Огонь тут же охватил Рапари, змейками разбежавшись по суставчатым конечностям. Кованый попытался высвободиться из объятий Сванна, но безуспешно: тот прильнул к Рапари, словно к блудному сыну, и не отпускал до тех пор, пока иссушенная огнем тварь не зачахла. Как только началось разрушение, Гарри показалось, что огонь сожрал Рапари моментально, в какие-то секунды, но до конца уверен не был. Время – как в мгновения самых эффектных номеров иллюзиониста – остановилось. На сколько? На минуту? Две? Пять? Гарри никогда не узнает. Да в тот момент он и не пытался анализировать. Неверие – удел трусов, а сомнение и нерешительность – верный способ сломать тебе хребет. Он довольствовался тем, что видел, – не постигая, жив Сванн или мертв; не постигая, реальны или призрачны птицы, огонь, коридор, да и сам он, Гарри Д’Амур.
Рапари рассыпался в прах. Гарри поднялся на ноги. Сванн все еще стоял, но прощальное представление было окончено.
Фиаско Рапари подорвало мужество всей орды: демоны схлынули вниз, бросив Баттерфилда на верхних ступенях в одиночестве.
– Такое не забывается и не прощается, – сказал адвокат Д’Амуру. – Отныне не будет тебе покоя. Ни днем, ни ночью. Я твой враг.
– К вашим услугам… – ответил Гарри.
Он оглянулся на Сванна, даря Баттерфилду отступление. Маг снова улегся на пол: глаза закрыты, руки скрещены на груди – будто и не поднимался вовсе. И только теперь огонь начал показывать зубы. Кожа Сванна стала вздуваться пузырями, одежда – дымиться, тлеть и расползаться. Много времени потребовалось огню, чтобы справиться с телом, но в конце концов он обратил человека в пепел.
А между тем рассвет миновал, и пришло воскресенье, и это означало, что клиентов сегодня не будет. И никто не помешает Гарри сгрести в кучку останки, растолочь осколки костей и сложить все в пакет. Затем он поедет к какому-нибудь мосту или причалу и пустит Сванна в плавание по реке.
Когда огонь довершил свое дело, слишком мало осталось от мага и ничего – что даже смутно напомнило бы человека.
Все приходит, все уходит, и в этом – тоже магия. А что в промежутке? Погони? Колдовство? Страхи? Личины маскарада?.. В промежутке – редкие радости.
Так ведь для радостей – столько поводов. И это – тоже магия.
(Постскриптум)На Иерусалимской улице(пер. Юлии Кирюковой)
Вайберд взглянул на ходячую книгу, и книга взглянула на него. Все, что Вайберду говорили об этом мальчишке, оказалось правдой.
– Как ты проник внутрь? – поинтересовался Макнил. В его голосе не было ни гнева, ни тревоги, лишь обычное любопытство.
– Перелез через стену, – ответил ему Вайберд.
Книга кивнула.
– Пришел посмотреть, правдивы ли слухи?
– Типа того.
Любители всякого рода странностей рассказывали историю Макнила благоговейным шепотом – рассказывали о том, как этот парнишка выдал себя за духовидца, придумывал ради выгоды истории от лица мертвых, и как мертвецы наконец устали от такого издевательства, ворвались в мир живых и отомстили с лихвой. Они стали писать на нем: выбивали на его коже татуировки с правдивым изложением своих историй, чтобы он больше никогда не смеялся над их печалями. Они превратили его тело в живую книгу, в книгу крови, каждый сантиметр которой был вдоль и поперек исписан их рассказами.
Вайберд не отличался особой доверчивостью. Он никогда до конца не верил в эту историю – до сих пор. Но теперь живое доказательство ее истинности стояло прямо перед ним. Крошечные буквы покрывали все открытые участки кожи Макнила. Хотя с тех пор, как к нему впервые явились духи, прошло не меньше четырех лет, казалось, ранки так полностью и не зажили.
– Насмотрелся? – спросил парень. – Есть и еще. Он покрыт с головы до ног. Иногда он спрашивает себя, не исписана ли еще и внутренняя сторона.
Он вздохнул:
– Хочешь выпить?
Вайберд кивнул. Может, от доброго глотка алкоголя его руки перестанут дрожать.
Макнил плеснул себе водки, отхлебнул и пошел наливать своему гостю второй стакан. В этот момент Вайберд увидел, что задняя часть шеи у Макнила исписана так же густо, как лицо и руки, и письмена заходят под волосы. Похоже, даже кожа головы не избегла этой участи.
– Почему ты говоришь о себе в третьем лице? – спросил он Макнила, когда тот вернулся. – Словно ты не здесь?
– Парень? – сказал Макнил. – Он не здесь. Его здесь нет уже давно.
Он сел. Пьян. Вайберд начал чувствовать не просто легкую неловкость. Мальчишка просто свихнулся или же разыгрывает из себя идиота?
Макнил накатил еще, а затем спросил как ни в чем не бывало:
– И сколько тебе за нее дадут?
– За что? – опешил Вайберд.
– За его кожу. Ты же за ней пришел, да?
Вайберд, не отвечая, опустошил свой стакан в два глотка.
– У всех есть право на молчание. – Макнил пожал плечами. – Кроме парня, конечно. У него такого права нет.
Повернув руку, он рассматривал письмена на ладони.
– Истории продолжаются и днем и ночью. Никогда не прекращаются. Понимаешь, они говорят сами с собой. Кровь все течет и течет. Их невозможно за ткнуть, невозможно излечиться.
