– Продолжайте, – сказал Баллард.
Мироненко натянуто улыбнулся:
– Вам нужно узнать меня вдоль и поперек, да? Даже то, что мне снится?
– Да, – ответил Баллард.
Мироненко кивнул.
– У нас было бы то же самое, – сказал он. И, помолчав, добавил: – Иногда мне казалось, что я вот-вот расколюсь. Вы понимаете, что я говорю? Я бы раскололся, потому что внутри меня такая ярость. И это заставляет меня бояться, Баллард. Думаю, они поймут, как сильно я их ненавижу. – Русский поднял глаза на своего дознавателя. – Вы должны поторопиться, иначе меня обнаружат. Я стараюсь не думать о том, что они сделают. – Он снова замолчал. Его невеселая улыбка растаяла без следа. – В Управлении есть подразделения, о которых даже я ничего не знаю. Специальные больницы, куда никто не может проникнуть. У них есть способы расколоть душу человека на части.
Баллард, который всегда отличался прагматизмом, заметил про себя, что лексикон Мироненко слишком уж высокопарный. В конце концов, нервные окончания расположены на теле, а никак не на душе.
Они проговорили около часа или чуть больше, и разговор то и дело перескакивал от политики к личным воспоминаниям, от пустяков к исповеди. К концу встречи Баллард уже не сомневался, что Мироненко испытывает неприязнь к своим хозяевам. Тот, как и говорил, был человеком без веры.
На следующий день Баллард встретился с Криппсом в ресторане отеля «Швейцерхоф» и устно доложил о Мироненко.
– Он уже готов и ждет. Но настаивает, чтобы мы принимали решение быстрее.
– Не сомневаюсь, – ответил Криппс. Стеклянный глаз беспокоил его сегодня, сделавшись неповоротливым из-за холодного воздуха. И двигался чуть медленнее, чем настоящий, поэтому Криппсу приходилось иногда подталкивать его кончиком пальца.
– Мы не собираемся торопиться с принятием решения.
– А в чем проблема? У меня нет ни малейших сомнений в его решимости. Или в его отчаянии.
– Так вы говорите, – ответил Криппс. – Не хотите ли чего-нибудь на десерт?
– Вы сомневаетесь в моей оценке? В этом все дело?
– Съешьте что-нибудь сладкое, чтобы я не чувствовал себя полным мерзавцем.
– Вы ведь считаете, что я ошибаюсь насчет него? – не отступался Баллард, а когда Криппс не ответил, перегнулся через стол. – Считаете, так ведь?
– Я просто говорю, что есть повод проявить осторожность. Если мы в конце концов решим взять его на борт, русские весьма обеспокоятся. Нам следует быть уверенными, что сделка стоит той бури, которая за ней нагрянет. Сейчас все слишком рискованно.
– А когда было иначе? Скажите мне, когда будущее не грозило кризисом?
Он откинулся на спинку стула и попытался прочесть выражение на лице Криппса, стеклянный глаз которого был, пожалуй, честнее настоящего.
– Меня тошнит от этой чертовой игры, – пробормотал Баллард.
Стеклянный глаз блуждал из стороны в сторону.
– Из-за русского?
– Возможно.
– Поверьте, – произнес Криппс, – у меня есть веские причины проявлять с этим человеком осторожность.
– Назовите хоть одну.
– Сведения еще не проверены.
– Что у вас есть на него? – настаивал Баллард.
– Как я уже сказал, слухи.
– Почему же меня о них не проинформировали?
Криппс едва заметно покачал головой.
– Все это теперь не имеет значения, – сказал он. – Вы представили хороший отчет. Я всего лишь хочу, чтобы вы осознали: если дела идут не так, как вы предполагали, то это не оттого, что вашим оценкам не доверяют.
– Понимаю.
– Нет, не понимаете. Вы чувствуете себя мучеником, и я вас в этом вовсе не виню.
– И что же теперь будет? Я должен забыть, что встречался с этим человеком?
– Не помешает. С глаз долой – из сердца вон.
Криппс явно не верил в то, что Баллард воспользуется своим собственным советом. Когда на следующей неделе тот начал осторожно наводить справки о деле Мироненко, выяснилось, что круг его обычных контактов предупредили держать рты на замке.
Как бы то ни было, следующее известие об этом деле Баллард получил со страниц утренних газет – из статьи о трупе, найденном в доме неподалеку от станции Кайзердамм. Читая, он не мог знать, как эта история связана с Мироненко, но в ней было достаточно подробностей, чтобы вызвать его интерес. Во-первых, было подозрение, что упомянутый в статье дом при случае использовала Секретная служба; во-вторых, там описывалось, как двоих неизвестных едва не поймали выходящими с телом, и это лишь сильнее убеждало в том, что речь шла не о преступлении на почве страсти.
Около полудня Баллард зашел в офис к Криппсу, надеясь уговорить того дать какие-нибудь объяснения, но Криппса на месте не оказалось. И он не будет доступен, как сообщил секретарь, до особого распоряжения – возникшие дела вынудили его вернуться в Мюнхен. Баллард оставил записку, что хочет поговорить с Криппсом, когда тот вернется.
