивал Гир.
Вирджиния поставила стакан на прикроватный столик. Спустя мгновение она очень просто ответила:
— Тут кто-то есть, Джон. В нашей комнате. Я слышала голоса. Возбужденные.
— В соседнем номере, — ответил Гир.
— Нет, в комнате Эрла.
— Она пуста. Должно быть, люди в следующем номере.
Но Вирджинию нельзя было успокоить при помощи логики.
— Говорю тебе, я слышала голоса. И видела что-то в ногах кровати. Что-то в воздухе.
— О боже, — прошептала Сэди. — Проклятая баба — экстрасенс.
Бак поднялся. Он уже разделся до трусов. Он прошел к проходной двери и по-новому, внимательно поглядел на жену проповедника.
— Ты уверена? — спросил он.
— Тише! — воскликнула Сэди, убираясь из поля зрения Вирджинии. — Она говорит, что видела нас.
— С тобой не все в порядке, Вирджиния, — говорил Гир в соседней комнате. — Эти пилюли, что он тебе скармливал…
— Нет, — ответила Вирджиния, возвысив голос. — Когда ты наконец забудешь про таблетки? Они лишь для того, чтобы я успокоилась и лучше спала.
«Сейчас-то она совсем не спокойна», — подумал Бак. Ему нравилось, как она дрожит, пытаясь сдержать слезы. Похоже, ей нужно немножко позабавиться, бедняжке Вирджинии, — это наверняка поможет ей заснуть.
— Говорю тебе, что я вижу разные вещи, — втолковывала она своему мужу.
— А я не вижу, — скептически откликнулся Гир. — Именно это ты хочешь сказать? У тебя есть способность видеть то, что скрыто для прочих?
— Проклятье, да я же не хвалюсь! — воскликнула она, раздраженная иронией в его голосе.
— Давай-ка выйдем, Бак, — предложила Сэди. — Мы расстраиваем ее. Ей известно, что мы здесь.
— Так что с того? — откликнулся Бак. — Ее муж-придурок не верит. Погляди на него. Он думает, она не в себе.
— Мы сведем ее с ума, если будем выхаживать тут, — сказала Сэди. — По крайней мере давай говорить потише, ладно?
Бак взглянул на Сэди и изобразил подобие улыбки.
— Хочешь, чтобы я это сделал? — спросил он игриво. — Я уберусь с их дороги, если мы немножко развлечемся.
Перед тем как ответить, Сэди несколько мгновений колебалась. Возможно, будет лучше для всех, если она уступит настояниям Бака. В эмоциональном плане ее муж оставался младенцем, и секс являлся одним из немногих способов, при помощи которых он мог выразить себя.
— Ладно, Бак, — согласилась она. — Я только чуть-чуть освежусь и причешу волосы.
В это время в номере семь происходил неприятный разговор.
— Я собираюсь принять душ, Вирджиния, — сказал Гир. — Я предлагаю тебе лечь и успокоиться. Прекрати вести себя как дура Такими разговорами ты испортишь нам поездку. Ты меня слышишь?
Вирджиния посмотрела на мужа очень внимательно, как никогда не решалась раньше.
— О да, — отозвалась она безразлично. — Я тебя слышу.
Джон вроде бы удовлетворился этим Он стянул пиджак и отправился в ванную, прихватив с собой Библию. Вирджиния слышала, как закрылась дверь, и устало вздохнула. Она знала, что за приступом взаимного раздражения последуют обвинения, а потом он начнет требовать от нее раскаяния. Она поглядела на дверь в смежный номер. Больше не было никаких воздушных теней, и шепота оттуда тоже не доносилось. Возможно — всего лишь возможно, — ей действительно почудилось. Она открыла сумочку и вытащила припрятанный пузырек с таблетками. Поглядывая на дверь ванной, она выбрала три разные пилюли и запила их глотком ледяной воды. Правда, лед в кувшине давно растаял. Вода была пресной, как дождь, ливший за окном. Может быть, к утру он смоет все с лица земли? Если так, сонно подумала Вирджиния, жалеть не о чем.
— Я же просил тебя не упоминать про убийство, — сказал Эрл Лауре-Мэй. — Миссис Гир это не понравится.
— Люди убивали во все времена, — возразила Лаура-Мэй. — Не может же она жить, спрятав голову в песок.
Эрл ничего не ответил Они как раз подошли к выходу из здания. Впереди располагалась залитая дождем парковка. Лаура-Мэй подняла глаза и поглядела на него. Она была немного ниже его ростом. Ее большие глаза сверкали. Хоть Эрл и рассердился, он не мог не заметить, какие полные и блестящие у нее губы.
— Мне очень жаль, — сказала она. — Я не хотела неприятностей.
— Я знаю. Я просто расстроен.
— Это жара, — вернулась она к любимой теме. — Я же говорю, она что-то делает с мозгами людей. Сам знаешь.
