Для любого конкретного гена любого конкретного животного мы можем записать точную последовательность буквенного кода ДНК в этом гене. Это означает, что мы можем с абсолютной точностью подсчитать количество однобуквенных несовпадений между двумя особями. Это удобная мера того, насколько давно жил их общий предок. Это работает для сравнений в пределах одного вида – например, между вами и Бараком Обамой. И это работает для сравнений разных видов – скажем, между вами и трубкозубом. Опять же, можно точно подсчитать несовпадения. Просто чем раньше жил общий предок, тем больше будет несовпадений. Такая точность поднимает дух и оправдывает гордость нашего вида, Homo sapiens. Наконец-то, и без всякой лишней гордыни, линнеевское видовое название выглядит оправданным.
Гордыня есть неоправданная гордость. Гордость может быть оправданной, и ученые оправдывают ее сполна. Как и Бетховен, Шекспир, Микеланджело, Кристофер Рен. Как и инженеры, построившие гигантские телескопы на Гавайях и Канарских островах, гигантские радиотелескопы и огромные антенны, слепо уставившиеся в южное небо; или орбитальный телескоп “Хаббл” и запустивший его космический аппарат. Инженерные достижения глубоко под землей в ЦЕРН, сочетающие монументальные размеры с ювелирной точностью измерений, буквально растрогали меня до слез, когда мне их показали. Успехи инженерии, математики и физики в миссии “Розетта”, когда автоматический аппарат совершил мягкую посадку на крошечную комету, тоже вызвали у меня гордость за то, что я человек. Модифицированные версии той же технологии, может быть, однажды спасут нашу планету, позволив нам отклонить опасную комету, наподобие той, что погубила динозавров.
Кто не почувствует прилива человеческой гордости, услышав об инструментах ЛИГО[169], которые синхронно в Луизиане и штате Вашингтон уловили гравитационные волны, амплитуда которых намного меньше одного протона? Это измерительное достижение, с его важнейшим значением для космологии, равносильно тому, как если бы расстояние от Земли до звезды Проксима Центавра измерили с точностью до толщины человеческого волоса.
Аналогичная точность достигнута в экспериментальной проверке квантовой теории. И здесь обнаруживается характерное несоответствие между нашей человеческой способностью экспериментально и с непобедимой уверенностью демонстрировать предсказания теории – и нашей способностью визуализировать саму теорию. Наш мозг сформировался в ходе эволюции, чтобы понимать движения объектов размером с быка на львиной скорости в пространстве среднего масштаба, предоставленном африканской саванной. Эволюция не снабдила нас средствами интуитивного осмысления того, что происходит с объектами, движущимися на эйнштейновских скоростях в эйнштейновском пространстве, или очевидной странности объектов столь малых, что едва ли они вообще заслуживают названия “объект”. Однако каким-то образом эмеджентная мощь нашего возникшего в ходе эволюции мозга позволила нам возвести хрустальное здание математики, с помощью которой мы точно предсказываем поведение сущностей, находящихся за пределами возможностей радара нашего интуитивного понимания. Это тоже вызывает у меня гордость за то, что я человек, хотя, к моему прискорбию, я не вхожу в число математически одаренных представителей своего вида.
Не столь рафинированными, но тем не менее вызывающими гордость являются развитые и непрерывно развивающиеся технологии, которые окружают нас в повседневной жизни. Ваш смартфон, ваш ноутбук, спутниковый навигатор в вашей машине и спутники, передающие на него сигнал, сама машина, гигантский авиалайнер, способный поднять не только собственный вес с пассажирами и грузом, но и те 120 тонн топлива, которые он израсходует за тринадцать часов, что понадобятся ему для преодоления одиннадцати тысяч километров.
Не столь пока привычна, но когда-нибудь обязательно станет привычной печать в 3D. Компьютер “печатает” объемный объект, скажем, шахматного слона, накладывая последовательность слоев: процесс радикально и любопытным образом отличающийся от биологической версии “3D печати”, которую являет собой эмбриология. 3D-принтер может создать точную копию существующего объекта. Одна из техник – загрузить в компьютер серию фотографий копируемого объекта, снятых под всевозможными углами. Компьютер выполняет устрашающе сложные математические расчеты, чтобы получить спецификацию объемной формы, интегрируя виды под разными углами. Возможно, во Вселенной существуют формы жизни, которые подобным образом, то есть сканируя свое тело, делают детей, но наше собственное размножение – что поучительно – устроено иначе. Вот, кстати, почему почти все учебники биологии совершают серьезную ошибку, когда описывают ДНК как “чертеж” жизни. ДНК может быть чертежом белка, но это не чертеж младенца. Она скорее напоминает рецепт или компьютерную программу.
