у, зная, что рано или поздно обязательно выйдет к дороге. Но холм оказался слишком мал: с вершины ясно виделся лишь масштаб ее одиночества. Со всех сторон – одни и те же неразличимые холмы, подставляющие спины дневному солнцу. В отчаянии она облизала палец и подставила его ветру, рассудив, что бриз, скорее всего, будет дуть с моря и она сможет воспользоваться этой скудной информацией, чтобы составить в голове карту местности. Бриз был едва ощутим, но других ориентиров не оставалось, и Ванесса пошла туда, где надеялась отыскать дорогу.
Спустя пять минут, запыхавшись от ходьбы вверх и вниз по холмам, она взобралась на очередной склон и обнаружила, что смотрит не на свою машину, а на скопление беленых зданий – c приземистой башней посередине и окруженное, словно гарнизон, высокой стеной, – которого не замечала с предыдущих наблюдательных позиций. Ей немедленно пришло в голову, что беглец и три его чрезмерно назойливых поклонника пришли именно отсюда и что благоразумнее всего не подходить к этому месту. Но если никто не укажет ей дорогу, не будет ли она вечно бродить в этих бесплодных землях, так и не найдя обратного пути к машине? К тому же здания выглядели ободряюще просто. Над яркими стенами виднелся даже намек на листву, наводивший на мысль, что внутри есть тихий садик, где она сможет хотя бы посидеть в тенечке. Ванесса свернула и направилась к входу.
Подойдя к стальным воротам, она окончательно вымоталась. Только увидев место, где можно было отдохнуть, она смогла признаться себе, что раздавлена усталостью: прогулка по холмам превратила ее бедра и голени в трясущиеся недоразумения.
Одна из больших створок оказалась открыта, и Ванесса зашла внутрь. Вымощенный камнями двор за воротами испещряли пятна голубиного помета: виновники сидели на ветвях мирта и принялись ворковать при ее появлении. Со двора в лабиринт домов уходило несколько крытых проходов. Приключение не уняло ее странных привычек, и она прошла тем, который выглядел наименее многообещающим; он вывел ее из-под солнца в пропахший благовониями коридор, уставленный простыми лавками, а оттуда – в еще один огороженный дворик. Здесь солнечный свет озарял одну из стен, в нише которой стояла статуя Девы Марии – ее знаменитый сын, подняв пальцы в благословляющем жесте, сидел у нее на руке. И теперь, при виде статуи, все детали головоломки встали на место: уединенное расположение, тишина, простота дворов и переходов – это было, несомненно, религиозное учреждение.
Ванесса была неверующей с подростковых лет, и за прошедшую с тех пор четверть века редко переступала порог церкви. Теперь, в сорок один год, возвращаться к вере было поздно, так что она чувствовала себя здесь вдвойне чужой. Впрочем, она же не убежища тут ищет? Только указаний. Попросит их и немедленно уйдет.
Идя по залитому солнцем камню, Ванесса ощутила то странное чувство неловкости, которое ассоциировала со слежкой. Эту чувствительность жизнь с Рональдом развила до того, что та сделалась шестым чувством. Из-за абсурдной ревности, которая всего три месяца назад разрушила их брак, он выдумывал такие шпионские стратегии, каким позавидовали бы службы Уайтхолла или Вашингтона. Теперь Ванесса чувствовала, что за ней следит не одна, а несколько пар глаз. Хотя она, прищурившись, осмотрела узкие окна, выходившие во двор, и, кажется, заметила в одном из них движение, никто не попытался окликнуть ее. Может быть, это орден молчальников, соблюдающих обет так ревностно, что ей придется общаться с ними на языке жестов? Что ж, так тому и быть.
Где-то за спиной послышался топот бегущих ног, несколько пар приближались к ней. А из прохода донесся лязг закрывшихся ворот. Сердце вдруг почему-то замерло на секунду, а кровь заволновалась. Перепуганная, она прилила к лицу Ванессы. Ослабевшие ноги снова задрожали.
Она обернулась к тем, кому принадлежали эти поспешные шаги, и заметила, что голова каменной Девы пошевелилась. Ее голубые глаза следили за ней через весь двор и теперь наблюдали за тем, как она идет обратно. Ванесса замерла; лучше не убегать, подумала она, когда за спиной у тебя Богородица. Бегство все равно было бы бесполезным, потому что из монастырских теней уже вышла троица монахинь; их рясы развевались на ветру. Лишь бороды да блестящие автоматы в руках разрушали иллюзию того, что это Христовы невесты. Она расхохоталась бы при виде этого несоответствия, если бы они не целились ей прямо в сердце.
Никто не сказал ни слова, не стал ничего объяснять, но, с другой стороны, в месте, где обитали переодетые в монашек вооруженные мужчины, проблески старого доброго здравого смысла явно встречались так же редко, как пернатые лягушки.
Троица сестер во Христе вывела ее из дворика, бесцеремонно обыскав с ног до головы, как будто она только что взорвала Ватикан. Ванесса приняла это посягательство на свои права, возмущаясь только для приличия. Они ни на мгновение не выпускали ее из прицела, а в таких обстоятельствах лучше всего быть послушной. Завершив обыск, один сказал Ванессе одеться, ее отвели в маленькую комнатку, где и заперли. Чуть позже ей принесли бутылку неплохой рецины и, завершая череду несообразностей, лучшую пиццу по-чикагски, какую ей случалось попробовать за пределами Чикаго. Алиса, заблудившаяся в Стране Чудес, и то не нашла бы ее настолько чудесной.
