Бьюкенен — новозеландец — болел сифилисом и не знал об этом. Возраст прикончил дорогую Йонийоко. И Бернгеймера, и Сорбутта. Рано или поздно мы все умрем. Клейн обещает найти людей нам на замену, но на самом деле никого это не волнует. Им наплевать! Мы для них — механизмы, не больше. — Он сильно разволновался. — Пока мы поставляем им решения проблем, они счастливы. Ну… — Голос его упал до шепота. — Мы покончим с этим.
«Что это — миг осознания себя?» — размышляла Ванесса.
Был ли перед ней здравомыслящий человек, пытающийся выбросить из головы фантазии о господстве над миром? Если так, возможно, она в силах ему поспособствовать.
— Вы хотите выбраться отсюда? — спросила она.
Гомм кивнул.
— Я бы хотел повидать свой дом, прежде чем умру. Я отказался от многого ради комитета, Ванесса Это почти довело меня до безумия…
«О, — подумала она, — он знает».
— Не слишком ли эгоистично сказать, что моя жизнь кажется мне слишком большой жертвой, чтобы отдавать ее за мир?
Она улыбнулась его притязаниям на могущество, однако ничего не возразила.
— Что ж, так и есть! Я не раскаиваюсь. Я хочу уйти отсюда! Я хочу…
— Говорите потише, — посоветовала Ванесса.
Гомм опомнился и кивнул.
— Я хочу получить немного свободы, пока я жив. Мы все хотим. И, верите ли, нам кажется, вы можете нам помочь. — Он посмотрел на нее. — Что-то не так?
— Не так?..
— Почему вы так на меня смотрите?
— Вы нездоровы, Харви. Не думаю, что вы опасны, но…
— Подождите минутку, — попросил Гомм. — Что, по-вашему, я вам рассказал?
— Харви, это чудесная история…
— История? Что вы называете историей? — произнес он с обидой. — О… понимаю. Вы мне не верите, да? Так и есть! Я только что рассказал вам величайшую тайну мира, а вы мне не верите!
— Я не утверждаю, что вы лжете…
— Да? Вы думаете, я безумен! — взорвался Гомм. Крик его раскатывался эхом вокруг прямоугольного мира. Почти сразу же раздались голоса из нескольких построек и вскоре — грохот шагов.
— Вот, смотрите, что вы наделали, — воскликнул Гомм.
— Я наделала?
— Мы в беде.
— Послушайте, Харви, это не значит…
— Слишком поздно для сожалений. Вы останетесь там, где есть, а я собираюсь направиться к ним. И отвлечь их.
Перед тем как уйти, он поймал ее руку и поднес к губам.
— Если я сумасшедший, — сказал он, — таким меня сделали вы!
Затем он удалился. Короткие ноги старика пересекли двор с приличной скоростью, однако не успел он дойти до лавровых деревьев, как прибыла охрана. Ему приказали остановиться. Поскольку он этого не сделал, кто-то выстрелил. Пули избороздили камень у ног Гомма.
— Все в порядке, — завопил Гомм, замирая и вытягивая в пространство руки. — Mea culpa![9]
Выстрелы стихли. Охрана расступилась, когда вперед вышел начальник.
— А, это вы, Сидней, — сказал X. Г. капитану.
Тот заметно дернулся, когда к нему обратились при подчиненных подобным образом.
— Что вы делаете здесь ночью? — требовательно спросил Сидней.
— Смотрю на звезды, — ответил Гомм.
— Вы были не один, — проговорил капитан.
Сердце Ванессы оборвалось. Вернуться назад в ее комнату, не пересекая двор, нельзя. Теперь, когда объявлена тревога, Джиллемо наверняка уже пришел с проверкой.
— Точно, — отозвался Гомм. — Я был не один.
Не оскорбила ли она старика настолько, что теперь он собирается выдать ее?
— Я видел женщину, которую вы схватили.
— Где?
— Она перелезала через стену, — сказал Гомм.
— Иисус скорбящий! — вскрикнул капитан и повернулся крутом, чтобы отдать приказ о погоне.
— Я говорил ей, — сочинял Гомм, — что она свернет себе шею, перелезая через стену. Лучше подождать, пока откроют ворота…
Откроют ворота. Он не так уж безумен.
— Филиппенко! — приказал капитан. — Проводи Харви обратно в его спальню.
Гомм запротестовал.
— Мне не нужна сказка на сон грядущий, спасибо.
— Иди с ним.
Охранник подошел к X. Г. и повел его прочь. Капитан помедлил лишь затем, чтобы пробормотать едва слышно:
— Ну, кто умница, Сидней? — А затем последовал за ними.
Двор опять опустел. Лишь лунный свет и карта мира.
Ванесса подождала, пока не замер последний звук, и затем выскользнула из укрытия и отправилась тем же путем, что и удалившаяся охрана. Вскоре она оказалась в том самом месте, которое смутно помнила по прогулке с Джиллемо. Воодушевленная, она заторопилась по проходу, и тот вывел ее во двор, где стояла богородица с электрическими глазами. Ванесса прокралась вдоль стены, пригнулась, чтобы не попасть в поле зрения статуи, и в конце концов вынырнула перед воротами. Они действительно оказались открыты. Как и говорил старик во время их первой встречи, охрана была ненадежной. И Ванесса поблагодарила за это Бога.
Когда Ванесса побежала к воротам, то услышала скрип ботинок по гравию и, оглянувшись через плечо, увидела капитана, шагнувшего из-за дерева с винтовкой в руке.