Он точно сумасшедший, подумал Вайберд, и от этого понимания ему стало легче. Больное животное убить не так жалко, как здоровое.
– Знаешь, есть дорога… – говорил парень, даже не глядя на своего палача. – Дорога мертвых. Он ее видел. Темная, странная дорога, там полно людей. Не проходит и дня, когда бы он не хотел… не хотел вернуться туда.
– Туда? – переспросил Вайберд, довольный тем, что парень продолжает говорить. Его рука скользнула в карман куртки за ножом. Так ему было спокойней в обществе этого психа.
– Ничего не помогает, – сказал Макнил. – Ни любовь. Ни музыка. Ничего.
Сжав нож покрепче, Вайберд вынул его из кармана. Мальчишка заметил лезвие, и взгляд его потеплел:
– Ты так и не сказал ему, сколько за это получишь.
– Двести тысяч, – ответил Вайберд.
– Он знает этого человека?
Наемный убийца покачал головой:
– Эмигрант в Рио. Коллекционер.
– Коллекционер кожи?
– Кожи.
Макнил отставил стакан. Пробормотал что-то, чего Вайберд не разобрал. А потом, очень спокойно, сказал:
– Давай быстрее.
Он слегка дернулся, когда нож вошел в сердце, но Вайберд работал чисто. Все случилось мгновенно. Парнишка даже не успел понять, что происходит, и уж тем более почувствовать. Потом все было кончено, по крайней мере для него. Для Вайберда настоящая работа только начиналась. Ему потребовалось два часа, чтобы снять кожу полностью. Когда он закончил свой труд, завернул кожу в чистую простыню и упаковал в специально купленный чемодан, то падал с ног от усталости.
Завтра он полетит в Рио, думал Вайберд по дороге домой, и потребует остаток оплаты. А потом Флорида.
Вечер он провел в маленьком номере, который снял на те скучные недели, пока устанавливал слежку и готовился к сегодняшнему дню. Вайберд был рад, что уезжает. Здесь ему было одиноко и тревожно. Теперь работа сделана, и можно выкинуть ее из головы.
Он крепко заснул, и во сне ему мерещился сладкий аромат апельсиновой рощи.
Но когда проснулся, то почувствовал не фруктовый, а какой-то металлический запах. В комнате было темно. Он повернулся на бок и нащупал выключатель, но лампа не зажглась.
Теперь он слышал, как в комнате раздается какой-то тяжелый капающий звук. Сел, прищурился, но в темноте ничего не разглядел. Вайберд перекинул ноги через край кровати и встал.
Первой его мыслью было, что он не закрыл кран в ванной и устроил потоп. Теплая вода доходила до колен. В замешательстве он побежал к двери, нащупал выключатель и зажег свет. То была не вода. Для воды она была слишком сладкой и драгоценной. Слишком красной.
Он заорал от отвращения и попытался выйти из номера, но дверь была заперта, а ключ исчез. Он в панике заколотил по твердой древесине, зовя на помощь. Никто не отозвался.
Вайберд ринулся обратно в комнату, где горячие волны уже доходили до бедер, и отыскал их источник.
Чемодан. Он стоял на тумбе, где Вайберд его оставил, и кровь безостановочно хлестала изо всех швов, из замка, со всех петель – словно внутри чемодана совершались сотни зверских убийств, и вместить пролитую там кровь было просто негде.
Вайберд смотрел, как она бьет нескончаемым фонтаном. За считаные секунды после того, как он встал с кровати, уровень поднялся сантиметров на десять, и конца потопу не было.
Он попытался открыть дверь в ванную, но та тоже была заперта на ключ. Кинулся к окнам, но ставни не поддавались. Кровь поднялась по пояс. Почти вся мебель плавала. Вайберд понимал, что если не предпринять хоть что-то прямо сейчас, он умрет, а потому с трудом пробрался к чемодану и нажал на крышку, надеясь остановить поток. Все было зря. Кровь лишь хлынула с новой силой, угрожая прорвать швы.
Истории продолжаются, – сказал парень. – Кровь все течет и течет. И теперь он словно слышал их в голове, те истории. Десятки голосов, и каждый вел свой трагический рассказ. Кровь затопила всю комнату. Вайберд бултыхался в ней, пытаясь держать подбородок выше пенистой волны, но не прошло и минуты, как под потолком осталась лишь узкая прослойка воздуха. И когда даже эта малость почти исчезла, Вайберд влил в общий нестройный хор свой голос, умоляя, чтобы ночной кошмар прекратился. Но другие заглушали его своими историями, и, когда он столкнулся с потолком, дышать ему было больше нечем.
У мертвых есть свои дороги. Они бегут – ровные линии призрачных обозов, сновидческих экипажей – по пустоши за пределами наших жизней, влача бесконечный поток ушедших душ. У них есть свои дорожные столбы, свои мосты и запасные пути. Есть шлагбаумы и перекрестки.
На одном из таких перекрестков Леон Вайберд увидел мужчину в красном костюме. Толпа вытолкнула его вперед, и лишь когда Леон подошел ближе, то понял свою ошибку. Костюма на мужчине не было. На нем не было даже кожи. Но это оказался не Макнил, который уже давно отсюда ушел. То был совершенно другой человек. Леон пристроился рядом с мужчиной, и они начали беседу. Человек с содранной кожей рассказал, что с ним случилось, об интригах шурина и неблагодарности дочери. Леон в свою очередь поведал о своих последних минутах.