Возможно, произошла ошибка, – признал мужчина с вощеными усиками после нескольких часов допроса. Ванесса с облегчением обнаружила, что у него не было никакого желания прикидываться аббатисой, несмотря на форму местного гарнизона. Его кабинет – если это был кабинет – отличался спартанской обстановкой; единственным примечательным экспонатом был человеческий череп без нижней челюсти, стоявший на письменном столе и бездумно глядевший на нее. Сам мужчина был одет элегантно: безукоризненно повязанный галстук-бабочка, стрелки на брюках отутюжены так, что можно порезаться. Ванессе казалось, что под его выверенным английским произношением чувствовался намек на акцент. Французский? Немецкий? Лишь когда он достал из ящика стола шоколадку, она решила, что он швейцарец. Звали его, как он утверждал, мистер Кляйн.
– Ошибка? – сказала Ванесса. – Верно, черт возьми, это ошибка!
– Мы нашли вашу машину. И связались с гостиницей. Пока что ваша история подтверждается.
– Я не вру, – сказала она. С вежливостью по отношению к мистеру Кляйну было покончено давно, как бы он ни старался подкупить ее сладостями. Ванесса предполагала, что уже поздний вечер, хотя, поскольку она не носила часов, а в убогой комнатке, затерявшейся в кишках одного из зданий, не было ни одного окна, убедиться в этом было сложно. Время тянулось, и только мистер Кляйн и его худосочный напарник удерживали ее измученное внимание.
– Ну, я рада, что вы удовлетворены, – сказала она. – Теперь вы позволите мне вернуться в гостиницу? Я устала.
Кляйн покачал головой:
– Нет. Боюсь, это невозможно.
Ванесса вскочила и этим резким движением опрокинула стул. Через секунду после того, как раздался грохот, дверь распахнулась и появился один из бородатых монашек с пистолетом наготове.
– Всё в порядке, Станислав, – промурлыкал мистер Кляйн. – Миссис Джейп не перерезала мне горло.
Сестра Станислав вышел и закрыл за собой дверь.
– Почему? – сказала Ванесса, гнев которой рассеялся при виде охранника.
– Почему что? – спросил мистер Кляйн.
– Монахини.
Кляйн тяжело вздохнул и коснулся принесенного часом раньше кофейника, чтобы понять, не остыл ли он. Налил себе полчашки и только потом ответил:
– По моему личному мнению, здесь многое излишне, миссис Джейп, и я персонально обещаю вам, что сделаю все, чтобы вас освободили так быстро, как это вообще возможно. А пока что я прошу вас быть снисходительной. Считайте это игрой. – Его лицо приобрело кисловатое выражение. – Они любят игры.
– Кто любит?
Кляйн нахмурился:
– Не обращайте внимания. Чем меньше вы знаете, тем меньше нам придется принуждать вас забыть.
Ванесса пристально посмотрела на череп:
– Я ничего не понимаю.
– И не должны, – ответил мистер Кляйн. Сделал паузу, чтобы отпить несвежего кофе. – Вы совершили прискорбную ошибку, придя сюда, миссис Джейп. Разумеется, и мы допустили ошибку, впустив вас. Обычно охрана у нас в лучшем состоянии, чем то, в котором вы ее обнаружили. Но вы застали нас врасплох… мы и глазом моргнуть не успели, как…
– Послушайте, – сказала Ванесса. – Я не знаю, что тут происходит. И не хочу знать. Я хочу только, чтобы мне позволили вернуться в гостиницу и мирно провести остаток отпуска.
Судя по лицу Кляйна, ее слова допросчика не убедили.
– Разве я прошу слишком многого? – спросила она. – Я ничего не сделала, я ничего не увидела. В чем проблема?
Мистер Кляйн встал.
– Проблема, – тихо повторил он. – Это хороший вопрос.
Ответить он, однако, даже не попытался. Только крикнул:
– Станислав?
Дверь открылась, монашка стоял на пороге.
– Отведи миссис Джейп обратно в ее комнату, хорошо?
– Я буду жаловаться в посольство! – вспыхнула негодованием Ванесса. – У меня есть права!
– Пожалуйста, – сказал мистер Кляйн, изображая мученика. – Крики никому из нас не помогут.
Монашка взял Ванессу за руку. Она чувствовала близость его пистолета.
– Вы готовы идти? – спросил он вежливо.
– А у меня есть какой-то выбор? – ответила она.
– Нет.
Ключ к хорошему фарсу, как рассказывал ей однажды брат мужа, бывший актер, заключается в том, чтобы играть его максимально серьезно. Никаких хитрых подмигиваний галерке, говорящих о намерениях фарсера; никаких действий, нелепых настолько, что они разрушили бы реальность пьесы. Судя по этим строгим стандартам, ее окружала труппа мастеров: все они были готовы – невзирая на рясы, апостольники и шпионящих Богородиц – играть так, словно эта абсурднейшая ситуация была совершенно обычным делом. Как Ванесса ни пыталась, она не могла их подловить: ни расколоть их каменные лица, ни заставить смутиться хоть на секунду. Ей явно недоставало мастерства, которого требовала такого рода комедия. Чем быстрее они осознают свою ошибку и вышвырнут ее из труппы, тем радостнее ей будет.