Решетка одной из клеток затряслась, и это отвлекло внимание Карнеги от бледного и невыразительного лица Йоханссона. Одна из самок, явно не удовлетворенная вниманием нескольких самцов, распростерлась по наружной решетке. Ее крохотные пальчики тянулись к Карнеги, а ягодицы продолжали подвергаться обработке.
— «Слепой мальчик»? — спросил Карнеги. — Это Джером?
— Это Купидон, — произнес Йоханссон. — Предмет любви мы зрим не взглядом, но душой… Крылатый бог любви — и тот слепой. Это из «Сна в летнюю ночь».
— Шекспира я знаю неважно, — ответил Карнеги. Он вновь уставился на самку. — А Джером?
— Ему ввели препарат. Внушительную дозу.
— Так он теперь вроде этих мартышек!
— Поскольку его интеллектуальный потенциал все-таки выше, препарат может не до такой степени расковать его. Но уж если на то пошло, секс превращает в мартышек и лучших из нас, а? — При этом замечании Йоханссон позволил себе слегка улыбнуться. — И так называемые «высшие соображения» отходят на второй план. На короткое время секс делает из нас одержимых. Мы совершаем или по крайней мере думаем, что можем совершить то, что, на взгляд постороннего наблюдателя, выглядит довольно странно.
— В изнасиловании нет ничего экстраординарного, — отозвался Карнеги, пытаясь прервать эту песню.
Но его собеседника нелегко было сбить с толку.
— Секс без границ, без компромиссов, без чувства вины, — говорил он. — Представь себе. Мечта Казановы.
В мире уже прошло столько эпох: век Просвещения, век Реформации, век Разума. Теперь, наконец, наступил век Желания. А потом — конец эпохам и, возможно, всему остальному. Зажжены огни, каких еще не знал простодушный мир. Чудовищные огни — без конца, без предела; эти огни сольются и в последний раз яростным светом озарят мир.
Так думал Уэллес, лежа на больничной койке. Он пришел в сознание несколько часов назад, но решил не показывать этого. Когда в палату заходила сиделка, он закрывал глаза и замедлял ритм дыхания. Он знал, что долго дурачить медиков ему не удастся, но пока нужно обдумать, что делать дальше. Первым его побуждением было вернуться в лабораторию — там остались бумаги, которые нужно уничтожить, и пленки, которые необходимо стереть. Тогда он будет уверен, что все детали проекта «Слепой мальчик» существуют лишь в его памяти. Так он сохранит полный контроль над работой и никто не сможет отобрать ее.
Уэллес никогда не интересовался тем, как извлечь из своего открытия побольше выгоды, хотя был отлично осведомлен, какие золотые горы сулил новый афродизиак. Его не интересовало материальное благополучие. Первоначальной мотивацией разработки препарата — они набрели на него совершенно случайно, исследуя вещества, призванные помочь лечению шизофрении, — было чистое научное любопытство. Но после месяцев тайной работы все изменилось. Он начал думать, что способен подарить миру вечное блаженство. Он не отдаст никому эту священную роль.
Так он думал, лежа на больничной койке и выбирая момент, чтобы ускользнуть.
Джером шел по улице и везде видел подтверждения мыслей Уэллеса — признаки наступления новой эпохи, века Желания. На досках объявлений, на афишах кинотеатров, в витринах магазинов, на экранах телевизоров — везде, где тело служило объектом рекламы или купли-продажи. А там, где творения рук человеческих, созданные из камня или металла, не нуждались в посредничестве человеческой плоти, они перенимали ее качества. Автомобили, проносящиеся мимо него, обладали всеми атрибутами жизни: их гладкие женственные контуры сияли, их нутро призывно распахивалось; здания вызывали целый поток сексуальных ассоциаций — затененные проходы, площадки с пенящимися фонтанчиками воды. Он ощущал, как его тело отзывается на каждый новый вид, открывающийся с улиц и площадей.
Эти картины питали огонь внутри его тела, и он с трудом удерживался от того, чтобы присматриваться к каждому встречному. Некоторые чувствовали жар и издалека обходили его. Собаки тоже ощущали огонь желания и следовали за Джеромом, возбужденные его возбуждением Мухи эскадронами кружили вокруг его головы. Но остатки здравого смысла помогали сохранять контроль. Джером знал: если он выкажет свою страсть, то привлечет внимание представителей закона и его приключения закончатся. Очень скоро огонь, впервые запылавший в нем, перекинется и на других. Тогда он выйдет из укрытия и свободно выплеснет пламя наружу. А пока лучше проявлять осторожность.
В былые дни он иногда покупал общество одной из женщин Сохо. Теперь Джером отправился на ее поиски. День был удушливо жарким, однако усталости он не ощущал. Он не ел с предыдущего вечера, но голода тоже не испытывал Взбираясь по узенькой лестнице на второй этаж, в комнату, где раньше жила Анжела, он чувствовал себя как пышущий здоровьем атлет.
Мужеподобная пустоглазая сводня, обычно сидевшая на верхней площадке лестницы, сейчас отсутствовала. Джером подошел к двери комнаты, постучал, но ответа не услышал Он постучал вновь, более настойчиво. На шум из комнаты в дальнем конце коридора вышла женщина средних лет.
— Что вам нужно?
— Женщину, — просто ответил он.
— Анжелы нет. Вам лучше бы убраться отсюда в таком состоянии. Тут не публичный дом.
— Когда она вернется? — спросил он, стараясь по возможности сдерживать свои желания.
Женщина (ростом почти с Джерома и чуть не вдвое толще) раздраженно поглядела на него.
