А вот соответствующий отрывок из введения:
Эти знакомые контуры лица в зеркале или на улице возникли в ходе эволюции только после того, как орудия и технологии стали решающей силой в нашей судьбе… Например, приготовление и обработка пищи устранили необходимость в массивных челюстях и зубах и изменили пропорции наших лиц. Овладение огнем позволило нам проникнуть на холодный север, а строительство лодок привело нас на новые острова и континенты. Подобные приключения породила материальная культура, которая была создана своими руками, а не являлась продуктом биологической эволюции, но они обусловили физические изменения, которые все еще зримы во внешности и цвете кожи ныне живущих народов… По мере расселения доисторических людей из Африки их очевидные адаптации, такие как черная или белая кожа, формировались не только климатом, но также технологиями и культурами, выталкивавшими людей за пределы их биологических норм.
Естественный отбор – это избирательное выживание генов в генофондах. Выживет ли ген в поколениях, зависит от его влияния на череду организмов, в которых он оказывается. Обычно это означает влияние на навыки выживания и репродуктивный успех этих организмов. Навыки и успех измеряются не в вакууме: они зависят от среды. Среду традиционно можно интерпретировать как погоду, условия почвы, температуру и так далее. Она включает также важные биологические составляющие – хищников и добычу, паразитов и хозяев, социальных соперников, потенциальных брачных партнеров, потомство и родителей. Хотя это и несколько менее традиционно, но я считаю важным подчеркнуть, что среда любого отдельно взятого гена включает все другие гены, которые он потенциально может встретить в своем путешествии через поколения, а у вида, размножающегося половым путем, это означает все другие гены вида. Естественный отбор генов на фоне других генов вида дает начало так называемым коадаптированным генным комплексам. Подходя наконец к мысли Кингдона: среда, в особом случае человека, включает также технологии.
Позвольте мне развить эту тему, выйдя за пределы книги Кингдона, но не дальше, по-моему, чем он сам был бы готов зайти. Люди живут не только в реальном, но и в виртуальном мире, созданном внутри нашего собственного черепа. Это симулированный, воображаемый мир, несущий некоторое сходство с реальным миром, но упрощенный так же, как упрощена компьютерная симуляция. Это динамическая симуляция, постоянно обновляемая разведкой из реального мира. Это своего рода артефакт. Представители некоторых школ общественных наук скажут, что это коллективный артефакт, сформированный всем обществом. Может, это и перебор, но, по крайней мере, должно быть верно то, что виртуальные миры всех индивидов, воспитанных в данной культуре, имеют много общих черт, отличающих их от индивидов, воспитанных в рамках других культур: религию и суеверия, язык, фольклор, эстетические и этические ценности, презумпции о “естественном” способе классификации вещей и о естественных швах воспринимаемой реальности. Я хочу предположить, что эта виртуальная среда – важный представитель того набора сред, в котором приходится выживать генам; не виртуальным генам – реальным, отсеиваемым естественным отбором точно так же, как они отсеиваются в “реальных” средах. В этом предположении нет ничего мистического или сказочного. На каком-то уровне гены должны отбираться акторами в реальном мире. Но это не мешает одновременно с полным основанием говорить о виртуальной реальности в наших черепах как о среде, в которой гены подвергаются естественному отбору; так или иначе, но я предлагаю эту мысль в качестве естественного продолжения центрального тезиса Кингдона[124].
Кингдон завершает свою книгу, красноречиво и страстно демонстрируя, что сердце у него точно на месте. Его презрение к невежественной нетерпимости расизма особенно трогательно, так как исходит от белого африканца. Будучи африканцем и любителем дикой природы, он выражает свое отвращение к ГАТТ, Всемирному банку и чудовищной японской китобойной индустрии с хлесткой убедительностью.
Саванны Африки – колыбель человечества, и их судьба вызывает очевидные опасения. Как и на тропический лес, на саванну нацелились одни из самых разрушительных видов так называемого “развития” на земле. Ковбои и беззаконные лесорубы – уже не живописные бродяги на отдаленных ранчо и в бревенчатых хижинах; они – сильные мира сего, министры, президенты банков и главы промышленных корпораций… Банки и бизнес поощряют первобытное отношение к дикой природе, ибо чем же еще является традиция гоняться за быстрой прибылью, как не первобытностью?.. Широко пропагандируется мысль, что главная угроза африканской фауне – браконьеры, но браконьеры, как правило, играют незначительную роль по сравнению с уроном, наносимым среде обитания диких животных скотом и лесопромышленной индустрией, которую подталкивают к расширению ГАТТ, Всемирный банк и национальные правительства. Вина за вымирание некоторых из оставшихся в Африке видов копытных и охотящихся на них эффектных хищников в конечном итоге может лечь на международные рынки, которые способствовали превращению жизнеспособных и очень древних экосистем в зависимые от химикатов площади по производству говядины.
