— Я больше не коммунист, — заявил он без обиняков. — Вот здесь, — он ткнул себя в грудь, — я не член партии уже много лет.
Он достал из кармана носовой платок и стянул с руки перчатку; достал из складок платка пузырек с таблетками.
— Извините, — сказал он, вытряхивая таблетки. — У меня сильные боли. В голове, в руках.
Баллард подождал, пока русский проглотит свои пилюли, затем спросил:
— Что заставило вас усомниться?
Мироненко спрятал пузырек. Его широкое лицо ничего не выражало.
— Как человек теряет свою… свою веру? — произнес он. — Это то, что я видел слишком часто или слишком редко, может быть?
Он посмотрел в лицо Балларду, пытаясь определить, дошел ли до него смысл сбивчивой фразы. Не найдя подтверждений, попробовал еще раз.
— Я думаю, что человек, не чувствующий себя потерянным, потерян.
Мироненко изложил парадокс весьма элегантно. Подозрения Балларда относительно его настоящих познаний в английском языке подтвердились.
— Сейчас вы чувствуете себя потерянным? — спросил Баллард.
Мироненко не ответил. Он стащил вторую перчатку и стал разглядывать собственные руки. По-видимому, таблетки не облегчили его страданий. Он сжимал и разжимал кулаки, как больной артритом, проверяющий свое состояние. Наконец он поднял голову и сказал:
— Меня учили, что у партии есть ответы на все вопросы. Это избавляло меня от страха.
— А теперь?
— Теперь? — переспросил он. — Теперь меня посещают странные мысли. Они приходят из ниоткуда…
— Продолжайте, — проговорил Баллард.
Мироненко слабо улыбнулся.
— Вы должны видеть меня насквозь, ведь так? Даже мои мысли?
— Конечно.
Мироненко кивнул.
— С нами будет то же самое, — заявил он и, сделав паузу, продолжил: — Иногда мне кажется, что я должен раскрыться. Вы меня понимаете? Я должен треснуть, внутри меня все клокочет. И это пугает меня, Баллард. Мне кажется, они видят, как я их ненавижу. — Он посмотрел на собеседника — Вам нужно торопиться, иначе они меня расколют. Я стараюсь не думать, что они со мной сделают.
Он опять умолк. Любая тень улыбки, даже печальной, исчезла.
— В комитете есть такие отделы, о которых даже я ничего не знаю. Специальные клиники, куда не может проникнуть никто. Они умеют раскрошить человеческую душу на куски.
Баллард, как прагматик, подумал о том, что русский несколько перехватил с высокими материями. Он сомневался, что попавшего в лапы КГБ будет занимать вопрос о душе. Лучше беспокоиться о теле с его нервными окончаниями.
Они говорили час или больше, беседа переходила от политики к личным воспоминаниям, от болтовни к признаниям. К концу встречи у Балларда не оставалось сомнений в том, что неприязнь Мироненко к коммунистам — не фальшивка Русский, по его собственным словам, стал человеком без веры.
На следующий день Баллард встретился с Криппсом в ресторане отеля «Швайзерхофф» и сделал устный отчет по делу Мироненко.
— Он готов и ждет. Но он настаивает, чтобы мы поторопились с решением.
— Ну конечно, он на этом настаивает, — ответил Криппс.
Сегодня его стеклянный глаз доставлял ему неудобства; наверное, холодный воздух сделал его малоподвижным, думал Криппс. Иногда глаз двигался медленнее, чем настоящий, а иногда даже приходилось слегка подталкивать его пальцем, чтобы привести в движение.
— Решение нельзя принимать с ходу, — сказал Криппс.
— А в чем проблема? У меня нет никаких сомнений относительно его намерений или его отчаяния.
— Хорошо, — отозвался Криппс, — а есть что-нибудь на десерт?
— Вы сомневаетесь в моих выводах? Я правильно понял?
— Давай что-нибудь сладкое, чтобы я не думал о нем как о полном негодяе.
— Вы считаете, я в нем ошибся? — завелся Баллард. Ответа не последовало, и он перегнулся через стол: — Так следует вас понимать?
— Я просто призываю к осторожности, — сказал Криппс. — Если мы все же решимся взять его к себе, русские очень обидятся. Мы должны быть уверены, что дело стоит той бури, которую оно вызовет. Слишком все неустойчиво.
— А когда оно бывает устойчиво? — спросил Баллард. — Назовите мне время, когда перед нами не маячил какой-нибудь кризис.
Он откинулся в кресле и попытался по лицу угадать мысли Криппса. Стеклянный глаз блестел сильнее, чем настоящий.
— Я сыт по горло этими играми, — пробурчал Баллард.
Стеклянный глаз повернулся.
— Из-за русского?
— Может быть.
— Поверь мне, — проговорил Криппс, — у меня есть веские основания быть осторожным с этим человеком.
— Назовите хоть одно.
— Это неподтвержденные сведения.
— Что же у вас есть на него? — наседал Баллард.
— Кое-какие слухи, — ответил Криппс.
— Почему меня не поставили в известность?
Криппс покачал головой.
— Теперь это чисто теоретический вопрос, — сказал он. — Ты сделал хороший отчет. Ты должен понять: если все происходит не так, как ты считаешь правильным, это вовсе не значит, что ты ошибаешься.
— Понимаю.
— Нет, не понимаешь, — возразил Криппс. — Тебя это мучает, и я вовсе не порицаю тебя за это.
