Не уклоняйтесь от сути, возражая, что разведение собак – форма разумного замысла. Это и вправду так (в некотором роде), но Бихи, проиграв спор о нередуцируемой сложности, теперь в отчаянии утверждает нечто совершенно иное: что мутации в любом случае слишком редки, чтобы позволить сколько-нибудь значимые эволюционные изменения. От водолазов до йорков, от веймарских легавых до водяных спаниелей, от далматинцев до такс – недоверчиво закрывая эту книгу, я будто слышу насмешливое гавканье и громкий, презрительный вой пятисот пород собак, – все они произошли от лесного волка за столь короткий промежуток времени, что по геологическим меркам это мгновение.
Если бы расчеты Бихи были верны, они бы одним махом нанесли поражение поколениям математических генетиков, которые неоднократно показывали, что темпы эволюции ограничиваются не мутациями. Бихи в одиночку выступает против Рональда Фишера, Сьюэлла Райта, Дж. Б. С. Холдейна, Феодосия Добржанского, Ричарда Левонтина, Джона Мейнарда Смита и сотен их талантливых коллег и интеллектуальных наследников. Невзирая на неудобный факт существования голубей, кочанной капусты и голубей-дутышей, весь корпус математической генетики, с 1930 года по сей день, совершенно ошибочен. Майкл Бихи, биохимик из Лехайского университета, от которого отмежевались в самом университете, единственный, кто провел правильные расчеты. Да неужели?
Лучший способ для Бихи узнать это – отправить математическую статью, скажем, в Journal of Theoretical Biology или в American Naturalist, чьи редакторы передадут ее квалифицированным рецензентам. Они, возможно, сравнят ошибку Бихи с убеждением, что невозможно выиграть в карты, не располагая идеальным раскладом. Но не будем додумывать за рецензентов – я хочу сказать, что Бихи, как принято в гротескно неудачно названном Институте Открытий (не облагаемой налогом благотворительной организации, представляете?), в принципе обходит процедуру рецензирования и через головы ученых, с которыми когда-то хотел числиться в одном ряду, обращается непосредственно к публике, которая – как известно ему и его издателю – недостаточно квалифицированна, чтобы его раскусить.
Единственная работающая истина
Это сокращенная версия моей рецензии на книгу Джерри Койна “Почему эволюция истинна”[219], опубликованная в 2009 году в Times Literary Supplement.
Как можно утверждать, что эволюция “истинна”? Разве это не всего лишь ваше мнение, которое не более значимо, чем любое другое? Разве не все взгляды заслуживают равного “уважения”? Может быть, так обстоит дело, скажем, с музыкальными вкусами или политическими суждениями. Но если речь идет о научном факте? К несчастью, ученые действительно слышат подобные релятивистские возражения, когда осмеливаются утверждать, что нечто является фактографической истиной в реальном мире. Учитывая название книги Джерри Койна, мне приходится отвлечься на этот момент.
Ученый заносчиво утверждает, что гром – не молот Тора и не звон тестикул божества, оплодотворяющего богиню земли. Это зычное эхо электрических разрядов, которые мы наблюдаем в виде молний. Пусть эти племенные мифы поэтичны (или, по крайней мере, волнующи), они ложны.
Но можно гарантировать, что определенный тип антрополога сейчас вскочит и заговорит следующим образом: “Кто вы такой, чтобы придавать столь возвышенный статус научной «истине»? Племенные верования истинны в том смысле, что они составляют единую сеть с остальным мировоззрением племени. Научная «истина» – только одна разновидность истины («западной» истины, может добавить антрополог, или даже «патриархальной»). Как и племенные истины, ваша истина всего лишь соответствует тому мировоззрению, которого вы – так уж вышло – придерживаетесь и которое вы называете научным”. Крайняя версия этой точки зрения (я не шучу – я действительно с ней сталкивался) доходит до утверждения, что логика и доказательства как таковые суть не более чем инструменты мужского угнетения “интуитивного ума”.
Послушайте, антрополог[220]. Так как вы летаете “Боингом-747”, а не на ковре-самолете и не на метле; так как вы вверяете вашу опухоль лучшему из доступных хирургов, а не шаману и не знахарю, то вы можете убедиться, что научная версия истины работает. Ею можно пользоваться для ориентирования в реальном мире. Наука предсказывает – с абсолютной уверенностью, если только не случится конец света, – что в Шанхае 22 июля 2009 года будет наблюдаться полное солнечное затмение. Теории о лунном божестве, пожирающем солнце, могут быть поэтичны, и они могут соответствовать другим аспектам племенного мировоззрения, но они не предсказывают дату, время и место затмения. Предсказывает наука, причем с точностью, по которой можно сверять часы. Наука доставит вас на Луну и обратно. Даже если мы уступим до такой степени, что признаем научную истину всего лишь тем, что позволяет нам надежно, безопасно и предсказуемо ориентироваться в реальной Вселенной, то именно в этом смысле – по самой меньшей из мер – эволюция истинна. Эволюционная теория служит нам надежным и предсказуемым проводником в биологии, с таким развернутым и безукоризненным успехом, с которым мало что может потягаться в науке. Самое меньшее, что можно сказать об эволюционной теории, – что она работает. Разве что педант не зайдет дальше и не скажет, что она истинна.
