Гарри сел на пол и, привалившись спиной к упавшему шкафу, очень старался не думать о лице Доротеи в тот момент, когда пуля нашла ее, и о существе, нуждавшемся сейчас в его помощи.
– Есть. Пожарный выход к лестнице вниз, на задний двор.
– Пойдемте, покажете где. – Валентин попытался поднять на ноги Гарри.
– Убери руки!
Валентин отшатнулся как от удара:
– Простите… Вероятно, мне не следовало надеяться на то, что вы меня не отвергнете… И все-таки я надеюсь.
Ничего ему не сказав, Гарри поднялся с заваленного отчетами и фотографиями пола. Поганая у него жизнь: вынюхивать адюльтеры по заказам мстительных супругов; прочесывать трущобы в поисках сбежавших детей; поддерживать отношения с разным дерьмом, поскольку то не тонет, а все остальные идут ко дну. Едва ли душа Валентина могла быть хуже.
– Пожарный выход в конце коридора. – Он устало махнул рукой.
– Мы еще можем успеть вынести отсюда Сванна, – сказал Валентин. – И можем успеть предать тело достойной кремации… – Демон с такой одержимостью хотел сохранить честь и достоинство покойного господина, что невольно подкупал своей преданностью. – Но вы должны помочь мне, Гарри.
– Помогу, – сказал Д’Амур, избегая смотреть на демона. – Только не рассчитывайте на любовь и привязанность.
Если бы можно было услышать улыбку, – именно она прозвенела в темной комнате.
– Они планируют покончить с нами до рассвета.
– Недолго осталось.
– Час, не больше… – ответил Валентин. – Но этого достаточно. И им, и нам.
Шум топки умиротворял Чаплина: гул и потрескивание – такие же старые знакомые, как и жалобы собственного кишечника. А вот за дверью начали плодиться шумы абсолютно новые для слуха. В потугах определить источник странных звуков его рассудок, словно забавляясь, рисовал дурацкие образы: смеющиеся свиньи, скрежет зубов о стекло или о колючую проволоку, танцевальный перестук копыт за порогом. Чем сильнее становился шум, тем больше росло беспокойство Чаплина. Решив позвать кого-нибудь на помощь, он направился к железной двери из подвала, но та оказалась запертой и ключ отсутствовал. А в довершение всех неприятностей погас свет.
Привратник испуганно забормотал:
– Пресвятая Мария, Матерь Божья, спаси нас, грешных, и помоги в час испытаний… – и замолк, услышав обращение к себе.
– Микаэль! – внятно произнес голос.
Вне всяких сомнений – это его мать! И вне всяких сомнений – голос прилетел от топки.
– Микаэль, – поинтересовалась она, – долго мне еще жариться тут?
Да нет, не могла она здесь появиться во плоти: уж тринадцать лет как мать умерла. Может, это ее дух? Чаплин верил в духов. И разумеется, несколько раз даже видел – как они, взявшись за руки, заходили и выходили из кинотеатров на 42-й улице.
– А ну-ка открывай, Микаэль, – велела мать тоном, каким в детстве делала ему выговоры. Послушный сын, он подошел и присел у дверцы. Не припоминая, чтоб когда-нибудь его любимая топка дышала таким жаром, он почувствовал запах подпаленных волосков на своих руках.
– Открой дверцу! – повторила мать. Разве маме откажешь? Не замечая раскаленного воздуха, он потянулся к задвижке.
– Ну что за остолоп этот привратник! – Гарри в сердцах пнул запертую дверь пожарного выхода. – Запасная дверь должна оставаться открытой постоянно. – Он позвенел цепью, опутавшей дверные ручки. – Придется по лестнице.
В коридоре за их спинами зашумело: по трубам отопления прокатился гул, от которого завибрировали старые радиаторы. В этот самый момент в подвале Микаэль Чаплин, повинуясь маминому приказу, открывал дверцу топки. Когда в лицо вцепилось пламя, его вопль взвился до третьего этажа, и следом сюда же вскарабкался грохот распахнувшейся подвальной двери.
Гарри поглядел на Валентина, мгновенно позабыв об отвращении.
– По лестнице не получится, – проговорил демон.
Стрекот и шелест, мычание и визг уже поднимались снизу. Что бы там в подвале ни родилось, оно явно было скороспелым.
– Надо найти, чем сломать дверь, – сказал Валентин.
Гарри лихорадочно стал припоминать: из того, что он видел в соседних кабинетах, какой-нибудь инструмент – что могло бы произвести должное впечатление либо на дверь пожарного выхода, либо на солидную цепь, державшую дверные створки. Ничего толкового на ум не приходило – одни пишущие машинки да скоросшиватели.
– Думай, человек! – молил Валентин.
Мысль снова побежала по уголкам памяти. Требовалось что-то тяжелое и крепкое. Лом, молоток… Топор! Этажом ниже располагалась контора человека по фамилии Шапиро, агента порноактеров. Месяц назад одна актриса чуть не отстрелила агенту причинное место. Промахнулась. Гарри слышал, как на следующий день Шапиро хвастался кому-то на лестнице, будто приобрел самый большой топор, какой только смог отыскать, и теперь с радостью снесет башку любому клиенту, по смей тот покуситься на его драгоценную персону.
Суматоха внизу стихала. Надвигающаяся тишина мучила тревогой больше, нежели шум, ей предшествовавший.