— Так что же происходит? Может, мне вообще лучше забыть, что я с ним встречался?
— Было бы неплохо, — сказал Криппс. — С глаз долой — из сердца вон.
Впрочем, Криппс вовсе не надеялся, что Баллард последует его совету. На следующей неделе Баллард сделал несколько осторожных запросов по Мироненко и в итоге понял, что его обычные осведомители получили наказ держать язык за зубами.
Так или иначе, новые сведения по делу русского Баллард нашел в утренних газетах — сообщение о теле, найденном в доме возле станции на Кайзердамм. Читая статью, он еще не знал, как увязать это происшествие с Мироненко, но его заинтересовали некоторые подробности. Он подозревал, что упомянутый дом время от времени использовался секретными службами. Далее в статье говорилось, что две неустановленные личности едва не были задержаны, когда выносили труп. Предполагали, что это запланированное убийство.
После полудня он направился к Криппсу, надеясь получить какое-то объяснение. Но секретарша сказала, что Криппса сейчас нет и не будет — он уехал в Мюнхен по срочному делу. Баллард оставил записку с просьбой об аудиенции.
Выйдя из офиса на холодную улицу, он заметил, что стал объектом пристального внимания узколицего мужчины с залысинами и смешным хохолком на лбу. Баллард знал, что это человек Криппса, но не мог выудить из памяти имя.
— Саклинг, — напомнил тот.
— Ну конечно, — ответил Баллард. — Привет.
— Нам стоит поговорить, если у вас есть пара минут, — сказал Саклинг.
Его голос был таким же тонким, как и лицо. Балларду совершенно не хотелось слушать его сплетни. Он уже открыл рот, чтобы отказаться, но Саклинг спросил;
— Я думаю, ты слышал, что случилось с Криппсом?
Баллард отрицательно покачал головой.
Саклинг, как; удовлетворенный обладатель ценных сведений, повторил:
— Нам нужно поговорить.
Они пошли по Кантштрассе в сторону зоопарка. На улице было полно людей — обеденное время, — но Баллард почти не замечал их. То, что рассказывал ему Саклинг, требовало полного и абсолютного внимания.
Все было очень просто. Криппс, по-видимому, сам подготовил встречу с Мироненко, чтобы лично убедиться в его искренности. Дом в Шенеберге, выбранный для этого, уже использовался в подобных целях и считался одним из надежнейших явочных мест. Но прошлым вечером обнаружилось, что это не так. Очевидно, люди из КГБ следили за Мироненко до самого дома, а затем попытались сорвать встречу. Свидетелей того, что произошло дальше, не осталось: оба человека из сопровождения Криппса (один из них, Оделл, был старым сослуживцем Балларда) убиты, сам Криппс в коме.
— А что с Мироненко? — спросил Баллард.
— Наверное, они забрали его домой, на родину. — Саклинг пожал плечами.
Баллард уловил фальшивую ноту.
— Спасибо, что вводишь меня в курс событий, — сказал он, — но зачем?
— Ведь вы с Оделлом дружили, не так ли? Без Криппса у тебя остается совсем немного друзей.
— Правда?
— Не хочу тебя обидеть, — быстро заговорил Саклинг, — но у тебя репутация диссидента.
— Переходи к делу.
— Нет никакого дела. Я просто подумал, что тебе следует знать о том, что случилось. Я сам рискую головой.
— Отлично, — произнес Баллард и остановился.
Саклинг прошел еще несколько шагов и повернулся к нему; Баллард стоял, усмехаясь.
— Кто тебя подослал?
— Никто, — ответил Саклинг.
— Отличный способ распространять придворные сплетни. Я почти поддался. Ты очень убедителен.
На тощей щеке Саклинга был очень заметен нервный тик.
— В чем меня подозревают? Они считают, что я спелся с Мироненко? Не думаю, что они настолько глупы.
Саклинг горестно покачал головой, как врач при виде неизлечимого больного:
— Тебе нравится плодить врагов?
— Такова профессия. Я не потеряю сон из-за этого, не надейся.
— Грядут большие перемены, — заявил Саклинг. — Уверен, скоро ты получишь ответы на все вопросы.
— Засунь свои ответы себе в задницу, — ответил Баллард очень ласково. — Надеюсь, придет время и я смогу поставить правильные вопросы.
То, что к нему подослали Саклинга, оставило неприятный осадок. Они хотели проверить его, но зачем? Неужели они всерьез считают, что он вступил в сговор с Мироненко или хуже того — с КГБ? Баллард подавил негодование; оно замутняло мозги, а ему требовался ясный рассудок, чтобы правильно разобраться в происходящем. В одном Саклинг совершенно прав: у Балларда есть враги и без прикрытия Криппса он стал уязвимым В таких обстоятельствах можно выбрать одну из двух тактик: вернуться в Лондон и там лечь на дно или остаться в Берлине и ждать следующего маневра противника. Баллард остановился на втором. Игра в прятки ему бы быстро наскучила.
Сворачивая с Норт на Лейбницштрассе, он заметил в витрине магазина отражение человека в сером пальто. Баллард видел его лишь мельком, но лицо показалось знакомым. За ним послали хвост? Он резко обернулся и пристально посмотрел на человека. Тот, похоже, смутился и отвел глаза Может быть, только показалось, а может быть, и нет. Впрочем, какая разница, подумал Баллард. Пусть следят сколько угодно — он ни в чем не виноват. Таковы условия этой безумной игры.