От африканской Евы до бандских бичей
Джонатан Кингдон уникальным образом сочетает в себе зоолога и художника мирового класса. Он авторитет мирового значения по африканским млекопитающим, и его шеститомный труд “Млекопитающие Африки” (Mammals of Africa), с его собственными изысканными иллюстрациями, после долгого вынашивания появился на свет в 2013 году. Эта рецензия на его книгу по теории эволюции человека, опубликованную под заглавием “Self-Made Man и его погибель”[121], вышла в Times Literary Supplement 26 марта 1993 года.
Мы несем внутри себя чудеса, которых ищем вне себя. В нас вся Африка с ее чудесами.
Из Африки исходит кроткая мудрость, вневременное видение, которое проникает сквозь капризную моду, не стоящую запоминания эфемерность современной культуры и того, что волнует современного человека. Глазами художника и умом ученого и энциклопедиста Джонатан Кингдон всматривается глубоко в прошлое; а если достаточно пристально всматриваться в прошлое человечества, вы неизбежно доберетесь до нашего родного континента – Африки. Он родился там, и так совпало, что там родился и я, хотя мы оба подпадаем под нелепое (и справедливо высмеянное им) название “кавказской расы”. Но, как напоминает нам Кингдон, где бы мы, каждый в отдельности, ни родились и какова бы ни была наша “раса”, мы все африканцы. А также, независимо от расы и вкусов, мы все “современные люди”, но это означает не то, что мог бы под этим подразумевать историк искусства или литературный критик. В дальнозоркой оптике Джонатана Кингдона современная эра началась от ста тысяч до четверти миллиона лет назад, ведь именно тогда черепа утратили свои массивные швы и надбровные дуги и приобрели тонкокостную грацильность, общую для всех современных рас.
Существуют две истории “исхода из Африки” – одна несомненная, другая спорная. К предполагаемой поздней миграции, спорной, я еще вернусь чуть погодя. Участниками Первого Великого Похода из Африки, от полутора до двух миллионов лет назад, были массивные низколобые “эректусы”. Они достаточно отличались от нас, чтобы классифицироваться как отдельный вид – Homo erectus[122], и их останки находят на Яве и в Китае, в Ираке и Израиле, как и, разумеется, на их родном африканском континенте. У них были мощные надбровные дуги, а их мозг в продолговатой, покатой черепной коробке был заметно меньше нашего. У них имелись каменные орудия, а также – вероятно – деревянные, костяные и роговые, и они рано открыли пользу огня. До исхода эректусов история человечества сводится к одной только Африке и вымершему роду австралопитеков, “южных обезьян”. В этом нет серьезных сомнений. Мы – африканские обезьяны.
Джонатан Кингдон – зоолог и натуралист, больше всего известный как непревзойденный мастер биологической иллюстрации. После его семитомного атласа эволюции в Африке “Восточноафриканские млекопитающие” коллекционеры стали гоняться за его карандашными рисунками. Его “Остров Африка” не только является важным трактатом по биогеографии, но и показывает яркий талант автора-художника. Он также одаренный скульптор, как фигуративный, так и абстрактный, и не будет натяжкой сказать, что он видит эволюцию как скульптора, чьи руки вылепили кости наших предков.
В ходе индивидуального развития, как и в ходе эволюции, гены отвечают за то, будет ли поверхность кости сточена или надстроена. Технические подробности этой перестройки аналогичны работе скульптора с гипсом. Когда поверхность необходимо надстроить, активные клетки облепляют ее костными солями. Эти клетки называются остеобластами, от греческого blastos – “росток” или “почка”. Напротив, остеокласты (от греческого klastos – “ломать”) – это разъедающие клетки, которые в буквальном смысле сгрызают поверхность. Подобные сложение и вычитание крайне избирательны там, где они имеют место.
В его словесных картинах тоже безошибочно усматривается твердая рука художника:
В моем собственном случае любопытство насчет происхождения человека зародилось не в классе, лаборатории или библиотеке. Оно зародилось там, где я вырос, – в Африке. В ландшафтах моего детства все еще витало эхо от рева вымерших стад, и я наслаждался тем же ветерком над озером, который овевал захотевших попить охотников миллион лет назад. То были не воды, которые осушают в поисках пищи для науки, и не поля, которые перепахивают ради данных, а земля, в которой я был лишь самым недавним малолетним обитателем.
А вот как он резюмирует источники генетического разнообразия:
Если дети Адама и Евы ныне отличаются друг от друга, то причиной тому отчасти рекомбинация, а отчасти бесчисленные крохотные изменения в химии наших генов, которые происходили после давно забытых любовных игр наших предков под африканской луной.