Снова шагнув на холодную улицу, Баллард понял, что обрел «поклонника» – типа с худым лицом и сильной залысиной, которая оканчивалась нелепым вихром. С этим человеком из окружения Криппса Баллард был мельком знаком, но не мог вспомнить его имени. Впрочем, это было быстро исправлено.
– Саклинг, – представился мужчина.
– Конечно, – сказал Баллард. – Здравствуйте.
– Думаю, нам стоит поговорить, если у вас есть минутка. – Голос мужчины был таким же напряженным, как и его лицо. У Балларда не было желания болтать, и он уже собирался отказаться от предложения, когда Саклинг произнес: – Полагаю, вы слышали, что случилось с Криппсом.
Баллард покачал головой. Саклинг, обрадованный, что заполучил такой самородок, повторил:
– Нам нужно поговорить.
Они шли по Кантштрассе в сторону зоопарка. Наступило время обеда, и улица была полна прохожих, но Баллард их почти не замечал. История, которую выложил Саклинг, требовала полного и абсолютного внимания.
Все оказалось довольно просто. Криппс, судя по всему, договорился встретиться с Мироненко, чтобы лично оценить честность русского. Выбранный для этой встречи дом в Шенеберге прежде уже использовался несколько раз и давно считался одним из самых безопасных мест в городе. Однако прошлым вечером это мнение о нем было опровергнуто. Вероятно, люди из КГБ проследили за Мироненко до самого дома, а затем попытались разогнать вечеринку. Давать показания о том, что произошло дальше, некому – оба сопровождавших Криппса сотрудника, одним из которых был старый коллега Балларда, Оделл, мертвы; сам Криппс – в коме.
– А Мироненко? – поинтересовался Баллард.
Саклинг пожал плечами:
– Вероятно, они увезли его домой, на родину.
Баллард уловил легкий запах лжи.
– Я тронут тем, что вы держите меня в курсе событий. Но почему?
– Вы ведь с Оделлом дружили? – последовал ответ. – Криппс выбыл из игры, и друзей у вас осталось не так уж много.
– Даже так?
– Не хотел обидеть, – торопливо произнес Саклинг. – Но у вас же репутация одиночки.
– Ближе к делу, – велел Баллард.
– Нет никакого дела, – запротестовал Саклинг. – Просто подумал, вы должны знать о том, что произошло. Я тут головой рискую.
– Хорошая попытка.
Баллард остановился. Саклинг, сделав еще пару шагов, обернулся и увидел, что Баллард ему ухмыляется.
– Кто вас послал?
– Никто меня не посылал.
– Очень умно было выбрать «придворного сплетника». Я почти попался на удочку. Вы весьма убедительны.
Лицо Саклинга было слишком худым, чтобы он смог утаить тик, задергавший его щеку.
– В чем меня подозревают? Неужели полагают, что я в сговоре с Мироненко? Нет, не думаю, что они настолько глупы.
Саклинг покачал головой, словно врач перед лицом неизлечимой болезни:
– Вам нравится наживать себе врагов?
– Издержки профессии. Сон из-за этого не теряю.
– Пахнет переменами, – заметил Саклинг. – Я бы позаботился о том, чтобы иметь готовые ответы.
– К черту ответы, – вежливо произнес Баллард. – Думаю, самое время задать правильные вопросы.
Саклинга прислали прощупать его. Что ж, от этого веяло отчаянием. Им нужна была внутренняя информация, но о чем именно? Неужели они всерьез полагают, что он как-то связан с Мироненко или, того хуже, с самим КГБ? Баллард дал своему негодованию утихнуть; оно взбаламутило слишком много ила, а ему нужна чистая вода, чтобы выбраться из этой неразберихи. В одном Саклинг был совершенно прав – у него действительно имелись враги, и без Криппса он стал уязвим. В подобных обстоятельствах оставались два варианта: или вернуться в Лондон и там затаиться, или остаться в Берлине и дождаться их следующего хода. Баллард остановился на последнем. Очарование игры в прятки быстро улетучивалось.
Свернув на Лейбницштрассе, он увидел в витрине магазина отражение человека в сером пальто. Баллард заметил его лишь мельком, но лицо этого мужчины показалось знакомым. Неужели к нему приставили слежку? Он обернулся и поймал взгляд подозрительного типа. Тот, казалось, смутился и отвернулся. Возможно, все это был спектакль, а может, и нет. «Неважно», – подумал Баллард. Пусть следят сколько угодно. Он невиновен. Если, конечно, такое состояние существует по эту сторону безумия.
Сергея Мироненко охватило ощущение странного счастья. Оно пришло без всяких причин и до краев наполнило сердце.
Только вчера ситуация казалась невыносимой. Боль в руках, голове и позвоночнике без конца усиливалась, но теперь ее сопровождал еще и зуд, настолько сильный, что приходилось впиваться ногтями в кожу, чтобы не причинить себе серьезного вреда. Собственное тело восставало против него, заключил Мироненко. Вот эту мысль он и пытался объяснить Балларду: он был разделен с самим собой и боялся, что скоро разорвется на части. Однако сегодня страх исчез.
Но только не боли. Они, пожалуй, стали даже сильнее, чем вчера. Сухожилия и связки ныли так, словно накануне их перенапрягли сверх всякой меры; на суставах под кожей виднелись кровоподтеки. Но ощущение грядущего восстания пропало, сменившись дремотной умиротворенностью. И подобием счастья в сердце.