— Она не вернется, — сказала она. — И вам лучше проваливать отсюда, да поскорее, пока я не позвала Исайю.
Джером поглядел на нее. Несомненно, у нее не было молодости и красоты Анжелы, но профессия была та же. Он улыбнулся ей.
— Я слышу, как стучит ваше сердце, — произнес он.
— Я же вам сказала..
Прежде, чем она закончила фразу, Джером пошел к ней через площадку. При его приближении она не испугалась, а лишь с отвращением отпрянула.
— Если я позову Исайю, вы пожалеете, — предупредила она.
Джером отчетливо слышал, что ритм ее сердцебиения участился.
— Я горю, — сказал он.
Она нахмурилась, поскольку явно проигрывала эту схватку.
— Держитесь от меня подальше, — воскликнула она. — Я вас предупреждаю.
Ее сердце забилось еще быстрее. Этот ритм, глубоко скрытый в ее теле, возбудил его. Все оттуда — и жизнь, и огонь.
— Отдай мне сердце, — проговорил он.
— Исайя!
Но на крик никто не пришел Джером не дал ей возможности крикнуть второй раз: он прыгнул на нее и зажал ей рот рукой. Она обрушила на него град ударов, но боль лишь питала пылавший внутри огонь. Пламя полыхало все жарче, и каждая пора служила выходом для него, горящего в животе, в голове, в мошонке. Внушительные размеры женщины не помешали Джерому. Он прижал ее к стене — удары ее сердца громом отдавались у него в ушах — и начал осыпать поцелуями шею, одновременно срывая одежду, чтобы высвободить грудь.
— Не кричи, — сказал он, стараясь говорить убедительно, — Я не сделаю тебе ничего плохого.
Она покачала головой и сказала ему в ладонь:
— Не буду.
Он отнял руку от губ женщины, и она несколько раз отчаянно глотнула воздух. «Где же Исайя, — думала она. — Наверняка где-то поблизости». Она опасалась за свою жизнь — у насильника так горели глаза! — поэтому оставила всякие попытки сопротивления и позволила ему делать, что он хочет. Страсть мужчины, как; она знала по собственному богатому опыту, легко истощалась. Сначала они клянутся перевернуть небо и землю, а через полчаса становятся вялыми, как тряпка. В любом случае она сумеет вынести его воспаленную страсть. У нее бывали клиенты и похуже. Что касается его члена, который он вводил в нее все глубже, — в нем не было ничего необыкновенного.
Джером хотел добраться до ее сердца, хотел увидеть его, хотел купаться в теплой крови. Он просунул руку ей под груди и почувствовал, как сердце колотится под его ладонью.
— Понравилось, а? — спросила женщина, когда он прижался к ее груди. — Не тебе одному.
Он впился пальцами в ее кожу.
— Осторожнее, милый, — попросила она, заглядывая ему через плечо в надежде увидеть Исайю. — Помягче. У меня нет другого тела.
Джером не ответил. Ногти его окрасились кровью.
— Не делай этого, — сказала она.
— Ему нужно наружу, — ответил он, зарываясь все глубже, и тут до нее внезапно дошло, что это не любовная игра.
— Прекрати! — крикнула она, когда он начал терзать ее.
Внизу, неподалеку от дома, Исайя уронил кусок только что купленного французского кекса и побежал к двери. Уже не в первый раз любовь к сластям заставляла его покинуть пост. Но если он не поторопится, этот раз станет последним. С лестничной площадки доносились ужасные звуки. Он взбежал по ступенькам. Сцена, представшая перед его глазами, была гораздо хуже, чем он мог вообразить. Какой-то тип прижал Симону к стенке, а из-под их тел текла кровь. Он не мог понять откуда.
Исайя завопил Насильник с окровавленными руками отвлекся от своего занятия и увидел гиганта в униформе. Джерому понадобилось несколько секунд, чтобы оторваться от женщины, и гигант успел подскочить к нему. Исайя схватил мужчину и оттащил прочь. Симона, всхлипывая, скрылась в своей комнате.
— Проклятый ублюдок! — воскликнул Исайя, награждая пришельца градом ударов.
Джером слабо отбивался. Но он горел и ничего не боялся. Опомнившись, он накинулся на парня, точно разъяренный бабуин. Исайя, застигнутый врасплох, потерял равновесие и упал на одну из дверей, под его весом открывшуюся внутрь. Он ввалился в тесный туалет и ударился головой о край унитаза. Все это совершенно сбило его с толку. Он лежал на окрашенном линолеуме и слабо постанывал, ноги его были широко раздвинуты. Джером слышал, как кровь пульсирует в венах мужчины, ощущал сладкий запах его дыхания, и это призывало его остаться. Но инстинкт самосохранения подсказывал, что надо уходить. Исайя уже пытался подняться. Прежде чем он встал с пола, Джером повернулся и сбежал по ступенькам.
Когда он вышел, уже наступили сумерки. Он улыбнулся. Улица желала его больше, чем женщина на площадке, и он готов был подчиниться этому желанию. Он смотрел на булыжник под ногами; восставшая плоть все еще распирала его штаны. Он слышал, как за спиной топает по ступенькам гигант. Огонь все еще пылал, охватывал ноги Джерома, и он побежал по улице, не заботясь о том, преследует ли его человек со сладким дыханием. Прохожие, привыкшие ко всему в наш бесстрастный век, не слишком удивлялись появлению заляпанного кровью сатира. Некоторые показывали на него пальцами и думали, что он актер, но большинство просто не обращали внимания. Он свернул в путаницу боковых переулков. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы понять: Исайя по-прежнему преследует его.