Это говорит хороший человек. Прислушайтесь к нему.
Мы – звездная пыль
Предисловие к книге “Меня зовут Звездная Пыль” Бейли и Дугласа Харрисов (2017)[125].
Издатели детских книг прилагают все свои благородные усилия, чтобы угадать, что дети любят читать. Но лучшими из возможных судей наверняка были бы сами дети. А когда книга сама написана чрезвычайно умным ребенком, что может быть лучше? Бейли Харрис начала работать над этой книгой, когда ей было восемь лет, – приблизительный возраст ее целевой аудитории. Она отрабатывала свои навыки объяснения и накапливала научные знания, сталкиваясь с травлей в своей школе в штате Юта, – ей пытались внушить, что она попадет в ад, если не уверует в Книгу мормонов. Вот почему изначально она хотела назвать свою первую книгу “Книгой истины”. Теперь ей четырнадцать лет, и она пригласила меня написать вступление ко второму изданию, чему я очень рад.
Бейли стала самым молодым докладчиком на конференции Комитета по скептическим расследованиям 2019 года в Лас-Вегасе, и она там была – по единодушному мнению – звездой. Кроме того, она звездная пыль, как и все мы.
“Всем привет! Меня зовут Звездная Пыль, а это мой младший братик Винсент”. Бывало ли когда-нибудь более очаровательное начало книги? На самом деле это начало другой книги Бейли из серии “Звездная пыль”, но очарование пронизывает их все. В этой книге есть одно из моих любимых животных, 375-миллионолетний тиктаалик. И еще одно из моих любимых животных – Люси, жившая три миллиона лет назад. Кто-то скажет, что Люси была не животным, а человеком. Другие, включая меня, скажут, что она была и тем, и другим: мы, африканские обезьяны, более близкие родичи шимпанзе, чем шимпанзе приходятся гориллам. Тиктаалик, возможно, не наш прямой предок, но он был очень похож на нашего миллиард-раз-пра-прадеда, ту рыбу, которая впервые выползла на сушу. А наша сотни-тысяч-раз-пра-прабабушка могла встретить Люси, так что нам будет очень интересно встретиться с ней на страницах книги Бейли – и увидеть ее на одной из прекрасных иллюстраций Натали Малан. Мы – звездная пыль: вы и я, Люси и тиктаалик, динозавры, бактерии и секвойи. Пусть Звездная Пыль Бейли расскажет вам об этом.
Нисхождение Эдварда Уилсона
Эта рецензия на “Социальное завоевание Земли” Эдварда О. Уилсона[126] вышла в июне 2012 года в Prospect.
Получив рукопись “Происхождения видов”, издатель Джон Мюррей послал ее рецензенту, который предложил Дарвину отбросить всю эту эволюционную чепуху и сосредоточиться на голубях. По своему комизму эта история напоминает пародийную рецензию на “Любовника леди Четтерлей”, с похвалами в адрес интересных “мест о выращивании фазанов, поимке браконьеров, способах борьбы с грызунами и прочих делах и обязанностях профессионального егеря” и следующим добавлением:
К несчастью, чтобы найти и посмаковать эти случайные заметки об управлении охотничьими угодьями в Центральной Англии, приходится продираться сквозь много страниц излишнего материала, так что, по мнению рецензента, эта книга не может заменить “Практическое охотоведение” Дж. Р. Миллера.
Я не шучу, когда говорю о последней книге Эдварда Уилсона, что там есть интересные и информативные главы об эволюции человека и о привычках общественных насекомых (которые он знает лучше, чем кто-либо из ныне живущих), и это была по-настоящему хорошая идея – написать книгу, где сравниваются два этих венца социальной эволюции… но, к несчастью, читателю приходится продираться сквозь много страниц ошибочного и откровенно извращенного понимания эволюционной теории. В частности, Уилсон ныне отвергает “родственный отбор” (ниже я это объясню) и заменяет его воскрешением “группового отбора” – плохо определенной и противоречивой концепции, согласно которой двигателем эволюции является избирательное выживание целых групп организмов.
Никто не сомневается, что одни группы выживают лучше других. Сомнения вызывает идея, что избирательное выживание группы является таким же двигателем эволюции, как избирательное выживание особи. Американская серая белка вытесняет нашу исконную рыжую белку, грозя ей вымиранием, несомненно, потому, что волею случая она располагает определенными преимуществами. Это избирательное выживание группы. Но нельзя сказать ни о какой части белки, что она эволюционировала для того, чтобы серая белка получила преимущество над рыжей. Уилсон не скажет подобной глупости о белках. Но он не понимает, что сказанное им при ближайшем рассмотрении столь же неубедительно и не подкреплено фактами.