— Да, конечно.
— Отдохните неделю, если хотите, — сказал Чаймз. — Вы полноправный член нашего коллектива, Элейн, нет никаких сомнений. Мы не хотим, чтобы вы как-то повредили себе.
Последняя фраза больно ударила ее. Неужели они думают, будто она склонна к самоубийству? Не потому ли они так заботливы? Бог свидетель, это всего лишь слезы, и она настолько безразлична к ним, что даже их не замечала.
— Я пойду домой, — сказала она. — Спасибо за… за ваше участие.
Управляющий посмотрел на нее сочувственно.
— Должно быть, вам пришлось многое пережить, — сказал он. — Мы все понимаем, хорошо понимаем. Если у вас возникнет потребность поговорить об этом, то в любое время…
Ей хотелось поговорить, но она поблагодарила его еще раз и вышла.
Перед зеркалом в уборной она поняла наконец, что и в самом деле ужасно выглядит. Кожа горела, глаза опухли. Она кое-как привела себя в порядок, надела пальто и пошла домой. Но, добравшись до подземки, она осознала: возвращение в пустую квартиру — не самый правильный шаг. Она снова будет терзаться своими мыслями, снова будет спать (она очень много спала эти дни, и совершенно без сновидений), но так и не обретет душевного равновесия. Колокол с часовни Святого Иннокентия, разливая звон чистому и ясному дню, напомнил ей о дыме, сквере и мистере Кэвенаге. Она решила, что это как раз подходящее место, чтобы прогуляться и развеяться. Наслаждаться солнцем и думать. Не исключено, что она встретит там своего ухажера.
Она довольно быстро нашла дорогу к церкви Всех Святых, но там ее ожидало разочарование. Рабочая площадка была окружена кордоном, стояли несколько полицейских постов, между ними — красное флуоресцирующее заграждение. Площадку охраняли не менее четырех полицейских, они направляли прохожих в обход сквера. Рабочие со своими кувалдами были изгнаны из-под сени Всех Святых, и теперь за ограждением находилось множество людей в форме и штатских: одни что-то глубокомысленно обсуждали, другие стояли среди мусора и разглядывали несчастную церковь. Южный неф и большая площадь вокруг него были скрыты от глаз любопытных брезентом и черным пластиковым покрытием Время от времени кто-нибудь высовывался из-за этой завесы и переговаривался со стоящими на площадке. Все они, как заметила Элейн, были в перчатках; на некоторых надеты и маски. Это выглядело так, словно они делают необычную хирургическую операцию под защитным экраном. Может, у Всех Святых тоже опухоль в кишках?
Элейн подошла к одному из полицейских.
— Что там происходит?
— Фундамент неустойчив, — ответил тот. — Здание может рухнуть в любую минуту.
— Почему они в масках?
— Просто мера предосторожности, чтоб защититься от пыли.
Элейн не стала спорить, хотя ответ показался ей неубедительным.
— Если вам нужно на Темпл-стрит, обойдите вокруг, — сказал полицейский.
Больше всего ей хотелось остановиться и посмотреть, что будет дальше. Однако она побаивалась соседства с четверкой в полицейской форме, поэтому решила не искушать судьбу и отправилась домой. Не успела она выйти на главную улицу, как заметила неподалеку на перекрестке знакомую фигуру. Ошибиться невозможно — Кэвенаг. Она окликнула его, хотя он уже почти скрылся из виду. Элейн с удовольствием увидела, что он вернулся и приветливо ей кивнул.
— Чудесно, — проговорил он, пожимая ей руку. — Признаться, не ожидал увидеть вас так скоро.
— Я пришла взглянуть на останки церкви, — ответила она.
Его лицо зарумянилось от мороза, и глаза блестели.
— Я так рад, — воскликнул он. — Не откажетесь от чашки чаю? Здесь неподалеку.
— С удовольствием.
По дороге она спросила, что ему известно о происходящем с церковью Всех Святых.
— Это из-за склепа, — сказал он, подтверждая ее подозрения.
— Они его вскрыли?
— Точно известно, что они нашли вход. Я был там утром.
— По поводу ваших камней?
— Именно так. Но к тому времени они уже успели все накрыть брезентом.
— Некоторые из них в масках.
— Думаю, внизу воздух не слишком-то свежий. Очень много времени прошло.
Ей вспомнилась брезентовая завеса — между ней и тайной:
— Интересно, что бы там могло быть?
— Страна чудес, — отозвался Кэвенаг.
Ответа она не поняла, но не стала переспрашивать, во всяком случае сразу. Но позже, когда они разговаривали уже целый час, она почувствовала себя свободнее и вернулась к его словам.
— Вы что-то говорили о склепе…
— Что?
— Что там страна чудес.
— Я так сказал? — Он немного смешался. — Что вы должны были подумать обо мне?
— Вы просто меня заинтриговали. Я хотела бы понять, что вы имели в виду.
— Мне нравится бывать там, где мертвые, — сказал он. — Всегда нравилось. Кладбища бывают очень красивые, вам не кажется? Мавзолеи, надгробия, потрясающее мастерство, с которым они сделаны. Мертвые иногда вознаграждают нас за внимание к ним. — Он посмотрел на Элейн, чтобы убедиться, что ее не покоробило от этих слов. Встретив лишь спокойную заинтересованность, он продолжал: — Временами могилы очень красивы. В них есть нечто волшебное. Досадно, что все пропадает зря среди гробовщиков и распорядителей похорон. — Он лукаво прищурился. — Уверен, в том склепе есть на что посмотреть. Странные знаки. Удивительные знаки.