– Времени в обрез, – торопил демон.
Оставив его у скованной цепями двери, Гарри рванулся к лестнице:
– Сможешь притащить сюда Сванна? – крикнул он Валентину уже на бегу.
– Постараюсь…
Когда Гарри подбегал к лестнице, внизу замирали последние шорохи, а когда первый пролет был наполовину преодолен, все окончательно стихло. И стало абсолютно непонятно, насколько близко враг. Этажом ниже? Или вот за этим углом? Детектив пытался не думать об этом, но встревоженное воображение заселяло каждую тень и неосвещенный уголок.
Гарри благополучно добежал до конца лестничного пролета и крадучись пошел по полутемному коридору второго этажа к офису Шапиро. Полпути не дойдя до нужной двери, он услышал за спиной шипение. С трудом погасив желание рвануться и побежать, он глянул через плечо. Одна из батарей отопления, не выдержав температуры и давления, дала волю тонкой шипящей струйке пара. Гарри позволил сердцу проделать путь обратно – от глотки до груди – и поспешил к двери Шапиро, моля лишь о том, чтобы похвальба соседа не оказалась пустой. Иначе они приговорены. Ну, конечно, офис закрыт. Локтем он вышиб матовое стекло двери, протиснулся внутрь и нащупал выключатель. Стены комнаты были сплошь заклеены фотографиями секс-богинь, но они едва затронули внимание Гарри: паника его ширилась, словно подкачиваемая каждым ударом сердца. Наспех он обыскал офис, в нетерпении опрокидывая мебель. Ничего.
И вновь шум снизу, преобразившись и забравшись по лестнице на второй этаж, отыскал Гарри: неземная какофония, сродни той, услышанной им на 83-й улице. Он скрипнул зубами, и нерв больного коренного опять схватило пульсирующей болью. Что означал музыкальный призыв? Сигнал к наступлению?
Отчаявшись, Гарри пересек кабинет Шапиро и подошел к столу в поисках хоть чего-нибудь, чем можно было сбить цепь, и там, в узком пространстве между столом и стеной, обнаружил топор и вытянул его из тайника. Как и говорил Шапиро, инструмент оказался массивный, тяжелый и грозный. Гарри вышел из кабинета – пар из расширившегося свища радиатора залил коридор дымкой – и тогда услышал, как с новой силой грянула музыка. Скорбные причитания, чуть акцентированные вялой перкуссией, взметались и угасали.
Храбро нырнув в облако пара, он поспешил к лестнице. Когда нога Гарри коснулась нижней ступени, музыка словно впилась ему в загривок и громко шепнула в ухо:
– Слушай!
Желания слушать, разумеется, не нашлось – настолько музыка была мерзкой. Однако каким-то образом – вероятно, когда он в растерянности и отчаянии искал топор, – она все же вползла ему под череп и истощила силы, оттого топор стал казаться невыносимым бременем.
– Спускайся вниз, – манила музыка. – Спускайся вниз, присоединяйся к оркестру.
Гарри попытался выдавить коротенькое «нет», но с каждой сыгранной нотой звуки все больше овладевали им. В этом кошачьем концерте он вдруг начал улавливать мелодии – продолжительные закольцованные лейтмотивы, от которых ток крови делался вялым, а мысли – идиотскими. Гарри смутно сознавал: оказавшись во власти источника музыки, он получит отнюдь не удовольствие, а лишь боль и отчаяние, – и тем не менее ему никак не удавалось стряхнуть экстатическое оцепенение. Ноги сами понесли его на призывы труб. Он позабыл Валентина, позабыл Сванна, позабыл о страстном желании бежать и обо всех потраченных во имя побега усилиях – и начал спускаться по лестнице. Мелодия заплелась еще более замысловато. Теперь в ней слышался хор, нестройно тянувший фоновую подпевку на неизвестном ему языке. Откуда-то сверху прилетел голос, окликнувший его по имени, но Гарри не внял призыву. Музыка, вцепившись в него, увлекла вниз еще на один лестничный пролет – и наконец стали видны сами музыканты.
Они оказались более живописны, чем он себе представлял. Больше вычурности в разнообразии – гривы, перья, многоголовие; больше оригинальности в наружной отделке – комплект физиономий с содранной кожей; и, как с болью подметило его затуманенное сознание, – больше чудовищности в выборе музыкальных инструментов. Что это были за инструменты! Вот, например, Байрон: в его высосанных дочиста костях высверлены отверстия; диафрагма и легкие, торчавшие из прорезов в теле, выполняли для дудочника функции воздушных мешков. Даже после смерти поэт остался чужой игрушкой – мешки раздувались, а голова, распахнув рот с отрезанным языком, выдавала сиплые тона. Доротея, притулившись к Байрону сбоку, тоже претерпела существенную трансформацию и напоминала собой непристойную лиру: струны ее внутренностей туго натянули между скрепленных шплинтом ног, по грудям стучали, как по барабанам. Были там и другие инструменты, и другие люди – случайные прохожие, заглянувшие в приоткрытую входную дверь и ставшие жертвами оркестра. Даже Чаплин – большая часть тела до черноты обожжена – оказался среди них, музыкантам сгодились и обнажившиеся ребра грудной клетки.
– Вот не думал, что вы любитель музыки. – Баттерфилд затянулся сигаретой и приветливо улыбнулся. – Положите топор и присоединяйтесь к нам.