Откуда в таком случае взялась глупость, которую часто повторяют, как попугаи: “Эволюция – только теория”? Возможно, виной тому неправильное понимание философов, утверждающих, что наука не в силах продемонстрировать истину. Все, на что она способна, – это не суметь опровергнуть гипотезу. Чем старательнее вы пытаетесь опровергнуть ее и чем более неотступно преследует вас неудача, тем сильнее ощущаете вы желание отказаться от названия “гипотезы” в пользу “факта” – однако же этому никогда не бывать. Эволюция есть неопровергнутая гипотеза – та, что поддавалась опровержению, но пока устояла.
Ученые обычно не возражают против подобного рода философов и даже благодарны им за то, что те озаботились такими материями, давая, соответственно, ученым свободу справляться с прогрессом знания. Но эти философы могут рискнуть заявить, что применимое к науке применимо и к повседневному опыту. Если эволюция есть неопровергнутая гипотеза, тогда это относится и к каждому факту реального мира, и к самому существованию реального мира.
Этот род аргумента встречает быстрое и справедливое возражение. Эволюция столь же истинна в любом угодном вам смысле слова, как тот факт, что Новая Зеландия находится в Южном полушарии. Если отказаться от использования слова типа “истинный”, как нам тогда осуществлять наше повседневное общение? И как заполнять анкету: “Ваш пол?” – “Гипотеза, что я мужчина, пока не опровергнута, но дайте мне проверить еще раз”. Как мог бы сказать Дуглас Адамс, это нечитабельно. И все-таки у философии, налагающей на науку столь строгие обязательства, нет оснований исключать повседневные факты из той же риторической фигуры. Именно в этом смысле эволюция истинна – разумеется, при условии, что научные данные в ее пользу убедительны. А они очень убедительны, и Джерри Койн демонстрирует их нам так, что ни один объективный читатель не сочтет их неубедительными.
Здесь я предвижу еще одно излюбленное обвинение, которое, как мне известно по личному опыту, будет занудно выдвинуто против д-ра Койна и его книги: “Зачем тратить силы? Вы лупите дохлую лошадь, воюете с ветряными мельницами. В наши дни никто не воспринимает креационизм всерьез”. Перевод: “Королевский профессор богословия в моем университете – не креационист, архиепископ Кентерберийский принимает эволюцию, следовательно, вы зря тратите свое время, излагая свидетельства”. Печальные факты таковы. Опросы и в Британии, и в Америке показывают, что большинство желает, чтобы теория “разумного замысла” преподавалась в школе. В Британии только 69 % опрошенных хотят, чтобы теория эволюции вообще преподавалась (данные Международных исследований рынка и общественного мнения). В Америке более 40 %[221] убеждены, что “жизнь на Земле существовала в ее нынешней форме с начала времен” (данные Исследовательского центра Пью) и что “Бог создал людей примерно в их нынешнем виде, в один прием, в последние 10 000 лет или около того” (данные Института Гэллапа).
Учителя естествознания, особенно в Америке, но все чаще и в Британии, чувствуют себя осажденными, и для них мало утешения в том, что горстка богословов и епископов время от времени может промямлить слова поддержки в адрес эволюционной науки. Время от времени промямлить недостаточно. В октябре 2008 года группа примерно из шестидесяти американских учителей естествознания собралась для обмена опытом в Центре научного просвещения при Университете Эмори в Атланте, и им нашлось чем поделиться. Один преподаватель сообщил, что ученики “разрыдались”, когда им сообщили, что они будут проходить эволюцию. Другой рассказал, как ученики постоянно вопили: “Нет!”, когда он начинал говорить об эволюции на занятиях[222].
Подобное характерно для США, но также – мне стыдно признаться – и для Британии. Газета Guardian сообщала, что в феврале 2006 года “мусульманские студенты-медики в Лондоне распространяли листовки, где теории Дарвина отвергались как ложные”. Мусульманские листовки напечатал фонд Аль-Наср, зарегистрированная благотворительная организация, не облагаемая налогами. Таким образом, британские налогоплательщики субсидируют систематическое распространение лженауки в образовательных институтах. Учителя естествознания по всей Британии подтвердят, что оказываются под легким, но все более усиливающимся давлением со стороны креационистских лобби, обычно вдохновляемых американскими или исламскими источниками.
Поэтому пусть никто не имеет нахальства отрицать, что книга профессора Койна необходима. И не только его книга… но здесь я должен признаться в личной заинтересованности. 12 февраля 2009 года исполняется 200 лет со дня рождения Дарвина, а этой осенью – 150 лет публикации “Происхождения видов”. Так как издатели любят юбилеи, в этот дарвиновский год логично было бы ожидать книг, связанных с Дарвином. Тем не менее – и это правда! – ни Джерри Койн, ни я не знали о книгах друг друга, посвященных доказательствам эволюции, когда каждый из нас приступал к работе над своей: его книга уже вышла, моя выходит осенью