Мальчик не может знать, что приготовлено для него. Дед лгал ему о городе мертвых, он рассказывал не все и не подумал поведать Билли о тех случаях, когда приходится оставаться там. А почему? Клив мысленно вернулся к уклончивому разговору, который он вел с человеком в кухне. Что за слова об обменах, о заключении сделок, о возвращении назад? Эдгар Тейт раскаялся в своих грехах, ведь так? По прошествии лет он решил, что он не экскремент дьявола и что вернуться в мир вовсе не так уж плохо. Билли стал средством для возвращения.
— Ты не нравишься моему деду, — сказал мальчик, когда после второго завтрака их вновь заперли в камере.
На второй день расследования все дела, развлечения и работа были отменены, пока камеру за камерой допрашивали относительно смерти Лоуэлла и Нейлера.
— Не нравлюсь? — переспросил Клив. — А почему?
— Ты слишком любопытен, когда ты в городе.
Клив расположился на верхней койке, Билли сидел на стуле у противоположной стены. Глаза мальчика покраснели, его била слабая, но постоянная дрожь.
— Ты скоро умрешь, — проговорил Клив. Как дать понять это ясно, без обиняков? — Я видел… в городе…
Билли покачал головой.
— Иногда ты рассуждаешь как сумасшедший. Мой дед говорит, что я не должен доверять тебе.
— Он боится меня. Именно поэтому так говорит.
Билли иронически рассмеялся. Это был очень неприятный смех, заимствованный, как рассудил Клив, у дедушки Тейта.
— Он не боится никого, — резко возразил Билли.
— Боится того, что я увижу. И расскажу тебе.
— Нет, — ответил мальчик с абсолютной убежденностью.
— Он приказал тебе убить Лоуэлла, ведь так?
Голова Билли дернулась.
— Зачем ты это говоришь?
— Ты никогда не хотел убивать его. Может быть, хотел немного напугать обоих, но не убить. Это идея твоего любящего дедушки.
— Никто не указывал мне, что делать, — сказал Билли. Взгляд его стал ледяным. — Никто.
— Ладно, — уступил Клив. — Может, он направил тебя, а? Сказал, что это дело семейной чести или вроде того?
Замечание определенно достигло цели — дрожь усилилась.
— Ну и что? Даже если он так сделал?
— Я видел, куда ты скоро отправишься, Билли. Место уже поджидает тебя.
Мальчик уставился на Клива, но не прерывал его.
— Убийцы населяют этот город, Билли. Вот почему там твой дед. А если он найдет себе замену, он получит свободу.
Билли встал. На лице его отражалось бешенство, все следы иронии исчезли.
— Что значит «получит свободу»?
— Вернется в мир. Сюда.
— Ты лжешь.
— Спроси его.
— Он меня не обманывает. Его кровь — моя кровь.
— Думаешь, его это волнует? После пятидесяти лет, проведенных в ожидании подходящего случая, чтобы уйти. Ты думаешь, ему не наплевать, как он это сделает?
— Я расскажу ему о том, как ты лжешь! — воскликнул Билли.
Раздражение его не полностью относилось к Кливу, слышалось и затаенное сомнение, которое Билли пытался подавить.
— Ты покойник, — сказал мальчик. — Стоит ему обнаружить, что ты пытаешься настроить меня против него, и ты узнаешь его. Да, ты его узнаешь. И будешь молить о том, чтобы не знать.
Казалось, выхода нет. Чтобы убедить начальство перевести его в другую камеру до наступления ночи (слабая надежда), ему придется отказаться от всего, что он говорил о мальчике прежде, и сказать им, что Билли опасный безумец или что-то вроде того, то есть явную ложь. Но даже если его переведут, такой маневр еще не гарантирует безопасности. Мальчик сказал, что был дымом и тенью. Ни дверь, ни решетки не сдержат его, что доказывает судьба Лоуэлла и Нейлера. К тому же Билли не один. Надо принимать в расчет Эдгара Сен-Клера Тейта и силы, которыми он обладает. И все же оставаться нынешней ночью рядом с мальчиком равносильно самоубийству. Клив отдает себя в лапы чудовищ.
Когда заключенные вышли из камер, чтобы поужинать, Клив поискал Девлина и попросил уделить ему время для короткого разговора, что и было сделано. После ужина Клив предстал перед надзирателем.
— Вы просили меня присматривать за Билли Тейтом, сэр.
— А что такое?
Клив мучительно обдумывал, что сказать Девлину, чтобы добиться немедленного перевода. На ум ничего не приходило. Он запнулся, надеясь на вдохновение, но слова, как назло, не подыскивались.
— Я… я… хотел подать прошение о переводе в другую камеру.
— Причина?
— Мальчишка неуравновешен, — ответил Клив. — Боюсь, он принесет мне проблемы. Впадет в очередной припадок…
— Ты уложишь его на лопатки одной рукой. Он отощал, одни кости остались.
Если бы Клив разговаривал с Мэйфлауэром, он, возможно, обратился бы к тому напрямую. Но с Девлином подобная тактика была изначально обречена.
— Не знаю, почему ты жалуешься. Он же практически идеальный, — сказал Девлин, иронически передразнивая тон любящего отца. — Спокойный, вежливый. Не представляет опасности ни для тебя, ни для других.
— Вы не знаете его…
— Что ты пытаешься мне внушить?
— Посадите меня в карцер, сэр. Куда угодно, мне все равно. Только уберите меня от него. Пожалуйста.