Он не стыдится очевидной аллюзии на эдемский миф. Вводя свою тему self-made man, он отождествляет технологии с плодом Древа познания. И он привержен теории “африканской Евы”. Это популярное название второй теории “исхода из Африки”, спорной. Я потрачу немного времени на эту интересную теорию, поскольку она не так надежно доказана, как считает Кингдон, а нам нужно решить, влияет ли это на ценность его книги. Это теория, согласно которой все азиатские потомки первоначально вышедших из Африки эректусов вымерли, а все нынешние люди происходят от единственной женщины, жившей в Африке менее четверти миллиона лет назад. Потомки этой “африканской Евы” распространились из Африки примерно в последнюю пару сотен тысяч лет.
Как можно проверить такую гипотезу? Хотя срок в сотню тысяч лет краток в геологических масштабах, те времена невообразимо далеки от нас по обычным историческим меркам. Даже если язык тогда уже существовал (что спорно), устных традиций такой древности не могло сохраниться в силу ненадежности речевого общения между поколениями. Мы помним кое-какие обрывочные сведения о мире, в котором росли наши родители, возможно, даже наши деды, но более ранняя история теряется, как слова при игре в “испорченный телефон”. Письменные свидетельства простираются чуть-чуть дальше, но именно что лишь чуть-чуть. Письменности самое большее несколько тысяч лет, а “Ева” жила – если она вообще существовала – сотни тысяч лет назад. “Традиция” ДНК гораздо надежнее. Она намного точнее, чем языковая традиция. Некоторые памятники ДНК сохранились со времен общего предка всего живого, а точность копирования ДНК далеко превосходит самого пунктуального переписчика. Наша ДНК – как фамильная Библия, тщательно переписанная во все наши клетки при рождении, и ошибки в ней редки, но у нее есть один недостаток: секс. Отцовский и материнский тексты перемешаны до неразделимости. Всего несколько десятков поколений назад ваши и мои предки сливаются в одних и тех же немногочисленных лицах, и становится трудно разобраться в миграциях и диаспорах, которые мы пытаемся реконструировать.
Однако есть параллельная линия традиции ДНК, которая, к счастью, свободна от сексуального загрязнения: митохондриальная ДНК. Митохондрии – это крошечные самовоспроизводящиеся тельца, которых тысячи в каждой нашей клетке; они почти наверняка являются прямыми потомками свободноживущих бактерий, хотя они тесно и неотъемлемо связаны с нашими клетками около двух миллиардов лет и жизненно необходимы для каждой секунды нашего существования. У митохондрий есть собственная, совершенно независимая ДНК, и вот в этом-то и заключается суть. Они размножаются внутри нас бесполым способом, и мы получаем их только от матери – не от отца. У самцов есть митохондриальная ДНК, но они практически никогда не передают ее своим детям[123]. Обычная ДНК в ядрах моих клеток представляет собой смесь ДНК всех моих предков; например, по досталось мне от прапрадеда и прапрабабки. Напротив, ДНК в моих митохондриях досталась мне от матери матери матери моей матери. Ни одного элемента этого богатого текста не передалось мне от остальных пятнадцати прапрабабок и прапрадедов. Проследите вашу родословную до n-ного колена и, сколь бы велико ни было число n, только одна прародительница из этого поколения дала вам всю вашу митохондриальную ДНК, так же, как только один предок дал вам вашу фамилию.
С течением поколений митохондриальная ДНК подвержена случайным мутационным изменениям, как и любая другая ДНК. Более того, она меняется намного быстрее, чем обычная ядерная ДНК, так как у нее отсутствуют развитые механизмы корректуры, и меняется она с более-менее постоянной скоростью, которую можно откалибровать, используя родословные с известной ископаемой летописью. Это означает, что можно взять любых двух человек и узнать, как давно у них был общей предок по чисто женской-женской-женской линии. Когда это было впервые проделано сотрудниками лаборатории покойного Аллана Уилсона, выявились два довольно интересных обстоятельства. Во-первых, прародительница жила на удивление недавно: одну или всего несколько сотен тысяч лет назад. Это открытие вызывает не так много споров. Второй, более спорный, вывод, связан с тем, где жила “Ева” географически. Чтобы это понять, нам нужно разобраться в том, что такое кладограмма.
Кладограмма – это двуветвистое дерево родства. Вот совсем малюсенькая кладограмма, чтобы проиллюстрировать принцип.
Близкие родственники определяются как те, у кого больше всего общих характеристик (в данном случае характеристик митохондриальной ДНК). Для каждой пары родственников, на определенном расстоянии, будет существовать “аутгруппа” – более дальний родственник или группа родственников. Аутгруппа – вторая по близости родства к родичам внутри ингруппы, и она равно родственна всем представителям ингруппы, так как члены ингруппы связаны через одного и того же, более позднего, общего предка.