Мы не проявляем высокомерия или гордыни, славя достижения научного знания – самый их объем и детальность. Мы просто сообщаем честную и неопровержимую истину. Мы также честно и откровенно признаемся, скольких вещей мы еще не знаем и как много работы нам еще предстоит. Это прямая противоположность высокомерной гордыни. Наука сочетает огромные, по объему и подробностям, достижения знания со скромностью заявления о том, чего мы не знаем. Религия же, по досадному контрасту, не внесла в наши знания практически никакого вклада, при громадной высокомерной уверенности в предполагаемых фактах, которые она просто выдумала.
Но я хочу предложить еще одно, не столь очевидное соображение о контрасте между религией и атеизмом. Я хочу показать, что атеистическое мировоззрение обладает невоспетым достоинством интеллектуальной смелости. Почему существует что-то, а не ничто? Наш коллега-физик Лоуренс Краусс в своей книге “Вселенная из ничего”[170] высказал спорное предположение, что, по квантово-теоретическим причинам, Ничто (заглавная буква поставлена намеренно) нестабильно. Подобно тому, как материя и антиматерия аннигилируют друг с другом, порождая Ничто, может происходить и обратное. Случайная квантовая флуктуация вызывает спонтанное возникновение материи и антиматерии из Ничего. Критики Краусса в основном сосредоточены на определении этого Ничего. Его понимание “ничего”, возможно, не общепринятое, но по крайней мере в высшей степени простое; а оно и должно быть простым, чтобы удовлетворять нас как основание “кранового” объяснения (термин Дэниела Деннетта) – например, расширения Вселенной или эволюции. Оно простое по сравнению с миром, возникшим из него в ходе процессов, в основном понятных: Большого взрыва, инфляции, формирования галактик, формирования звезд, формирования элементов в недрах звезд, вспышек сверхновых, выбрасывающих эти элементы в космос, конденсации богатых элементами пылевых облаков в каменистые планеты наподобие Земли, законов химии, по которым – во всяком случае на этой планете – появилась первая самореплицирующаяся молекула, затем эволюции путем естественного отбора и всей биологии, которая ныне – по крайней мере, в принципе – понятна.
Почему я говорю об интеллектуальной смелости? Потому что человеческий ум, включая мой собственный, эмоционально восстает против идеи, что нечто столь сложное, как жизнь, и вся остальная расширяющаяся Вселенная могли просто возникнуть сами собой. Требуется интеллектуальная смелость, чтобы перешибить собственное эмоциональное недоверие и убедить себя, что не существует иного рационального выбора. Эмоции вопят: “Нет, ни за что в это не поверю! Ты пытаешься убедить меня, будто вся Вселенная, включая меня, деревья, Большой барьерный риф, Туманность Андромеды и лапку тихоходки, возникла из бездумных столкновений атомов, без прораба и архитектора? Ты же это не всерьез! Вся эта сложность и красота – из Ничего и случайных квантовых флуктуаций? Не морочь мне голову!” Разум спокойно и трезво отвечает: “Да. Большинство звеньев в этой цепи хорошо изучено, хотя до недавнего времени их не понимали. В частности, биологические звенья понятны с 1859 года. Но, что еще важнее, даже если мы никогда не поймем всех звеньев, ничто не изменит принципа, по которому, сколь бы невероятно ни было то, что ты пытаешься объяснить, постулирование бога-творца не поможет, потому что бог сам нуждается в подобном объяснении”. Сколь бы ни было трудно объяснить происхождение простоты, спонтанное возникновение сложности по определению более невероятно. А творческий интеллект, способный спроектировать Вселенную, должен был быть в высшей степени невероятен и в высшей степени нуждаться в объяснении сам по себе. Сколь бы невероятен ни был натуралистический ответ на загадку бытия, теистическая альтернатива еще невероятнее. Однако нужен отважный скачок разума, чтобы принять этот вывод.
Вот что я имел в виду, когда написал, что атеистическое мировоззрение требует интеллектуальной смелости. Но оно требует и смелости моральной. Став атеистом, вы отбрасываете своего воображаемого друга, отказываетесь от утешительной подпорки в лице небесной отцовской фигуры, которая оградит вас от неприятностей. Вы умрете и никогда больше не увидите умерших любимых. Нет священной книги, которая скажет вам, что делать, объяснит, что правильно, а что нет. Вы – интеллектуальный взрослый. Вы должны встречаться с жизнью и нравственными решениями лицом к лицу. И в этой взрослой смелости есть достоинство. Вы стоите на пронизывающем ветру реальности не в одиночестве: вы чувствуете на своих плечах тепло рук ваших союзников, в вашем распоряжении имеется наследие культуры, которая накопила не только научное знание и материальный комфорт, приносимый прикладной наукой, но также искусство, музыку, законы и цивилизованный разговор о морали. Мораль и стандарты жизни могут возникать путем разумного замысла – замысла реальных разумных людей, которые действительно существуют. Атеисты имеют интеллектуальную смелость принимать реальность такой, какова она есть: чудесно и потрясающе объяснимой. Как атеист вы обладаете моральной смелостью в полной мере распоряжаться единственной жизнью, которая у вас есть и будет: полноценно проживать реальность, радоваться ей и стараться сделать ее лучше, чем она была до вас.