Девлин не отвечал, но озадаченно смотрел на Клива. Наконец, он произнес:
— Ты боишься его.
— Да.
— В чем же дело? Ты сидел в одной камере с крутыми парнями, и ни волоска с твоей головы не упало.
— Он не такой, — отвечал Клив. Он мог повторять только одно: — Он сумасшедший. Говорю вам, он сумасшедший.
— Весь мир безумен, Смит, кроме тебя и меня. Разве ты не слышал? — рассмеялся Девлин. — Возвращайся в камеру и кончай ныть. Ты не согласился на «поезд призраков». А теперь?
Когда Клив вернулся в камеру, Билли писал письмо.
Он сидел на койке, углубившись в свое занятие, и выглядел чрезвычайно уязвимым. Девлин говорил правду: мальчик иссох до костей. Глядя на тростник его позвоночника, выпирающий сквозь футболку, трудно было поверить, что эта болезненная фигурка смогла пережить муки перевоплощения. А теперь — кто знает? Может быть, мучительные трансформации со временем разорвут его на части. Но не слишком скоро.
— Билли…
Мальчик не отводил глаз от письма.
— То, что я говорил о городе…
Билли перестал писать.
— Может быть, я все это вообразил. Просто приснилось…
Билли опять принялся за письмо.
— Я говорил это, потому что я тебя боялся. Вот и все. Я хочу, чтобы мы остались друзьями.
Билли поднял глаза.
— Это не в моих силах, — ответил он очень просто. — Теперь это ушло к деду. Он может проявить милосердие, а может и отказаться.
— Зачем ты сказал ему?
— Он знает, что во мне. Он и я… мы как одно целое. Вот откуда я знаю, что он не обманывает меня.
Скоро наступит ночь, свет в тюрьме выключат, придут тени.
— Значит, мне остается только ждать? — спросил Клив.
Билли кивнул.
— Я позову его, тогда посмотрим.
Позовет, промелькнуло в голове Клива. Нуждается ли старик в призыве от мест своего упокоения? Значит, именно это и происходило, когда Билли стоял в середине камеры с закрытыми глазами, с лицом, обращенным к окну? Если так, можно ли помешать мальчику вызвать мертвеца?
Пока сумрак сгущался, Клив лежал на своей койке, обдумывая возможности. Что лучше: подождать и посмотреть, какой приговор вынесет Тейт, или попытаться перехватить контроль над ситуацией и предотвратить прибытие старика? Если выбрать второе, возврата назад не будет, не останется места оправданиям и мольбам, агрессия породит агрессию. Если не удастся помешать приходу Тейта, это конец.
Свет погасили. В камерах на всех пяти этажах блока Б люди утыкались лицом в подушки. Одни лежали без сна и планировали свою дальнейшую карьеру, когда незначительный перерыв в их профессиональной жизни закончится; другие ласкали невидимых любовниц. Клив прислушивался к звукам в камере, к шумному движению воды по трубам, к неглубокому дыханию на нижней койке. Иногда казалось, что он уже живет вторую жизнь на этой засаленной подушке, оставленный в темноте, без выхода.
Дыхание внизу вскоре стало неразличимым, не доносилось ни единого шороха Может, Билли ждал, пока Клив уснет, чтобы что-то предпринять. Если так, мальчик ждет попусту. Клив не сомкнет глаз и не даст зарезать себя во сне. Он не свинья, чтобы позволить безжалостно вздеть себя на нож.
Двигаясь с максимальной осторожностью, чтобы не возбудить подозрений, Клив расстегнул ремень и вытащил его из штанов. Он мог бы смастерить нечто более подходящее, разорвав наволочку и простыню, но боялся привлечь внимание Билли. Теперь он ждал с ремнем в руке, притворяясь, будто спит.
Сегодня ночью он был рад тому, что шум в блоке тревожит и не дает задремать, потому что прошло целых два часа, прежде чем Билли поднялся с койки. За эти два часа веки Клива несколько раз опускались и отказывались открываться, несмотря на весь страх перед тем, что может случиться, если он заснет. По этажам нынешней ночью плыла печаль. Смерть Лоуэлла и Нейлера сделала нервными даже самых огрубевших заключенных. Крики и переговоры неспящих наполняли ночные часы. Несмотря на усталость, сон не одолел Клива.
Когда Билли наконец встал с нижней койки, было далеко за полночь, и узники почти угомонились. Клив слышал дыхание мальчика: оно стало неровным, прерывистым. Он смотрел из-под прищуренные зек, как Билли пересекает камеру, направляясь к знакомому месту против окна. Несомненно, он собирался позвать старика.
Когда Билли закрыл глаза, Клив сел, отбросил одеяло и соскользнул с койки. Мальчик ответил не сразу. Прежде чем он вполне понял, что произошло, Клив пересек камеру и прижал его спиной к стене, зажав рот Билли ладонью.
— Нет, не выйдет, — прошипел он. — Я не собираюсь последовать за Лоуэллом.
Билли боролся, но Клив был намного сильнее его физически.
— Он не появится сегодня ночью, — сказал Клив, уставившись в широко раскрытые глаза мальчика, — потому что ты не станешь звать его.
Билли стал сопротивляться еще яростнее, он крепко укусил противника за ладонь. Клив инстинктивно убрал руку, и мальчик в два прыжка оказался у окна. В горле его зазвучал