— Я лишь один раз в жизни видела покойника. Свою бабушку. Я тогда была очень маленькой.
— Наверно, это стало очень важным впечатлением для вас.
— Нет, не думаю. По правде говоря, я плохо помню. Вспоминаю только, что все плакали.
— Да-а. — Он глубокомысленно покачал головой. — Это так эгоистично, — сказал он, — вам не кажется? Отравлять последнее прощание соплями и всхлипами.
Он вновь посмотрел на ее реакцию и вновь с удовлетворением убедился, что она слушает спокойно.
— Мы ведь плачем по себе, не так ли? Не по покойнику. Покойнику уже ничего не нужно.
Элейн тихо ответила:
— Да. — И потом громче: — Бог свидетель, это так. Всегда по себе…
— Вы видите, сколь многому мертвые могут научить, не ударив костью о кость?
Она рассмеялась, он присоединился к ее смеху. Она ошиблась при первой встрече, полагая, что он никогда не улыбается; это было не так. Но едва смех затих, черты его лица вновь обрели то мрачное спокойствие, какое она отметила при знакомстве.
Еще полчаса она слушала лаконичные реплики Кэвенага, а потом он заторопился по делам. Элейн поблагодарила его за компанию и сказала:
— Я не смеялась уже несколько недель. Я вам очень благодарна.
— Вам нужно смеяться, — отозвался он. — Это вам к лицу. — И добавил: — У вас прекрасные зубы.
После его ухода она думала об этом странном замечании, а также о дюжине других, что он наговорил в тот день. Без сомнения, он оказался одним из самых неординарных людей, каких она когда-либо встречала, но в ее жизнь он вошел только сейчас — со своим безудержным желанием говорить о склепах, мертвецах и красоте ее зубов. Он совершенно отвлек внимание Элейн от ее нынешних странностей, показав их незначительность в сравнении с его собственными. Домой она шла в приподнятом настроении. Если бы она не знала себя слишком хорошо, то могла бы подумать, что немного влюбилась в него.
По дороге домой и потом, вечером, она все думала о его шутке насчет мертвецов, ударяющих костью о кость. Эти мысли неизбежно привели ее к тайнам, скрывающимся в склепе. Однажды возникнув, ее любопытство не могло утихнуть; у Элейн зрело убеждение, что она непременно должна проскользнуть сквозь заграждения и увидеть место захоронения собственными глазами. Раньше она не давала волю подобным желаниям. (Сколько раз она уходила с места событий, укоряя себя за излишнюю любознательность!) Но Кэвенаг узаконил ее страсть своим ужасающим энтузиазмом относительно кладбищенских тайн. И вот теперь, когда табу снято, она захотела вернуться к церкви Всех Святых и заглянуть Смерти в лицо. Встретив Кэвенага в следующий раз, у нее будет о чем ему рассказать. Едва родившись, идея дала буйные всходы: поздним вечером Элейн оделась и устремилась к скверу.
Было уже почти двенадцать, когда она наконец добралась до церкви Всех Святых, где еще продолжались работы. Прожекторы, смонтированные на опорах и на стене самой церкви, освещали место действия. Трое техников («перевозчики», как их назвал Кэвенаг) с измученными лицами и тяжелым морозным дыханием стояли перед брезентовым покрытием Спрятавшись, Элейн наблюдала за ходом событий. Ее пробирал холод, рубцы от операции ныли, но было уже ясно, что вечерняя работа возле склепа близится к концу. Перебросившись парой фраз с полицейскими, техники удалились. Покидая площадку, они оставили гореть только один прожектор: церковь, брезент и смерзшаяся грязь погрузились в причудливую игру теней.
Двое полицейских, поставленных охранять место, не очень ревностно отнеслись к своим обязанностям Какому идиоту взбредет в голову грабить могилы в такое время, не без оснований решили они, и в такой холод? Несколько минут они отбивали чечетку на улице, а потом ретировались в относительный комфорт рабочего домика. Когда стражи скрылись, Элейн выбралась из своего укрытия и с максимальной осторожностью двинулась к заграждению, отделяющему одну зону от другой. В домике играло радио, его звуки («Музыка для влюбленных от заката до рассвета», — проворковал далекий голос) заглушали скрип шагов по схваченной морозом земле.
Проникнув за кордон на запретную территорию, она пошла более решительно. Быстро пересекла твердую землю и притаилась возле церкви. Прожектор бил ярким светом, в его лучах дыхание казалось плотным, как дым, что она видела вчера. Музыка для влюбленных мурлыкала где-то сзади. Никто не вышел из домика, чтобы воспрепятствовать вторжению. Не было никаких сирен. Элейн спокойно добралась до края брезентового покрытия и заглянула под него.
Судя по тщательности, с какой работали землекопы, они получили инструкцию копать ровно на восемь футов по периметру церкви, чтобы отрыть фундамент. Так они нашли вход в усыпальницу, в свое время тщательно спрятанный. Не только наваленная возле стены земля скрывала его — сама дверь в склеп была удалена, и каменщики замуровали проем. Очевидно, все делалось на скорую руку, работа была грубой. Они просто завалили проход первыми попавшимися под руку камнями и замаза