Джону Гиру надоело смотреть на собственное лицо в зеркале, и он погрузился в раздумья. Он опустил крышку унитаза и молча просидел так несколько минут. Он чувствовал запах собственного пота, ему нужно было принять душ, а потом хорошенько выспаться. Завтра его ждет Пампа. Встречи, речи, тысячи рукопожатий, тысячи благословений. Иногда он уставал и начинал гадать, не облегчит ли Господь его ношу, хотя бы немного.
Но такие мысли дьявол нашептывает в ухо, не так ли? Джон не хотел внимать его вкрадчивому голосу. Если хоть раз прислушаешься к нему, сомнения одолеют тебя, как они одолели Вирджинию. Где-то по пути сюда он отвернулся от жены, заботясь о делах Господних, и она заблудилась, а нечистый нашел ее. Он, Джон Гир, обязан вернуть ее на путь истинный, заставить увидеть, в какой опасности ее душа. Будут слезы и жалобы; может быть, он даже наставит ей пару синяков. Но синяки исцеляются.
Он отложил Библию, опустился на колени в узком пространстве между ванной и умывальником и начал молиться. Он пытался найти какие-то мягкие доводы, молил, чтобы ему дали силы исполнить долг и избавить Вирджинию от заблуждений. Но вся мягкость покинула его. На ум приходили лишь слова Апокалипсиса. Он позволил им сорваться с губ, и его лихорадка разгоралась все сильнее по мере того, как Джон молился.
— О чем ты думаешь? — спросила Лаура-Мэй, когда привела Эрла в спальню.
Он был слишком поражен тем, что увидел, чтобы вразумительно ответить. Ее спальня походила на музей банальности. На полках, на стенах и даже на полу, как на свалке, красовались жестянки из-под кока-колы, коллекция пестрых этикеток, журналы с оборванными обложками, сломанные игрушки, помутневшие зеркала, открытки, которые никогда не будут посланы, письма, которые никогда не будут прочитаны, — печальный парад забытых и потерянных вещей. Взгляд Эрла метался взад и вперед по этой изысканной экспозиции и не нашел среди хлама ни одной стоящей или целой вещи. Мысль, что все их собрала Лаура-Мэй, заставила сердце Эрла сжаться. Женщина явно не в себе.
— Вот моя коллекция, — сказала она.
— Да, я вижу, — ответил он.
— Я собирала это с шести лет.
Она прошла через комнату к туалетному столику. Другая женщина, думал Эрл, начала бы прихорашиваться, но для Лауры-Мэй там было лишь продолжение ее выставки.
— Любой человек оставляет что-то после себя, — сказала она Эрлу, приподнимая какой-то мусор с нежностью, будто драгоценный камень.
Перед тем как поставить вещь на место, она тщательно осматривала ее. Только теперь Эрл увидел, что весь хлам тщательно систематизирован, каждый предмет пронумерован. В ее безумии была некая система.
— В самом деле? — отозвался он.
— О да. Хотя бы обгоревшую спичку или салфетку в губной помаде. У нас служила девушка-мексиканка по имени Офелия. Она убирала комнаты, когда я была маленькой. Мы с ней играли, и с этого началась моя коллекция. Она всегда приносила мне что-то, оставшееся от уехавших гостей. Когда она умерла, я продолжила сама. Обязательно сохраняла что-нибудь на память.
До Эрла стала доходить абсурдная поэзия ее музея. В ладном теле Лауры-Мэй таился выдающийся дар хранителя и систематизатора. Не потому, что это было искусство. Но она собирала вещи, чья природа была интимной; символы ушедших людей, которых, вероятнее всего, никогда больше не увидит.
— Ты все их пометила, — сказал он.
— О да, — ответила она — От них было бы мало пользы, если не знать, кому что принадлежало, верно?
Эрл согласился.
— Невероятно, — прошептал он совершенно искренне.
Она улыбнулась. Эрл подозревал, что немногие видели эту коллекцию. Он чувствовал себя польщенным.
— У меня есть кое-какие по-настоящему ценные вещи, — сообщила она, открывая средний ящик своего гардероба, — Вещи, которые я не выставляю напоказ.
— Неужели? — удивился он.
Ящик, который она открыла, был набит мягкой бумагой, которая хрустела, пока Лаура-Мэй копалась в нем, выбирая предметы для спецпоказа. Грязная салфетка — найдена под кроватью одной голливудской звезды, трагически погибшей через шесть недель после остановки в мотеле; шприц из-под героина — беспечно оставлен неким мистером Икс; пустой спичечный коробок — принесен, как Лаура-Мэй выяснила, из гей-бара в Амарилло и оставлен здесь неким мистером Игрек. Имена этих людей ничего не говорили Эрлу, но он подыгрывал. Лауре-Мэй: издавал недоверчивые восклицания или тихо смеялся. Ее удовольствие, поощряемое слушателем, росло. Она показала ему всю экспозицию из гардероба, сопровождая каждый экспонат то анекдотом, то биографической деталью. В конце Лаура-Мэй сказала:
— Честно говоря, это неправда — будто я играла так с Офелией. На самом деле все началось позже.
— Когда же ты стала собирать эти вещи? — спросил он.
Она опустилась на колени и открыла нижний ящик гардероба ключом, что висел у нее на шее. Там, в шкафу, находился лишь один предмет. Она подняла его осторожно, почти с трепетом, и показала Эрлу.
— Что здесь?
— Ты спрашиваешь, с чего началась коллекция, — ответила она. — Вот. Я обнаружила это и никогда никому не показывала. Можешь поглядеть, если хочешь.