Взгляд ее на секунду стал неуверенным, а на лице отразилось сомнение. Эрл почувствовал, как у него по спине пробежали мурашки. Был ли это намек? Она явно предлагала что-то. Но он не мог выговорить ни слова. Наконец она заговорила сама.
— Ты должен вернуться прямо сейчас?
Он сглотнул, в горле у него пересохло.
— Нет причины, — сказал он. — Я не собираюсь встревать, если они хотят поговорить друг с другом.
— У них проблемы? — спросила она.
— Похоже. Я ушел, чтобы они спокойно уладили свои дела. Я им только помешаю.
Лаура-Мэй опустила взор.
— А мне ты нужен, — выдохнула она.
Он едва расслышал ее слова — так шумел дождь.
Он осторожно поднес руку к ее щеке и дотронулся до нее. Она задрожала даже от такого легкого прикосновения. Тогда он наклонил голову и поцеловал, ее, и она ответила ему.
— Почему бы нам не пойти ко мне в комнату? — прошептала она в его губы. — Не стоит делать это на улице.
— А как насчет твоего папы?
— Теперь он мертвецки пьян, как и каждую ночь. Иди спокойно, он не узнает ничего.
Эрлу это не слишком понравилось. Если его застанут в постели с Лаурой-Мэй, он потеряет больше, нежели работу. Он женатый человек, хотя уже три месяца не видел Барбару. Лаура-Мэй почувствовала его нерешительность.
— Можешь не ходить, если не хочешь, — сказала она.
— Я не об этом, — ответил он.
Он поглядел на нее. Лаура-Мэй облизнула губы — абсолютно бессознательное действие, без сомнений, но его хватило, чтобы Эрл решился. Все, что ожидало впереди, и фарс, и неизбежная трагедия — хоть пока он не знал этого, — все было предрешено, когда Лаура-Мэй с небрежной чувственностью облизнула губы.
— Ах, черт, — сказал он. — Ты потрясающая.
Он склонился к ней и поцеловал ее вновь, а в это время облака над Скеллитауном разразились громовым раскатом, словно цирковой барабан перед особо опасным номером акробатов.
В номере семь Вирджиния спала и видела сны. Кошмарные сны. Таблетки не помогли ей попасть в тихую заводь. Во сне она потерялась среди ужасающей бури. Она цеплялась за искалеченное дерево, жалкий якорь в вихре урагана, а ветер поднимал в воздух коров и автомобили и засасывал полмира в черные облака, вскипавшие прямо над головой. И как только она подумала, что ей предстоит умереть здесь в абсолютном одиночестве, она увидела две фигуры в нескольких ярдах впереди. Они появлялись и вновь исчезали за мерцающей пеленой пыли, которую поднял ураган. Она не могла разглядеть их лиц, поэтому окликнула:
— Кто вы?
Сэди слышала, как она разговаривает во сне. Что же снится жене проповедника? Сэди боролась с искушением пройти в соседнюю комнату и прошептать этот вопрос ей на ухо.
А за сомкнутыми веками Вирджинии сон продолжался. Хоть она и позвала незнакомцев сквозь бурю, они не услышали ее. Боясь остаться в одиночестве, она отпустила надежное дерево (его тут ясе вырвало с корнем и унесло прочь) и начала прорываться сквозь жалящую пыль туда, где стояли две фигуры. Это были мужчина и женщина, оба вооружены. И когда она вновь окликнула их, они напали друг на друга. На шее и на груди у них открылись смертельные раны.
— Убийство! — закричала Вирджиния, а ветер плеснул кровью противников ей в лицо. — Ради бога, кто-нибудь, остановите их! Убийство!
И внезапно она проснулась. Сердце колотилось так, словно готово было взорваться. Сновидение расплывалось у нее перед глазами. Она потрясла головой, чтобы избавиться от чудовищных образов, затем осторожно передвинулась к краю кровати и встала. Голова ее стала легкой и, казалось, могла парить, как воздушный шар. Вирджинии требовалось немного свежего воздуха Никогда она не чувствовала себя более странно: так, словно потеряла всякое представление о реальности. Мир проскальзывал у нее между пальцами, как вода.
Она подошла к двери из номера. В душе плескался Джон, она слышала его — он говорил вслух, обращаясь к зеркалу. Без сомнения, отшлифовывал детали предстоящего выступления. Вирджиния вышла в коридор. Там было прохладнее, но не намного. В одном из номеров заплакал ребенок. Кто-то резким голосом велел ему замолчать. Секунд на десять ребенок затих, потом заплакал снова, еще громче.
«Давай! — мысленно призвала она ребенка. — У тебя столько поводов для крика».
Она верила в людские несчастья — похоже, это единственное, во что она еще верила. Печаль гораздо честнее искусственной жизнерадостности, которая нынче в моде: фальшивый каркас пустоголового оптимизма, заслоняющий отчаяние, что гнездится в каждом сердце. Ребенок же плакал в ночи, не боясь выказать свои страхи. И она молча приветствовала его честность.