— Хотите шоколада, миссис Джейп? — спросил мистер Клейн.
— Это сумасшедший дом, — сказала она после того, как ее проводили в комнату для допросов. — Сумасшедший дом, не больше и не меньше. У вас нет никакого права держать меня здесь.
Он не обратил внимания на ее жалобы.
— Вы говорили с Гоммом, — произнес Клейн, — и он говорил с вами.
— А если и так?
— Что он вам сказал?
— Я спрашиваю — ну и что, если так?
— А я спрашиваю, что он вам сказал? — взревел Клейн. Ванесса и не предполагала, что он на такое способен. — Я хочу знать, миссис Джейп.
Она вдруг обнаружила, что против собственной воли дрожит, напуганная его гневом.
— Он молол какую-то чушь, — ответила Ванесса. — Он безумен. Думаю, вы все безумны.
— Какую именно чушь он вам рассказал?
— Сущий вздор.
— Мне бы хотелось знать, миссис Джейп, — сказал Клейн. Ярость его поубавилась. — Посмешите и меня.
— Сказал, что здесь работает нечто вроде комитета, решающего вопросы мировой политики. Что он один из членов этого комитета. Вот так. Бессмыслица.
— И…
— И я предложила ему выбросить это из головы.
Мистер Клейн выдавил улыбку.
— Конечно, совершеннейшая фантастика, — согласился он.
— Разумеется, — продолжала Ванесса. — Господи, не обращайтесь со мной так, будто я слабоумная, мистер Клейн. Я взрослая женщина…
— Мистер Гомм…
— Он сказал, что был профессором.
— Еще одна галлюцинация. Мистер Гомм — параноидальный шизофреник. Он может стать чрезвычайно опасным, если ему представится возможность. Вам сильно повезло.
— А другие?
— Другие?
— Он не один. Я их слышала. Они тоже шизофреники?
Клейн вздохнул.
— Они все безумны, хотя состояние их различно. В свое время, каким бы странным это сейчас ни казалось, они были убийцами. — Он остановился, давая Ванессе время впитать информацию. — Некоторые из них убивали многократно. Вот для чего существует это уединенное поселение. Вот почему служащие вооружены…
Ванесса открыла рот, чтобы спросить, зачем охранники переодеты в монашек, но Клейн не предоставил ей такой возможности.
— Поверьте, мне так же неудобно задерживать вас, как и вам — оставаться здесь, — сказал он.
— Тогда отпустите меня.
— Когда мое расследование будет завершено, — ответил он. — А пока мы оценим ваше содействие. Если мистер Гомм либо кто-то другой из пациентов попытаются втянуть вас в то или иное предприятие, пожалуйста, сообщите мне немедленно. Вы сделаете это?
— Я полагаю…
— И пожалуйста, воздержитесь от попыток бежать. Следующая может оказаться роковой.
— Я бы хотела спросить…
— Завтра. Может быть, завтра, — произнес мистер Клейн и встал, посмотрев на часы. — Теперь — спать.
Заснуть Ванесса не смогла. Она пыталась рассудить, какой из путей к истине, лежащих перед ней, самый неубедительный. Дано несколько версий: версия Гомма, версия Клейна и версия ее собственного здравого смысла. Соблазнительно неправдоподобны были все. Подобно тропе, по которой Ванесса пришла сюда, они не объясняли, куда ведут. Она пострадала от собственного своеволия, толкнувшего ее на эту тропу. В результате она оказалась здесь, усталая, разбитая, лишенная свободы, с минимальной надеждой на побег. Но своеволие было ее натурой и, как сказал однажды Рональд, единственным безусловным фактом, ее характеризующим. Несмотря на то, к чему это привело, если сейчас она отринет свой инстинкт — она пропала. Ванесса лежала без сна, взвешивая в уме варианты. К утру она решилась.
Она весь день ждала и надеялась на приход Гомма, но не удивилась, когда тот не появился. Вполне вероятно, что события предыдущего вечера ввергли его в такие неприятности, что он не мог освободиться. Однако Ванесса не была предоставлена самой себе. Джиллемо приходил и уходил — с едой, питьем, а в середине дня и с игральными картами. Она довольно быстро поняла, в чем суть покера с пятью картами, и они провели час или два за игрой, пока воздух не наполнили крики, доносящиеся со двора, где обитатели бедлама устраивали скачки лягушек.
— Как по-вашему, можно устроить для меня ванну или по крайней мере душ? — спросила она, когда Джиллемо принес вечером поднос с едой. — Мне уже неприятно собственное общество.
Он искренне улыбнулся и ответил:
— Для вас я постараюсь.
— Правда? — обрадовалась она. — Вы очень добры.
Он вернулся часом позже, чтобы оповестить: ей оказана особая милость, не угодно ли отправиться с ним в душевую?
— Вы потрете мне спину? — небрежно поинтересовалась она.
Глаза Джиллемо при таком замечании панически блеснули, а уши налились свекольно-красным.
— Пожалуйста, следуйте за мной, — сказал он.
Она покорно пошла, пытаясь запечатлеть в памяти подробности маршрута на случай, если придется возвращаться позднее без стража.
Удобства комнаты, куда он привел Ванессу, были далеко не примитивными. Зайдя в облицованную зеркалами ванную, она пожалела о том, что на самом деле мытье сейчас не было для нее первоочередным делом. Что ж, чистоту придется оставить на другой день.