Она протянула ему свое сокровище. Эрл развернул ветхую белую тряпку, в которую был завернут предмет. Это оказался пистолет «смит-и-вессон» тридцать восьмого калибра в приличном состоянии. Через секунду Эрл понял, к какому именно событию относится оружие.
— Это пистолет, которым Сэди Дарнинг… — проговорил он, поднимая «смит-и-вессон». — Я прав?
Она просияла.
— Я нашла пистолет в куче мусора за мотелем до того, как полиция начала его разыскивать. Была такая суматоха, а на меня никто не обращал внимания. И, конечно, они искали недолго.
— Почему?
— День спустя нас настиг торнадо. Сорвал крышу с мотеля, разнес школу. Погибло много народу. У нас несколько недель шли похороны.
— Они тебя не расспрашивали?
— Я хорошо врала, — сказала она самодовольно.
— И ты не заявляла о нем? Все эти годы?
Она презрительно взглянула на него, услышав такое предположение.
— Тогда бы они его забрали.
— Но это вещественное доказательство.
— Они и так ее приговорили, верно? — ответила она. — Сэди во всем призналась сразу. Если бы они нашли оружие, что изменилось бы?
Эрл вертел в руках пистолет. На нем осталась засохшая грязь.
— Это кровь, — уточнила Лаура-Мэй. — Он был влажный, когда я нашла его. Должно быть, она дотрагивалась пистолетом до тела Бака. Хотела убедиться, что тот мертв. Использовала только две пули. Остальные до сих пор там.
Эрл не любил оружия, особенно с тех пор, как его шурин случайно отстрелил себе три пальца Сообщение о том, что пистолет заряжен, не слишком обрадовало его. Он завернул его и протянул женщине.
— Никогда не видел ничего подобного, — сказал он, пока Лаура-Мэй, нагнувшись, возвращала пистолет на прежнее место. — Ты потрясающая женщина.
Она поглядела на него. Ее рука медленно скользнула ему в штаны.
— Я очень рада, что тебе все понравилось, — сказала она.
— Сэди… Ты ляжешь или нет?
— Я сейчас закончу причесываться.
— Ты нечестно играешь. Забудь про свои волосы и иди ко мне.
— Минутку!
— Черт!
— Ты ведь не торопишься, верно, Бак? Я имею в виду, ты же никуда не собираешься?
Она увидела его отражение в зеркале. Он бросил на нее раздраженный взгляд.
— Думаешь, это смешно, а? — спросил он.
— Что смешно?
— То, что случилось. Что ты меня застрелила и села на электрический стул. Это принесло тебе удовлетворение?
Несколько мгновений она обдумывала его слова. Впервые Бак выразил желание поговорить серьезно, и она хотела ответить ему искренне.
— Да, — подтвердила она, когда убедилась, что все именно так. — Да, в какой-то степени доставило мне удовольствие.
— Я знал это, — ответил Бак.
— Говори потише! — вскинулась Сэди. — Она услышит нас.
— Она вышла из номера, я слышал. И не надо менять тему.
Он перекатился на бок и сел на край постели. «Наверное, у него очень болезненная рана», — подумала Сэди.
— Сильно болит? — спросила она.
— Ты что, смеешься? — Он продемонстрировал дыру в груди. — Как, по-твоему, еще может быть?
— Я думала, все произойдет быстро, — сказала Сэди. — Я не хотела, чтобы ты страдал.
— Правда? — отозвался Бак.
— Конечно. Ведь я когда-то любила тебя. Бак. Правда, любила. Знаешь, какие заголовки появились в газетах на следующий день?
— Нет, — ответил Бак. — Я был занят другим, как ты помнишь.
— «Мотель превратился в бойню любви» — так там говорилось. С фотографиями комнаты, крови на полу и того, как твое тело выносят под простыней.
— Звездный час, — заметил он горько. — Мое лицо даже не появилось в газетах.
— Я никогда не забуду тот заголовок. «Бойня любви»! Я думала, звучит романтично. А ты?
Бак раздраженно хмыкнул Тем не менее Сэди продолжала:
— В ожидании электрического стула я получила триста предложений выйти замуж, я не говорила тебе?
— Да ну? — сказал Бак. — А они пришли к тебе в гости? Немножко повеселили тебя, чтобы отвлечь от ожидания грандиозного дня?
— Нет, — произнесла Сэди ледяным тоном.
— Ты могла это получить. Я бы смог.
— Не сомневаюсь, — ответила она.
— Когда я думаю об этом, Сэди, я распаляюсь. Почему бы тебе не воспользоваться мной, пока горячо?
— Мы пришли сюда, чтобы поговорить, Бак.
— Бога ради, мы уже поговорили, — ответил он. — Больше я не хочу. Ну, иди сюда. Ты обещала — Он почесал живот и с кривой улыбкой сказал: — Извини за кровь и все такое, но это не моя вина.
Она встала.
— Вот теперь ты ведешь себя разумно, — сказал он.
Пока Сэди Дарнинг шла к своей кровати, Вирджиния вернулась с дождливой улицы в комнату. Дождь охладил ее лицо, а транквилизаторы понемножку начали действовать. Джон до сих пор молился в ванной, его голос то возвышался, то затихал. Она подошла к столу и взглянула на заметки мужа, но не сумела разобрать слова, написанные убористым почерком. Она подняла листок ближе к глазам, и как только сделала это, из соседней комнаты раздался стон. Она замерла. Стон повторился, уже громче. Бумаги дрожали в ее руке, она умудрилась положить их обратно на стол, но голос послышался в третий раз, и тут листки выскользнули у нее из рук.